Галактический приют
Шрифт:
— Что значит «и все»? Он что же, так и оставался всю жизнь в этой сумке?
— Конечно. Свою единственную функцию — оказывать содействие продолжению рода — он мог выполнять, не вылезая из нее. Но когда наше общество стало цивилизованным, мы поняли, что не должны слепо следовать природным инстинктам. Мы же не дикари! Вот мы и перестали таскать мужей в сумках. Теперь они, как и женщины, живут полноценной жизнью.
— Сидя на поводках, — уточнил Шутов.
— Конечно. Это же лучше, чем сидеть в сумке.
— А вы не думали пойти дальше — полностью освободить мужчин?
— Шутите? —
— Ну, иди к своей маме, — сказала Кира Алексеевна, отпуская поводок Таксика.
Тот дотрусил до кресла, в котором сидела дородная джипайка, лизнул в нос своего спящего папашу и улегся рядом. Джипайка подхватила конец поводка и попыталась обвязать его вокруг живота дочери. Белочка возмущенно взвизгнула и оттолкнула руку матери.
— Вот видите, что вы наделали, — с укоризной посмотрела на людей джипайка.
Приложив некоторое усилие, она связала-таки вместе брата и сестру.
— Ну хорошо, мужей вы привязываете к себе, чтобы они не потерялись. А зачем брата привязывать к сестре? — спросила Алла Павловна.
— Чтобы с самого детства формировать у детей социальный тип поведения, — ответила заботливая джипайка. — Вы когда-нибудь пробовали бороться со своими инстинктами? Оно и видно, что нет. А я вам скажу, задача это непростая. Я вот сама почитай уже четверть века мужа за собой на поводке вожу, а все равно порой хочется схватить его и в сумку запихнуть, — джипайка размашисто и звонко хлопнула ладонью по животу. — Ну что ты будешь делать!
— Согласен, мы по незнанию пытались привить вашим детям неправильное поведение, — Шутов заложил руки за спину и поднял подбородок. — Но ведь и вы, уважаемая, проявили себя не с лучшей стороны, забыв детей на пересадочной станции.
— А поди уследи за ними, когда их две дюжины!
— Надо же, две дюжины, — с сочувствием качнула головой Алла Павловна.
— И тем не менее, — слегка повысил голос Шутов, — если вы собираетесь подавать жалобу на приют…
— Да ладно, — улыбнувшись, махнула рукой джипайка. — Погорячилась я. Сами понимаете, из-за детей перенервничала.
Про себя Шутов подумал, что толстуха не очень похожа на взволнованную мать. Во всяком случае, забирать их из приюта она явно не торопилась. Но вслух он, понятное дело, говорить ничего не стал. Просто протянул джипайке папку с бумагами, которые ей следовало подписать.
— Вообще-то, неплохо здесь у вас, — сказала джипайка, ставя на бумаге размашистую подпись. — Только не люблю я, когда шкребня дома держат. Даже если ядовитый шип у него удален.
— Что за шкребень такой? — рассеянно спросил Шутов, следивший за тем, чтобы джипайка не пропустила ни одной бумаги.
— Да вон же он! — джипайка ткнула электронным пером в Аллу Павловну, державшую за руку притихшего Суслика.
— Вам знакома эта раса? — обрадовалась Кира Алексеевна.
— Еще бы не знакома, —
— На себя посмотри, толстуха, — медленно процедил сквозь зубы Суслик.
В холле повисла тишина. Правда, всего на секунду, потому что ее тут же нарушила джипайка.
— Видали! Ну, что я вам говорила! — держа дочь на руках, мамаша поднялась на ноги и дернула поводок, чтобы разбудить мужа. — Будьте здоровы, а нам пора домой.
— Секундочку! — задержал ее Шутов. — Где живут шкребни?
— Да везде, куда только им залезть удается, — ответила джипайка. — Одно время от них вообще спасу не было. Сейчас их вроде как поменьше стало.
— Вы хотите сказать, у них нет планеты обитания?
— У шкребней-то? — джипайка презрительно фыркнула. — Да у них вообще ничего своего нет!
Проводив скандалистку с мужем и вновь обретенными детьми до дверей гостевого шлюза, Шутов вернулся назад, остановился посреди холла и внимательно, очень внимательно посмотрел на прячущегося за спиной Аллы Павловны шкребня.
— Выходи, — Произнес он негромко.
Суслик сделал два шага вперед и остановился, понуро опустив голову.
— Значит, шкребень?
Суслик уныло кивнул.
— Значит, говорить по-русски умеем?
Суслик снова кивнул.
— А шип ядовитый, о котором толстуха говорила?
Суслик указал на кожаный гребень, тянущийся от низа спины до затылка.
Шутов двумя пальцами пощупал гребень — шип был на месте.
— Ну, что скажешь в свое оправдание?
Шкребень молча пожал плечами.
— Если будешь в молчанку играть, я вызову патруль, — пообещал Шутов. — Пусть они с тобой разбираются.
— А если буду говорить? — спросил, не поднимая головы, шкребень.
— Зависит от того, что мы услышим.
— А что вы хотите услышать?
Шутов стиснул зубы. Ему хотелось выругаться, но рядом стояли женщины.
— Ты понимаешь, что если бы не ты, этого приюта вообще бы не было?
Шкребень молча кивнул.
— Ну вот, тогда рассказывай, кто ты такой, откуда взялся, почему у тебя шип в гребне?.. Он действительно ядовитый?
— Ядовитый, — обреченно вздохнул шкребень.
И снова умолк.
— Мы ждем, — напомнил Шутов,
— Наша раса очень древняя, — начал рассказ шкребень. — Быть может, самая древняя во Вселенной. Я так думаю, потому что у нас нет ни своей планеты, ни воспоминаний о ней, ни вообще каких-либо преданий о том, кто мы такие, откуда и куда идем. Зато мы лучше всех умеем приспосабливаться к любым условиям обитания. Прежде, действительно, случалось такое: попадет шкребень в гостеприимное семейство, его там пригреют, приласкают, а он возьмет да переколет всех втихаря своим ядовитым шипом. Да только мы ведь тоже цивилизованными становимся. Как та толстуха, что своего мужа на поводке водит. Вместо того чтобы убивать, мы стараемся адаптироваться к тем условиям, в которых оказались. Вам хотелось видеть во мне беспомощного, потерявшего родителей малыша, и я стал им, — шкребень тяжко вздохнул и развел руками. — Такова уж моя природа.