Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн

Бахрошин Николай

— Да, это очень важно… Именно там и надо заострить… — глубокомысленно закивали разом майор и второй лейтенант.

Майор демонстративно нажал на кнопку вызова.

— Господин бригадный генерал, подполковник Блэк прибыл для дачи показаний! — отрапортовало «оно» сквозь приоткрытую дверь. — Разрешите войти?

— Входите, подполковник…

Блэк вошел и замер по стойке «смирно». Форма с иголочки, весь подтянут, прилизан, приглажен, только на гладкой ряшке вместе с уставным слабоумием некий оттенок томной обиды, как дань обстоятельствам.

Здоровенный негр, между прочим, килограммов за сто двадцать, не меньше… Прав, оказывается, генерал,

не гиббон, а точно — горилла…

И как мне удалось перекинуть его через четыре стола? Никак не привыкну к своей новой силе… Зато как он летел, порхая конечностями! До сих пор вспомнить приятно…

Видимо, генерал тоже мысленно сопоставил наши габариты:

— Значит, подполковник, вы утверждаете…

— Так точно, сэр!

— Почему же вы не дали ему сдачи? Мне кажется, так сказать, комплекция вам вполне позволяет… Вот, помню, когда я служил в войсках, чего мы только не вытворяли… — припомнил Севидж, собирая морщины на лице в хитровато–бывалую ухмылку.

(Интересно, в каких войсках? Рота быстрого реагирования по доставке туалетной бумаги для высшего командования в моменты приступов недержания? Горячее десантирование из каптерки прямо в санитарную комнату?)

Подполковник откровенно, напоказ, насупился:

— Господин бригадный генерал, сэр! В то время, когда вся наша доблестная армия…

— Да–да, конечно, конечно… — поскучнел генерал–инспектор и спрятался за сигарным дымом.

— А может быть, тут замешана любовь, господин подполковник? Может быть, имели место какие–то отношения, откровенно говоря, личного порядка… — закинул удочку майор. — В таком случае комиссия должна знать…

— Господин майор! В то время, когда вся наша доблестная армия…

— Да, но личные отношения… — попробовал настаивать майор.

— Никакие личные отношения, господин майор, неуместны перед лицом… — парировал полковник с изяществом фехтовальщика.

Его голыми руками не возьмешь — это я еще в баре понял. Гражданин, подкованный на все четыре конечности. Из тех, которые даже во сне землю роют, а ржут исключительно в тон мелодии государственного гимна… Настолько правильный, что даже грозный генерал не хочет с ним связываться, понимал я.

По принципу — не наступи, не вляпаешься? Или — опасается его почему–то?

* * *

Только впоследствии я узнал, что у этого хлыща в Вашингтоне, оказывается, даже не лапа, а огромная волосатая рука типа «Греби все под себя — из–под себя давай есть другим». Поэтому дело о нарушении политкорректности каким–то капитанишкой из эмигрантов, пусть даже с заслугами, но без «поддержки», в любом случае не могло спуститься на тормозах. Антагонизм между «штабными» и «полевыми» существовал всегда, в любой армии мира. В очередной раз показать «этим оборзевшим героям» кто в доме хозяин — дело чести для всей этой адъютантско–приближенной сволочи. Мол, вы там у себя, на передовой, на далеких планетах можете геройствовать сколько влезет, а здесь наша дудка играет первую скрипку!

В общем, из моего дела устроили образцово–показательный процесс. Горилла, гиббон, черножопый, бледная немочь, сволочи–биологи, эмигрантский сброд — все эти определения муссировались, словно на конгрессе филологов, в густых клубах сигарного дыма.

(От души желаю старому маразматику большого и хорошего рака легких в неизлечимой форме!)

«Тройка» разложила меня по всем статьям, азартно и издевательски, покуражившись, как Господь над охромевшей сороконожкой. Выяснилось, что моя принадлежность к белой расе является

констатацией факта и, следовательно, не содержит в себе оскорбления. Что болезнь «немочь» является медицинским термином и, опять–таки, не содержит в себе оскорбления. Что определение «эмигрантский сброд» делится, по сути, на понятия — эмигрант (не оскорбление!) и сброд — то есть личный состав, сформированный по случайному принципу (не оскорбление!). Видите ли, господин подполковник, как сотрудник Генштаба, был прекрасно осведомлен о принципах формирования бригады «Бешеных», набираемой преимущественно из эмигрантской среды, и в силу своей осведомленности это констатировал (!). Словом, мне совершенно не из–за чего было выходить из себя и тем более поднимать руку на старшего по званию…

Конечно, не будь у подполковника густоволосатой руки, дело бы наверняка обернулось по–другому, но если бы да кабы — от этого не легче. Не только история, юриспруденция тоже ненавидит сослагательное наклонение.

Как и обещал генерал, дело заострили именно на жопе, цвет которой был признан безусловным оскорблением и умышленным нарушением политкорректности. Мои отчаянные попытки убедить «тройку» в духе казуистической военной юстиции, что я ни в коей мере не виноват в цвете, раз господин подполковник от природы имеет заднюю часть тела упомянутой окраски, то я это всего лишь констатировал, не больше — успеха не возымели. Так же были отвергнуты мои размышления, что сам цвет жопы не может быть оскорблением, наоборот, я лично знаю многих людей, которые предпочитают именно эту часть тела именно такого цвета. Мне самому этот цвет нравится, слово офицера, в гетеросексуальном смысле я тоже предпочитаю именно его. Моя последняя подруга, например, имела афро–американский цвет кожи, а предыдущая — азиатско–американский, так что я уж никак не могу быть расистом…

— Не можете быть расистом, капитан? — брюзжал Севидж, прищуриваясь от дыма. — А вот мы еще посмотрим, как вы не можете…

— Это еще неизвестно, какие у вас там были подруги, — скептически рассуждал майор. — А может, друзья? Может, вы все–таки почувствовали внезапное влечение к подполковнику, а, капитан? В таком случае — это еще и сексуальное домогательство к старшему по званию! Что сейчас, в условиях военных действий армии СДШ, нельзя не признать вопиющей распущенностью и прямым нарушением воинской дисциплины! В то время, когда вся наша демократия, как один человек перед лицом… — почтительный кивок в сторону образцово–показательного подполковника.

А что тут кивать? Без того видно, что он голубее летнего неба. Как и вся наша демократия на букву «п», это майор совершенно справедливо отметил…

Итог — понятный. «Тройка» просто разжевала меня и выплюнула остатки прямо в тюремную камеру. Но приговор оказался таким, что я даже растерялся. Ничего хорошего я не ожидал, но не настолько же! Полное разжалование, лишение орденов и выслуги, и восемь лет заключения с содержанием на строгом режиме…

Вот что называется — от сумы и тюрьмы…

Планета Орион–2.

Тюрьма «Форт Индепенденс».

Тот же день.

За два часа до общетюремного отбоя

— А что, служивый, говоришь, не страшно тебе помирать–то?

От неожиданности я вздрогнул и приподнял голову. Наверное, я действительно задремал, сам не заметил, как это случилось. Или — просто задрых, спал я последнее время урывками, все больше переживал. Вопрос Князя застал меня врасплох.

— Не очень, — не сразу ответил я. — Семь лет уже воюю, привык, наверное…