Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн

Бахрошин Николай

На броню ветер надул уже кое–какую почву, и на обоих танках местами пробивалась легкомысленная травка, похожая на мягкий, ветвистый мох. А вокруг, почти правильной подковой огибая танки, стояли, возвышаясь над зеленью, массивные каменные «лбы», почти одинаковые, серогранитные, метров по десять в высоту, с идеальными цилиндрическими поверхностями.

Словно часовые при пленных, честное слово, создавалось именно такое впечатление — окружили и охраняют…

Что здесь все–таки было? А ведь что–то было! — почувствовал я. Даже теперь, спустя много лет,

от этого места веяло особым напряжением когда–то разыгравшейся трагедии…

Из куцых знаний по военной истории, полученных мной еще на офицерских курсах, я помнил, что Второй «Молниеносный» бронедивизион был расформирован, лишен знамени и вычеркнут из общего реестра армейских подразделений сорок лет назад. Почему — говорилось в таких обтекаемо–туманных формулировках, что иначе, как тень на плетень, их не назовешь. Какое–то повальное неподчинение приказам, измена Родине, неоправданное уничтожение мирного населения, братание с противником (кто бы мне объяснил, как эти два пункта сочетаются между собой?), мародерство — словом, грехов было настолько много, что в них не очень верилось. В самом деле, с чего бы вдруг боевое, дисциплинированное, проверенное подразделение в одночасье осатанело, почище пиратов дядюшки Го?

Загадочная история, словом…

А сейчас танки этого официально проклятого дивизиона вдруг обнаруживаются на далекой планете, которую и осваивать–то начали как раз в те далекие времена. Да еще в окружении каменных часовых, тоже смотрящихся пришельцами из другого мира…

Да, ничего похожего на эти серые, гладкие, столбообразные камни без единой трещины, скола или следов эрозии я пока не замечал на этой планете…

Всё загадочней и загадочней…

Мы, все пятеро, молча стояли и смотрели на брошенные танки, потихоньку зарастающие травой, словно сама земля решила постепенно вобрать их в себя, похоронить даже память об этих чудищах, грохотавших и плевавшихся огнем на ее поверхности… Даже гладкие каменные лбы выглядели более живыми, чем эти два творения рук человеческих…

Что же все–таки здесь случилось? Битва танков с камнями? Предположение интересное, но не слишком ли похоже на бред? — задумался я.

Не иначе, мы случайно, в пылу войны, наткнулись на одну из неразрешимых загадок, с которыми человечество, продвигаясь в космос, сталкивается все чаще и чаще… Такие загадки не афишируются, не мусолятся в новостях, а, наоборот, обставляются, словно охотничьими флажками, всевозможными грифами и уровнями секретности. Человечество покоряет космос, и человечество по–прежнему боится космоса! Совсем как пещерный человек у костра, который в страхе населял звездное небо над головой зверообразными богами…

А загадки — вот они, встречаются, напоминают о себе холодящим шепотком таинственного… Мы, солдаты вооруженных сил инопланетного базирования, это хорошо знаем!

Похоже, мои доблестные соратники по штрафбату тоже чувствовали нечто подобное.

— Да! — значительно крякнул Рваный.

— Тихо–то как здесь… Словно на кладбище… — ни к кому не обращаясь, сказала Сова.

Действительно,

тихо, мысленно согласился я. Только кучерявые деревца и кусты трепещут листьями, переговариваются между собой и с бродягой–ветром…

«Травка зеленеет, солнышко блестит…» И травка с примесью фиолетового, и солнышко с непривычным лимонным оттенком, но суть экологического благолепия от этого не меняется… Хотя нет, здесь все–таки не благолепие, скорее — какая–то давняя настороженность…

Первое впечатление таинственного не проходило…

— А может, это и есть кладбище? — гулко откашлявшись, предположил Рваный. — Может, ребята–танкисты где–то здесь и остались… Легли костями неподалеку, поросли травой, вот и не видно их. Танкисты — они гордые, свои машины до последнего не бросают…

— Но ведь бросили же! — возразил Цезарь. — Нет вокруг никаких следов, даже останков не видно!

— Значит, пришлось бросить, что–то заставило, — заступился за танкистов Рваный.

— Похоже, так, — согласилась Щука.

— Теперь этого уже не узнаешь… — задумчиво протянула Сова.

Сова — невысокая, крепенькая, даже коренастая, с абсолютно плоским, азиатским лицом курганных каменных идолов и маленькими, кривоватыми ножками, не была красивой, не была даже мало–мальски привлекательной. Зато — опытная десантница. Давно служила в армии…

Со Щукой они дружили. Красавица — дурнушка, обычное, частое сочетание для женской дружбы. Они, наши девчонки, все равно женщины, хотя и солдаты…

И почему у меня теперь всякая мысль неизменно перетекает на Щуку? Правда, что ли, влюбился? Отмочил господин разжалованный капитан! — усмехнулся я про себя. А как, главное, вовремя…

— Я вот не понимаю, — вдруг спросил Цезарь, — откуда здесь сами танки? Разве тут сорок лет назад тоже воевали?

Наши ветераны захмыкали, как один.

— Война всегда где–то есть, — терпеливо объяснила Сова. — Иногда о ней объявляют, чаще — нет, но есть — всегда…

— Аминь! — подытожил я.

Именно в этот момент неподалеку раздался жалобный детский плач. Настоящий плач настоящего ребенка!

Это было настолько неожиданно, нелепо, непонятно, что мы все, по–моему, оторопели в первые мгновения.

Ребенок оказался совсем рядом с нами. Выполз на четвереньках из–за широких траков, распрямился и заковылял к нам. Совсем маленький, года полтора, наверное, пухленький, розовенький, в одних только ситцево–цветастых шортиках.

Он надрывался от плача, перекашивавшего его маленькое личико, и протягивал к нам толстенькие ручки с симпатичными перевязочками на запястьях.

— Ах ты, маленький! Да как же ты здесь оказался?! — Сова, стоявшая к нему ближе всех, кинулась первой.

И только тогда я сообразил, что мне сразу не понравилось в этом ребенке. Весь — почти голый, в шортиках, давно здесь, под жарким солнцем, а на коже — ни следа загара. Да и сама кожа какая–то слишком правильная, слишком розовая, без единой царапинки, словно у куклы на витрине! Плачет взахлеб — а слез и соплей не видно!