Галактика (антология)
Шрифт:
— А что скажет эксперимент? Его величество эксперимент! — загремел Мочьян, обретший вдруг почву под ногами. — Термостат есть? Давай сюда, а программу я сам… Наука — это коллективное творчество, не так ли, товарищи?
Заложили три блока.
— Три, говорили славяне, — изрек Ваграм Васильевич, — это уже среднестатистическое множество. Так что давай три.
На каждом бруске укрепили термопару, подключили термометры — лаборанты знали дело туго, включили термостат на нагрев…
— Не закрывай дверцу, — приказал Мочьян. — Эксперимент должен быть наглядным. Надо всем смотреть.
Но смотреть было нечего. Когда температура в термостате поднялась за 100, над блоками появился легкий
— М-да… — глубокомысленно протянул Ваграм Васильевич, — это дело надо обсудить. Серьезное дело, я понимаю, товарищи. — Обвел он всех тяжелым, «буравчатым» взглядом и ушел, поманив за собой начальника лаборатории.
Что означает «буравчатый» взгляд Мочьяна, мы знали: немедленно разойтись по рабочим местам — именно так он разгонял из «манежа» архитектурную публику. Но в данном случае «буравчатый» взгляд Ваграма Васильевича означал, как выяснилось вскоре, когда вернулся запыхавшийся начальник лаборатории, нечто другое.
— Одну минутку, товарищи, не расходитесь! — закричал он. — Ваша фамилия? А ваша? А ваша?..
Он переписал всех в блокнот и извиняющимся тоном, главным образом обращаясь к Ольге Михайловне, объяснил:
— Согласно приказу директора изобретение не подлежит огласке до оформления патента. Список ваших фамилий я передам для контроля… Вам понятно, что это значит?
— Ох, господи! — вздохнула Ольга Михайловна. — Ваграм Васильевич ищет соавтора…
Настроение у нее испортилось совершенно. Такой контраст по сравнению с тем, какой она пришла сюда полчаса назад… Да и Ленчик сидел на ящике пришибленный и смертельно уставший.
— Пойдемте, ребята, — сказала Ольга Михайловна, мягко дотронувшись до плеча сникшего Ленчика. — Покурим на воле.
Ленчик ожил, встряхнулся, заулыбался…
— Я вам, Ольга Михайловна, сейчас что-то покажу.
И показал.
За лабораторией был металлический гараж. Чей он был, одному богу известно, ибо давно уже, видимо, использовался в качестве склада для всякого хлама. Но, когда Ленчик открыл этот гараж, мы с Ольгой Михайловной ахнули одновременно — одним, так сказать, «ахом»: вот это да! Весь огромный гараж, до потолка, был набит блоками «твердой воды».
— Когда же ты все это сотворил, чудо мое? — опять широко открытыми глазами, забыв и о Мочьяне, и о неприятной переписи у пресса, воскликнула Ольга Михайловна. — Да ведь из этого чуда можно построить целую секцию! Ой, ой, чудо мое…
Но против секции вдруг восстал Ваграм Васильевич: пока материал не запатентован, его не должен никто ни видеть, ни трогать, ни, упаси бог, вынести из стен института. Точка. Никаких возражений. Очевидно, они Ольга Михайловна и Мочьян — разговаривали «крупно». Очевидно, Ольга Михайловна пошла на крайние меры, иначе Мочьян так быстро бы никогда не развернулся. А тут буквально на второй день, после «двуединого», как иронически отозвалась Ольга Михайловна, заседания на площадке за лабораторией стройматериалов, рядом со старым гаражом, появились дюжие плотники и в два счета возвели тесовый забор с будкой и вахтером. Вахтера, разумеется, «возвел» сам Ваграм Васильевич, ограничив доступ на площадку только тем лицам, которые оказались невольными свидетелями штамповки «твердой воды» и попали в «контрольный список». Вот так и оказалось, что я в числе еще восьми лаборантов, техников и инженеров из лаборатории стройматериалов, которые были освобождены от своих прямых обязанностей, строил секцию-кристалл. Строил под руководством самой Ольги Михайловны.
Не все было гладко, немало времени мы помучились с клеями — как их, эти блоки, скреплять, в самом деле? — но в конце концов секцию все
Однажды я Ольгу Михайловну застал в домике несколько смущенной. Она сидела посреди комнаты (если это причудливое, со скошенными гранями помещение можно только назвать комнатой), рядом с ней на полу сидел Ленчик… Впрочем, на него я в тот момент внимания не обратил — удивляла меня лишь Ольга Михайловна, и только позже, уже у себя в БНТИ, я сообразил, что… Что-то произошло. Трудно вот так сразу разобраться в ворохе вдруг поднявшихся мыслей, каких-то полузабытых эпизодов, разговоров, шепотков даже… Раза два я их встречал на улице, идут рядом, в руках Леонида, к моему удивлению, ее сумка… Поздоровался, а… прошли, словно и не слышали. И второй раз примерно то же. И поползли, поползли по коридорам института всякие слушки и разговорчики… Мерзко все это слышать. Хорошо ей в обществе Леонида, я же это вижу, ну и ладно. Должен же человек хоть где-то, хоть рядом с кем-то душой отдыхать. И вот там, в «хрустальном домике», как окрестили наше сооружение лаборанты-стройматериаловцы, они тоже часто бывали вместе — как всегда, молчали или Леонид что-то рассказывал вполголоса, только ей, а она… У нее всегда был такой вид, что дремлет. Такое отсутствующе-печальное выражение: глаза полуприкрыты, руки под мышками, легкая блуждающая улыбка, сидит, откинувшись на спинку стула или скамьи… Отдыхает, одним словом. А на этот раз… А может, мне все это примерещилось? Слухи, шепотки тут всякие по коридорам… И не хочешь, а начнет в голову лезть всякая мерзость.
— Володя? — удивленно подняла она голову, как будто я с Луны свалился. — А, Володя… Проходи, проходи… — Вытащила из кармана кофты сигареты и протянула мне. Себе тоже взяла, размяла, сунула в рот, передвинула в уголок и рассмеялась:
— Здесь, Володя, курить нельзя. Спрячьте сигарету.
— Почему? — оглянулся я.
— Испортите першпективу, — улыбнулась она, обводя вокруг себя рукой.
Теперь я огляделся повнимательней и наконец-то кое-что понял. Стены у домика не то что прозрачные, а… просвечивающие. Светло-голубые. Впрочем, цвет их определить с первого взгляда невозможно — меняющийся какой-то.
— Сейчас да, — сказала Ольга Михайловна, — день ясный, значит, светло-голубые, отражают небесный купол. — И все это она мне объяснила, думая, видимо, совсем о другом. С отсутствующим каким-то взглядом.
Я попробовал чуть переместиться… Как раз в той самой точке, где… А где же он, оглянулся я? Ленчик-Леонид исчез — тихо, бесшумно, словно призрак. М-да… Но что меня сюда привело? А… Я еще чуть сдвинулся, и… стена, точнее грань, обращенная к небу, исчезла! Словно растворилась в воздухе. Это было так неожиданно, что я невольно рассмеялся. Сдавленный такой, на редкость глупый смешок.
— Что такое? — спросила Ольга Михайловна, догадалась и освободила свой стульчик; — Присядьте, Володя.
Я присел и… Почему я этого не замечал раньше? Ведь десятки раз бывал в этом отсеке кристалла, а вот ни разу… Все стены и потолок, тоже собранный из блоков «твердой воды», исчезли, и было такое ощущение, что стоишь где-то на плоскогорье, откуда во все стороны даль неоглядная. Вот, оказывается, что такое «открытый объем Виноградовой»…
— Угу, Володенька, — согласилась Ольга Михайловна. — В городах мы эти объемы создавать научились — площади, ансамбли зданий, а вот внутри дома…