Галактика (антология)
Шрифт:
Так, в лето от сотворения мира 3790-е, в канун первого дня опресноков, Леонтий Кондратьевич Курочкин, кандидат исторических наук, сопровождаемый толпой ликующей черни, въехал верхом на осле в священный город Ерушалаим.
— Кто это? — спросила женщина с кувшином на голове у старого нищего, подпиравшего спиной кладбищенскую стену.
— Се грядет царь иудейский! — прошамкал безумный старик.
В Нижнем городе процессия остановилась. Симон и Фома предлагали сразу же отправиться в Храм, но измученный жарою
Он прилег в садике под смоковницей и заявил, что до вечера никуда не двинется.
Верующие разбрелись кто куда в поисках пропитания.
Нужно было подумать о пище телесной и проповеднику с апостолами. После недолгого совещания решили послать Иуду на базар, продавать осла.
Иоанн с Иаковом пошли на улицу Горшечников, где, по их словам, жила сестра Зеведея, у которой они надеялись занять несколько динариев.
Курочкин перетянул живот взятой у Фомы веревкой и, подложив под голову сумку, уснул натощак.
Иуде повезло. Не прошел он и трех кварталов, как следовавший за ним по пятам человек остановил его и осведомился, не продается ли осел.
Иуда сказал, что продается, и, не зная, как котируются на рынке ослы, заломил несуразную цену в двадцать пять сребреников.
К его удивлению, покупатель не только сразу согласился, но и обещал еще скрепить сделку кувшином вина.
Простодушный апостол заколебался. Ему совсем не хотелось продешевить. Почесав затылок, он пояснил, что это осел не простой, что на нем ехал не кто иной, как знаменитый проповедник из Назарета, и что расставаться за двадцать пять сребреников с таким великолепным кротким животным, на которого несомненно тоже сошла крупица благодати божьей, просто грех.
Покупатель прибавил цену.
После яростного торга, во время которого не раз кидалась шапка на землю, воздевались руки к небу и призывался в свидетели Ягве, ударили по рукам на тридцати сребрениках.
Получив деньги, Иуда передал осла его законному владельцу, и коммерсанты отправились в погребок обмыть покупку.
По дороге новый знакомый рассказал, что служит домоправителем у первосвященника Киафы и приобрел осла по его личному приказанию.
— Зачем же ему осел? — удивился Иуда. — Разве у него в конюшне мало лошадей?
— Полно! — ответил домоправитель. — Полно лошадей, однако первосвященник очень любит ослов. Просто мимо пройти не может спокойно.
— Чудесны дела твои, господи! — Иуда вздохнул. — На что только люди не тратят деньги!
Уже было выпито по второй, когда управитель осторожно спросил:
— А этот твой проповедник, он действительно святой человек?
— Святой! — Иуда выплюнул косточку маслины и потянулся к кувшину. — Ты себе не можешь представить, какой он святой!
— И чему же он учит? — поинтересовался управитель, наполняя кружку собеседника до краев.
— Всему учит, сразу и не упомнишь.
— Например?
— Все больше насчет рабов и богатых. Нельзя, говорит, иметь рабов, а то не попадешь в царствие небесное.
— Неужели?
— Определенно! —
— Это когда же?
— А вот скоро конец света настанет, появится ангел такой… термо… термо… не помню, как звать, только помню, что как ахнет! Все сожжет на земле, а спасутся только те, кто подставляет левую щеку, когда бьют по правой.
— Интересно твой пророк проповедует.
— А ты думал?! Он и мертвых воскрешать может. Вот в субботу девицу одну, дочь Иаира, знаешь как сделал? В лучшем виде!
— Так… А правду говорят, что он царь иудейский?
— А как же! Это такая голова! Кому же еще быть царем, как не ему?
Распрощавшись с управителем и заверив его в вечной дружбе. Иуда направился на свидание с Курочкиным. После выгодно заключенной сделки его просто распирало от гордости за свои коммерческие способности. Он заговаривал с прохожими и несколько раз останавливался у лавок, из которых бойкие молодые люди выносили товары.
Он было решил купить мешок муки, но от него только отмахнулись:
— Не знаешь разве, что конец света наступает? Кому теперь нужны твои деньги?!
— Деньги — всегда деньги, — резонно ответил Иуда и зашагал к садику, где его ждали товарищи.
На улице Ткачей ему попался навстречу вооруженный конвой под предводительством его нового знакомого, окруживший связанного по рукам Курочкина.
Первосвященник Киафа с утра был в скверном настроении.
Вчера у него состоялся пренеприятный разговор с Понтием Пилатом. Рим требовал денег. Предложенный прокуратором новый налог на оливковое масло грозил вызвать волнения по всей стране, наводненной всевозможными лжепророками, которые подбивали народ на вооруженное восстание.
Какие-то люди, прибывшие неизвестно откуда в Ерушалаим, громили лавки, ссылаясь на приближение Страшного Суда.
А тут еще этот проповедник, именующий себя царем иудейским! Коварный Тиберий только и ждал чего-нибудь в этом роде, чтобы бросить в Иудею свои легионы и навсегда покончить с жалкими крохами свободы, которые его предшественник оставил сынам Израиля.
Открылась дверь, и вошел управитель.
— Ну как? — спросил Киафа.
— Привел. Пришлось связать, он никак не давался в руки. Прикажешь ввести?
— Подожди! — Киафа задумался. Пожалуй, было бы непростительным легкомыслием допрашивать самозванца в собственном доме. Слухи дойдут до Рима, и неизвестно, как их там истолкуют. — Вот что, отведи-ка его к Анне, — сказал он, решив, что лучше подставить под удар тестя, чем рисковать самому.
— Слушаюсь!
— И пошли к бен Зарху и Гур Арию, пусть тоже придут туда.
Киафе не хотелось созывать Синедрион. При одной мысли о бесконечных дебатах, которые поднимут эти семьдесят человек, ему стало тошно. Кроме того, не имело смысла предавать все дело столь широкой огласке.