Галерные рабы его величества султана
Шрифт:
— Обратно в сырой каземат к истлевшим останкам на полу я не хочу. Ты там не был и тебе этого не понять. Когда турок-охранник запирал двери на меня вместе с темнотой нападала такая тоска, что хоть волком вой.
— А я не хочу становиться евнухом. Ты знаешь, что Дауд обещал мне это?
— Чего? — не совсем понял Федор. — Это что-то вроде мерина?
— Да.
— Ну, это совсем не смерть в каземате и не смерть от пытки. На колу умирать страшно, а это…
— Федор! — Ржев грозно посмотрел на друга. — Прекрати насмешки свои. Привык скалить
— Снова ты заладил про свою Адике. Чем она так тебя зацепила? Ведь и смотреть то не на что.
— А как Марта Лисовская? — парировал его выпад Ржев. — Там есть на что посмотреть?
— Сравнил тоже. Да Марта красавица. Лакомый кусок для самого султана.
— Адике еще молода, но поверь мне, через год-два, она затмит не только твою Марту, но кого угодно.
Федор покачал головой. Он, конечно, не хотел сказать, что Адике уродина. Но, по его мнению, девица была слишком худосочна…
В соседней камере в этот же время Дауд-бей допрашивал еще одного раба. Это был ни кто иной, как Минка Иванов. Его взяли люди Дауда в порту Трапезунда, когда он пытался проникнуть на генуэзскую галеру.
Палачи развели огонь и готовили инструменты для пытки.
— Так ты, по-прежнему, думаешь молчать, гяур?
— А чего я могу тебе сказать, эфенди? — по-турецки ответил Минка. За годы рабства он выучил язык врагов, хотя на галере и старался это скрыть. — Про то, как сбежал? Так многие сбежали тога из твоего замка. Чего меня то про это пытать?
— Я все знаю о побеге, гяур. И не это меня интересует.
— А что же тогда?
— Те самые люди, что сидели с тобой рядом на скамье у весла. Они интересуют меня.
— Это на галере "Меч падишаха"?
— Там. Они сидели рядом с тобой долго. И ты не можешь не знать о них ничего. Они ведь разговаривали? И ты слышал про что.
— И это все про что тебе знать надобно? Дак чего же ты, эфенди, пытку для меня готовишь? Такое я могу тебе и без неё рассказать.
— Хорошо. Но палачи пусть пока рядом побудут. Мало ли, что случиться. Вдруг понадобиться тебе память прочистить.
— Они много про что болтали. Но зачем тебе разговоры рабов с галеры?
— То не твоего ума дела, гяур. Твое дело на мои вопросы отвечать, — строго ответил Минке турок.
— Готов, эфенди.
Дауд-бей понял, какая удача сама попала к нему в руки. Это раб уже порядком устал от рабства и если дать ему кое-что он сможет стать полезным. Он отлично умел ломать вот таких, как этот гяур по имени Минка.
— Кто такие те двое, что сидели рядом с тобой?
— Они поначалу мне странными показались. Один сперва украинским шляхтичем назвался Комарницким. А затем сказал, что он стремянной стрелец государева полка из детей боярских Федор Мятелев. Второй дворянин Василий Ржев из дворянского ополчения Шереметева. Их в плен взяли. Я поначалу понял, что во время битвы. Но затем оказалось — нет.
—
— В Крым они сами прибыли. Так из их разговоров получалось.
Дауд задумался. А девка Али Чернобородого отлично умеет слушать, хоть и молода. Эти двое посланцы московских воевод. И посланцы не простые.
— А с чего ты взял, что они прибыли в Крым сами?
— Дак много они о том ночами болтали. Мне их разговоры спать мешали. Мы то на одной скамье сидели. Ржев много говорил про дом некоего мурзы Али рядом с Бахчисараем. Он жил там долго. И по всему было видать не в положении раба.
— Али? Ты сказал Али?
— Они так про него болтали, эфенди. Так и говорили мурза Али, что служил какому-то знатному татарину. Но имя его я запамятовал.
— Мурза что служил? Тогда его господин должен сидеть высоко. Мурзы служат лишь хану, калге или….
— Они звали его беем. Но имени не могу припомнить.
— Значит, в доме мурзы Али говоришь? Под Бахчисараем?
— Верно. И этот мурза помогал им. Но затем что-то там у них разладилось. Еще они про царевича татарского много болтали. Я много раз то слышал.
— Царевич? Мюрад Гирей?
— Верно, эфенди. Так ты и сам все ведаешь.
Дауд-бей все понял. Ай да гяур Минка. Больше ему не стоило допрашивать Василия Ржева. Он и сам понял кто резидент московского царя в Бахчисарае. Мурза Али! Слуга Селим-бея приближенного самого хана Мехмед Гирея! Вот это источник информации! От него русский царь может знать все, что делается при дворе хана и даже о том, что происходи в Стамбуле в серале султана!
Минка изумился выражению лица Дауд-бея. Но тот быстро овладел собой.
— Ты гяур много полезного мне сообщил. Но ты убежал от меня, и я вынужден был заплатить за новых рабов для галеры "Меч падишаха". Ты нанес мне убыток. Но я не накажу тебя строго, если ты станешь моим слугой.
— Рабом?
— Да. Моим рабом, но не таким как ты был на галере. Тебя хорошо оденут. Тебя будут кормить сытно. Если примешь ислам, то тебя, может быть, ждет богатство и слава. Если нет, то также будешь жить неплохо. В Стамбуле много христиан.
— В Стамбуле? Ты сказал в Стамбуле, эфенди?
— Да. Я отправляюсь скоро в Стамбул, и мне будет там нужен верный человек. Такой как ты говорящий по-турецки.
— Дак я готов! Чего мне то про галерное весло жалеть, и про плети надсмотрщика? Я готов служить тебе, эфенди!
— Ты вот так сразу согласился? — бей посмотрел на раба. — Но я турок. Враг твой и твоего царя.
Минка хохотнул в ответ.
— Эфенди, ты можешь мне верить. Я беглый холоп от барина моего. Я в восстании атамана Сокола участие принимал и за то меня к пытке и к казни приговорили. Я бояр да дворян вешал и на колья сажал. Затем за веслом просидел десять лет. Домой мне дороги нет. Нет у меня более ничего. Никто милости ко мне не проявил никогда. А на царя в Москве мне плевать. Чего он для меня то сделал? Когда меня судили неправедно и батогами били?