Галльская война Цезаря
Шрифт:
Несмотря на всю дружбу своего отца с Дивициаком, Процилл не осмелился долго смотреть на красное пятно, появившееся на желтоватой щеке вождя. В некоторые тайны он предпочитал не быть посвященным. Но Дивициак не обратил на него внимания.
– Мой брат Думнорикс – приятный человек за праздничным столом и веселый в беседе, – заговорил он медленно, явно желая, чтобы Цезарь понял его без переводчика. – Он нравится многим вождям. Среди эдуев он тоже многим нравится. Эту народную любовь он использовал, чтобы приобрести большое богатство, а богатство использовал, чтобы увеличить свою власть. Он всегда завидовал мне, еще с тех пор, как был мальчиком, а я – его опекуном
Цезарь опустил голову на ладонь и сжал рукой подбородок:
– Чего же они желают?
– Защиты.
– Хм. Хорошо, мы подумаем. А пока мы созовем этот Совет Галлии.
После этой и других подобных бесед мы, военные трибуны, молодые армейские офицеры, которые были ближе всех Проциллу по возрасту, стали обвинять его в том, что он слишком зазнается. Нужно быть к нему справедливым: он принимал надменный вид из-за важности тайн, которые должен был скрывать, а не из-за самомнения. Вполне естественно, что ему хватило сообразительности мгновенно понять то, о чем Дивициак пока говорил лишь намеками. Еще естественнее то, что Процилл чувствовал себя неловко рядом со своими друзьями-римлянами, когда знал больше, чем они. К несчастью, у него была одна слабость: он изо всех сил хотел стать для римлян таким же римлянином, как они. Он был полноправным римским гражданином, но все-таки чувствовал разницу между собой и другими молодыми людьми, равными ему по положению в обществе. Они презирали Процилла за то, что он галл, – по крайней мере, он так считал. И он поддался искушению поделиться с ними если не тем, что слышал, то хотя бы своими догадками: делая так, он мог завоевать любовь товарищей, не выдавая доверенных ему тайн.
– Обратите внимание: я не знаю ничего особенного, – начал он. – Но я не удивлюсь, если до конца лета мы снова будем воевать.
– Воевать?! – быстро воскликнул кто-то. – В Галлии больше не с кем воевать.
– Я знал, что нас ждут неприятности, – заметил Страбон, который был старше.
– Что-то готовится, иначе зачем мы стоим лагерем здесь, в Бибракте? Почему не возвращаемся в провинцию? В Галлии все спокойно.
– Ох, только бы не опять война в диком краю! – простонал Стаций, который тратил время на службу у Цезаря лишь потому, что молодым людям в его возрасте полагалось побывать в чужих странах, чтобы набраться опыта. – А я-то думал, что худшее уже кончилось!
Я рассмеялся: Стаций, преувеличенно изображавший ужас при каждом неудобстве или риске, считался у нас шутом.
– Тебе нужно примириться с этим, – сказал я ему уже не в первый раз. – Цезарь честолюбив.
– Да, но с кем мы будем сражаться теперь? – спросил Страбон.
– Это знает Процилл.
– Я не знаю, – покраснев, запротестовал Процилл. – Я только предполагаю.
– Если так, ты можешь сказать это нам, – настаивал Страбон. – Ты не должен раздуваться от важности и делать вид, что все это – великая тайна. Перестань зазнаваться!
– Ну хорошо: я немного догадываюсь, – признался Процилл. – Заметьте, я только предполагаю это. Совет Галлии должен попросить Цезаря прогнать германцев.
– Германцы! –
– Не те, которые за Рейном, – нетерпеливо отозвался Процилл. – Те, которые в Галлии. Король Ариовист.
– Никогда не слышал о нем! – пожал плечами Стаций.
– Ты должен был слышать: в прошлом году он присылал к нам в Рим послов, и мы подписали договор. Он – друг и союзник римского народа.
– А, этот! – Стаций вздохнул с облегчением и, откинувшись назад, прислонился спиной к стене хижины, в тени которой мы все сидели. – Тогда все в порядке: Цезарь не может его тронуть.
– Не будь в этом слишком уверен, – сказал я ему. – Послушай, Процилл, какая обстановка в Галлии вокруг этих германцев? Я этого не понимаю.
Процилл чертил указательным пальцем по пыли, обдумывая ответ.
– Это долгая история. Чтобы объяснить ее, мне надо будет вернуться в прошлое – да, примерно лет на шестьдесят назад. В то время арверны господствовали в Южной Галлии. Мой родственник Верцингеторикс – потомок тогдашних арвернских королей, и это были славные короли. Но я не стану утруждать вас рассказом об этих давно прошедших днях.
Я кивнул с мимолетным интересом. Мы все видели арвернов, когда те въезжали в наш лагерь приветствовать Цезаря. Мы могли бы не отличить их от других, если бы Процилл не сказал нам, что Верцингеторикс считается самым красивым мужчиной в Галлии. Это был очень молодой вождь с румяным лицом и пышной гривой волнистых темно-рыжих волос. По его профилю можно было предположить, что среди его предков были греки, но цвет его лица и волос, а также формы его крупного тела были абсолютно галльскими. Он величаво ехал на коне, как все остальные, и вел с собой своих певцов. Мы едва ли могли себе представить тогда, сколько легенд породит жизнь Верцингеторикса.
– Это римляне уничтожили силу арвернов, – продолжал Процилл. – Когда вы захватили провинцию, вы отняли у них часть подданных, разбили их войска и раскололи их конфедерацию. После этого место главного племени Галлии стало свободным и могло достаться любому, кто был в силах его занять. А самыми сильными из тех, кто мог это сделать, были эдуи, которые живут здесь, и секваны, их северо-восточные соседи, чьи земли тянутся до берега Рейна.
– Те самые секваны, которые впустили гельветов в Галлию? – спросил Страбон.
– Да, из вражды к эдуям, – подтвердил Процилл. – Как вы можете догадаться, между этими племенами долго шла жестокая война за первенство. В конце концов секваны стали искать поддержки по другую сторону Рейна и позвали на помощь германцев, которые гораздо более воинственны и дики, чем галлы. Король Ариовист явился в Галлию с пятнадцатью тысячами своих воинов, разбил эдуев и увидел, как богата Галлия. Он поселился на землях секванов, и так в Галлии появились германцы. Эдуи обратились в Рим, но без всякого результата: вы охотно позволяли племенам за границей провинции ссориться как им хочется.
Со временем эдуи оказались в таком рабском подчинении у секванов, что никто из них не осмелился даже попросить о помощи, кроме Дивициака. Он в одиночку тайком выбрался из своей страны и направился за ней в Рим.
– Я помню, как он приезжал, – подтвердил Страбон. – Он присутствовал на обеде у Цицерона и какое-то время был в большой моде. Но от Сената он не получил ничего, кроме постановления о том, что эдуи наши союзники и наместник провинции должен блюсти их интересы. Наместник тогда не имел практически никакой армии и не мог ничего сделать.