Гамбара
Шрифт:
— Я, право, в отчаянии! — сказал Андреа, краснея.
— Ах, сразу на душе легче! — воскликнула Марианна. — Я уж больше не смела его расспрашивать. Друг мой, друг мой, это не наша вина... Он не хочет исцелиться.
Шесть лет спустя, в январе 1837 года, большинство музыкантов, имевших несчастье испортить свои духовые или струнные инструменты, приносили их чинить на улицу Фруаманто в грязную, мерзкую трущобу, где на шестом этаже жил старый итальянец по имени Гамбара. Уже пять лет этот музыкант был брошен на произвол судьбы, так как жена покинула его. За это время на него обрушилось много бед. Инструмент, на который он так рассчитывал, надеясь составить себе состояние, и которому он дал название пангармоникон, был продан по решению
Впрочем, это значения не имеет: хозяину дома уплатили за квартиру; пристава получили возмещение судебных издержек. По словам старика Джиардини, продававшего гулящим девицам на улице Фруаманто «остатки» от самых пышных пиршеств, устраиваемых в Париже, синьора Гамбара уехала в Италию с богатым и знатным миланским синьором, и никто не знал, что с нею сталось. Быть может, ей надоело жить в нищете, пятнадцать лет терзавшей ее, и теперь она разоряет своего графа, требуя неслыханной роскоши. Зато уж и любит она его, а он ее прямо обожает! Еще ни разу за долгую свою жизнь старик неаполитанец, по его словам, не видел такой пылкой любви.
В конце января того же года, как-то вечером, когда Джиардини беседовал с проституткою, забежавшей в его лавчонку купить себе что-нибудь на ужин, он рассказывал ей о синьоре Марианне, женщине дивной прелести, красавице, которая исполнена была целомудрия, благородной самоотверженности, а кончила так же, как и все: сбилась с пути, — и как раз в эту минуту бывший кухмистер и его жена заметили, что по улице идет изможденная, худая женщина с почерневшим, запыленным лицом — ходячий скелет; она нервно озиралась, всматривалась в номера, написанные у ворот, должно быть, искала знакомый дом.
— Ecco la Marianna! [29] — воскликнул неаполитанец.
Марианна узнала в содержателе убогой лавчонки, торговавшем объедками, бывшего кухмистера Джиардини и удивилась: что за несчастья довели его до такого унижения? Она вошла, села, у нее подкашивались ноги: она шла из Фонтенбло и сделала за день четырнадцать лье; питалась она всю дорогу от Турина до Парижа милостыней, которую ей подавали. Несчастная привела в ужас это ужасное трио. Ничего не осталось от прежней ее чудесной красоты. Правда, глаза еще были хороши, но каким болезненным, угасшим взглядом они смотрели! Одно лишь злосчастье оказалось ей верным всю жизнь. Старик Гамбара, так искусно чинивший музыкальные инструменты, встретил ее ласково. Когда она вошла, лицо его озарилось невыразимой радостью.
29
Да это Марианна! ( итал.).
— Вот и ты наконец, бедненькая моя Марианна! — приветливо сказал он. — Знаешь, без тебя они продали мой пангармоникон и все мои оперы!..
Трудно было б ему «заклать жирного тельца» и устроить пиршество в честь возвращения блудной дочери, но Джиардини принес остатки лососины, гулящая девица купила вина, Гамбара отдал весь свой хлеб, синьора Джиардини накрыла стол скатертью, и эти обездоленные, несчастные каждый по-своему, поужинали в чердачной каморке композитора. Потом стали расспрашивать Марианну о ее приключениях, она отказалась отвечать, только подняла к небу прекрасные свои глаза и сказала вполголоса Джиардини:
— Женился на танцовщице!..
— Чем же вы теперь жить-то будете? — спросила гулящая. — Дорога вас совсем убила...
— И состарила, — добавила Марианна. — Нет, тут не усталость, не нищета виноваты, а горе...
— Ах, так! Но почему же вы мужу-то ничего не посылали? — спросила гулящая.
Марианна ответила безмолвным взглядом, и публичную женщину он поразил в самое сердце.
—
В том году музыканты, по-видимому, очень бережно обращались со своими инструментами: заработка от починки не хватало на скудные расходы супругам Гамбара; Марианна тоже зарабатывала гроши, и бедняги были вынуждены в поисках пропитания применять свои таланты в самой низкой сфере искусства. Ежедневно, лишь только начинало смеркаться, они шли на Елисейские поля и пели там дуэты под аккомпанемент дрянной гитары, на которой играл несчастный Гамбара. Дорогой Марианна, которая для этих артистических путешествий надевала на голову дешевенькую вуаль, вела мужа в бакалейную лавку на улицу Сент-Оноре и заставляла его выпить несколько рюмок водки, чтобы он захмелел, — иначе его музыку было просто невозможно слушать. Чета музыкантов останавливалась перед нарядными господами, сидевшими на садовых стульях, и несчастный Гамбара, один из величайших гениев своего времени, безвестный Орфей современной музыки, исполнял отрывки из партитур своих опер; эти отрывки были так прекрасны, что даже равнодушным парижанам случалось расщедриться на несколько су. Если какой-нибудь любитель музыки, завсегдатай Итальянской оперы, случайно оказавшийся тут, не узнавал, из какой оперы взяты исполнявшиеся отрывки, он спрашивал у женщины, одетой в костюм греческой жрицы и протягивавшей ему облезлый металлический поддонник для бутылки, в который она собирала с публики подаяние:
— Скажите, голубушка, откуда эта мелодия?
— Из оперы «Магомет», — отвечала Марианна.
Так как у Россини есть опера «Магомет II», любитель музыки говорил даме, сопровождавшей его:
— Как жаль, что у Итальянцев не желают ставить незнакомые нам оперы Россини. А ведь это превосходная музыка!
Гамбара улыбался.
Совсем недавно произошел такой случай. Нашей несчастной и смиренной паре нужно было заплатить хозяину за квартиру, в которой они ютились на чердаке, тридцать шесть франков. Ничтожная сумма, а где ее взять? Лавочник не пожелал отпустить в долг водки, которой Марианна подпаивала мужа для того, чтобы он хорошо играл. И Гамбара сыграл так отвратительно, что слух богатой публики был оскорблен: в металлический облезлый поддонник не бросили ни одной монетки. Было десять часов вечера; красивая итальянка principessa [30] Массимила ди Варезе пожалела этих бедняков: она дала им сорок франков и, угадав по благодарственным возгласам спутницы музыканта, что перед нею венецианка, задала им несколько вопросов; князь Эмилио пожелал, чтобы они поведали историю своих злоключений, и Марианна все рассказала, без единой жалобы против неба и против людей.
30
Княгиня ( итал.).
— Сударыня, — сказал в заключение Гамбара, который был совсем трезвым в тот день. — Мы жертвы собственного нашего превосходства. Моя музыка хороша, но когда музыка от ощущений переходит к идеям, она находит себе слушателей только среди просвещенных людей, потому что только они в состоянии развивать идеи. Я, на свою беду, слышал хоры ангелов и вообразил, будто люди могут их понять. Нечто подобное случается с женщинами: когда их любовь становится небесной, мужчины перестают их понимать.
Право, за такие слова стоило подарить бедняку сорок франков, и Массимила не пожалела, что дала золотой; мало того: она вынула из кошелька второй золотой и сказала Марианне, что напишет синьору Маркозини.
— Нет, не пишите ему, сударыня, — сказала Марианна. — И да сохранит вас господь всегда такой же красавицей!
— Позаботимся о них! — попросила княгиня мужа. — Ведь этот человек остался верен идеалу, от которого мы отреклись.
Увидев золотую монету, Гамбара всплакнул. Потом ему пришли на память былые его научные труды, и бедняга композитор, утирая слезы, произнес фразу, которая при его теперешнем положении прозвучала трогательно:
— Вода есть продукт сгорания.
Париж, июнь 1837 г.