Гамбургский оракул
Шрифт:
– Почему вы не пьете? - Мэнкуп напомнил Муну о своем присутствии. Зато постоянно смотрите на Ло! Можно подумать, что вы охраняете не меня, а ее, - добавил он еле слышно.
– За ваше здоровье! - Мун взял бокал. - Между прочим, вы давно с ней знакомы?
– Лет десять. Поскольку женщина не политик, который за это время трижды вывернет наизнанку свое кредо, можно сказать - я знаю о ней почти все...
– Почти - это еще не все.
– Все человек не знает даже о самом себе. Разве я... - Не закончив, он с лихорадочной поспешностью заговорил о другом: - Угадайте, почему мне нравится это кафе? Из-за "мементо мори". Помните о смерти! У древних римлян этой мудрой
Прямо перед собой Мун видел панораму большого гамбургского пожара.
– Фантазия художника придала этой мысли довольно современное оформление, - усмехнулся Мун. Растопыренными пальцами он словно выхватил из объятого табачным дымом горящего города башню. Отделенный от крыши тонкий шпиль на вертикальном столбе пламени возносился к небу. - Чертовски похоже на ракету!
– Это не фантазия. Мой дед был очевидцем.
– Ваш дед? - с сомнением спросил Мун. - Пожар ведь случился в...
– В тысяча восемьсот сорок втором! - Мэнкуп кивнул. - Деду было тогда семь лет, умер он в день, когда гитлеровские войска вступили в Австрию. Почти все Мэнкупы доживали до библейского возраста, вероятно, я буду единственным исключением.
– Если вы так пессимистически смотрите на свои шансы... - начал Мун, но Мэнкуп прервал его:
– Дед рассказывал, как это было. Он приехал с отцом продавать рыбу. Пожар постепенно оттеснил их к собору Святого Николая. Когда загорелась башня, которая вам так понравилась, колокола зазвонили сами собой. Звонили так долго, пока не расплавились. Шпиль сначала взлетел вверх и только после этого рухнул. Дед говорил, что это было как прямое общение с богом нестерпимо жутко и прекрасно. Жутко и прекрасно... Он без конца повторял эти слова.
– Меня это не слишком удивляет. Знаете, о чем и кем сказано: "Красота этой сцены под силу только великим поэтам"? Генералом Фареллом. Этой фразой он характеризует взрыв экспериментальной атомной бомбы в Аламогордо...
– Дед рассказывал, что на площади перед церковью собралась громадная толпа... Волосы, загоравшиеся от случайной искры, искаженные пляшущим заревом запрокинутые лица, треск рушащихся балок, мощный голос колоколов, суеверный ужас и благоговейный восторг. В детстве мне часто снилась эта картина, пока я не просыпался от собственного крика. Вы думаете, меня, десятилетнего мальчика, страшил сам пожар? Нет, меня уже тогда страшило дедовское слово "прекрасно". Вы когда-нибудь ломали себе голову над тем, почему наблюдаемые с безопасного расстояния грандиозные катастрофы внушают скорее восторг, нежели ужас?.. Сюда можно отнести что угодно величественную фигуру Нерона, глядящего с балкона на пылающий Рим, поджог рейхстага, уничтожение Ковентри, сожжение Лидице...
– Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу. Вы, если не ошибаюсь, американец?
Блондин из туалетной комнаты, блондин за соседним столиком, блондин с нетронутой кружкой пива, пристальное внимание которого уже начало тревожить Муна. Он подошел незаметно и теперь стоял перед Муном, как бы немного смущаясь и в то же время полный решимости. Мягко очерченное, удивительно правильной формы лицо, розовые щеки с редкими веснушками, пушок над верхней, чуть припухлой губой, голубые глаза, расчесанные на косой пробор, слегка вьющиеся светлые волосы. Подростком Мун как-то видел старую картину Уфа "Любовь в Гейдельберге". Точно таким выглядел студент, в которого втюрилась профессорская дочка, - лучший фехтовальщик корпорации, обладатель пленительного тенора, преданный в любви, верный в дружбе, немного сентиментальный, когда речь заходила о Бисмарке или
Немец сделал полуоборот - красивое, четкое движение, от которого как бы запахло первой нежной зеленью парадного плаца, - ко второй стене, где Гамбург под черной тучей идущих плотными рядами бомбардировщиков превращался в пылающий скелет.
– Несправедливо винить во всем нас, - сказал блондин.
– Вас лично никто не винит. - Отстраняющим жестом Мэнкуп словно пересадил его обратно к нетронутой кружке пива.
– Я - немец. Говорить, что нацисты обманули народ, проще всего. Да, были и Ковентри, и Лидице! Когда лес рубят, щепки летят. Но в бесчеловечной бомбардировке Гамбурга повинны вы, американцы, и ваши союзники - англичане. Почему же сваливать все на Гитлера? Фюрер был идеалистом. Мне рассказывали люди, которым нельзя не верить, что он плакал, когда приходилось отдавать приказ об уничтожении людей.
– В таком случае самым гуманным животным является крокодил, - резко сказала Ловиза.
Мэнкуп и его друзья обрушили на молодого нациста целый шквал уничтожающих сарказмов. А он все так же спокойно продолжал отстаивать свои позиции.
– Извините, - сказал он под конец, обращаясь к одному Муну, - я не оратор, но если вы будете в Западном Берлине, где я учусь, я познакомлю вас с другими студентами. Они куда лучше меня объяснят вам, чего мы хотим. Вот мой адрес! - Он вырвал из блокнота уже заранее заполненный листок. - Зовут меня Карл Аберг...
– Рад познакомиться! - Мэнкуп встал с иронической торжественностью. - А я - Гамбургский оракул!
Блондин побледнел. По его красивому, мягко очерченному лицу прошла судорога ненависти. Он процедил что-то сквозь зубы и, круто повернувшись, пошел к своему столику.
Баллин вскочил с занесенным для удара кулаком.
– Брось, Дитер. - Мэнкуп с усмешкой усадил его обратно. - Если дело дойдет до бокса, ты сегодня лишишься возможности посмотреть пьесу.
– В чем дело? - спросил Мун.
– Вы разве не слышали? - Баллин трясся от злости.
– Он сказал, что со мной они еще разделаются, - спокойно пояснил Мэнкуп. - А ведь этот немец мог быть моим сыном!.. Слово "немец" всегда ассоциируется у меня с гейневскими строчками о сфинксе. После русских, внезапно обернувшихся грандиозным ликом Октябрьской революции, мы самая загадочная нация в мире. Нас долгое время считали народом мыслителей, а мы оказались великолепными организаторами научно разработанного, математически обоснованного метода массового уничтожения. Нас когда-то чествовали как народ музыкантов, а мы возгордились высокой пропускной способностью крематорных печей... Вместо того, чтобы набивать брюхо сытными обедами и подсчитывать доходы от экспорта, нам следовало бы разобраться в этом удивительном конгломерате баховских фуг и кровавой скотобойни, гётевского единоборства человека с дьяволом и геббельсовских речей. Нам нужны скептики, охотники за микробами, которые не пострашатся проникнуть на самое дно парадокса по имени немецкая душа... А вместо этого мы надеваем на германского сфинкса намордник демократии и воображаем, что он тем самым превратился в ручного пса...
Блондин допил свое пиво и, дождавшись официанта, расплатился. Он ни разу не взглянул больше в сторону Мэнкупа. Все же Мун с облегчением вздохнул, когда увидел его удаляющуюся прямую спину. Для него, спокойно отражавшего самые яростные нападки, Магнус Мэнкуп был не политическим оппонентом, а воплощением всего самого ненавистного ему. Тысячи подобных фанатиков, несомненно, желали смерти Гамбургскому оракулу. Не могли не желать, ибо он глумился над их богами.
– Нам пора! - напомнила Ловиза.