Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933)
Шрифт:
Схема его такая. Небо, земля, настроение. Эта троица идет через все страницы. Небо все время темнеет.
Стих введен для условного подчеркивания банальности и для разгрузки возможности пародии.
Краски, как говорят, изысканные. О них смотри у Достоевского в «Бесах», там они даны в пародии в описании рассказ «Мерси».
«Тут непременно кругом растет дрок (непременно дрок или какая-нибудь такая трава, о которой надобно справляться в ботанике). При этом на небе непременно какой-то фиолетовый оттенок, которого, конечно, никто никогда не примечал из смертных, то
У Бунина сводятся описания к противоречивости.
«В пролет комнат, в окно библиотеки, глядела ровная ибесцветнаясинева вечернего неба с неподвижнойрозовойзвездой над ней; на фоне этой синевыкартиннорисовалась зеленая вершина клена и белизна, как бызимняя,всего того, чтоцвелов саду» (курсив мой. –В.Ш.).
«Бесцветная» и «невыразимое» встречаются здесь часто.
Шмели у Ивана Бунина «бархатно-черно-красные», это оттого, что они заново выкрашены. Это от Тургенева. Тот так настаивал на том, что он (Тургенев) очень четко видит, что самые замечательные слова даже давал курсивом.
«Это она. Но идет ли она к нему, уходит ли от него – он не знал, пока не увидел, что пятна света и тени скользили по ее фигуреснизу вверх…значит, она приближается. Они бы спускалисьсверху вниз,если б она удалялась» (Курсивы из глазуновского второго издания 1884 г. Т. IV, «Новь», с. 175).
Вещь Бунина вся взята таким курсивом. Ее описания отталкиваются не от предмета, а от описаний же.
Пейзаж вообще понятие литературное, он появился и ощущается благодаря традиции.
Пушкинские пейзажи архаичны и состоят из упоминаний о предметах.
«Заря сияла на востоке, и золотые ряды облаков, казалось, ожидали солнца, как царедворцы ожидают государя<…>» (« Барышня-крестьянка»).
«Наконец достигнул он маленькой лощины, со всех сторон окруженной лесом; ручеек извивался молча около деревьев, полуобнаженных осенью. Владимир остановился, сел на холодный дерн, и мысли одна другой мрачнее стеснились в душе его…<…>Долго сидел он неподвижно на том же месте, взирая на тихое течение ручья, уносящего несколько поблеклых листьев и живо представлявшего ему верное подобие жизни – подобие столь обыкновенное» («Дубровский»).
«Волга протекала перед окнами, по ней шли нагруженные барки под натянутыми парусами и мелькали рыбачьи лодки, столь выразительно прозванные душегубками. За рекою тянулись холмы и поля, несколько деревень оживляли окрестность» («Дубровский»).
Интересно описание своих чувств человека, научившегося пейзажу.
Это знаменитый автор воспоминаний Болотов.
Родился он при Анне Иоанновне, умер при Александре.
Воспоминания он начал писать под влиянием «Жиль Блаза», а кончил под влиянием Стерна.
А научился он природе так: «<…>а сверх того, попались мне нечаянно обе те книжки господинаЗульцера,который писал сей славный немецкий автор о красоте натуры. Материя, содержащаяся в них, была
«И как по счастию взъехали мы тогда на одно возвышение, с которого видны были прекрасныя положения мест и представлялись очам преузорочные зрелища, то рассудил я употребить самыя их и поводом к особенному разговору и орудием к замышляемому испытанию или, простей сказать, пощупать у него пульс с сей стороны.
Для самаго сего, приняв на себя удовольственный вид, начал я будто сам с собою и любуясь ими говорить: «Ах! какие прекрасные положения мест и какие разнообразные прелестные виды представляются глазам всюду и всюду. Какия приятные зелени, какие разные колера полей! Как прекрасно извивается и блестит река сия своими водами, и как прекрасно соответствует всему тому и самая теперь ясность неба, и этот вид маленьких рассеянных облачков». Говоря умышленно все сие, примечал я, какое действие произведут слова сии в моем спутнике и не останется ли он так же бесчувственным, как то бывает с людьми обыкновенного разбора.<…>«Как-то с молодых лет еще имел я счастие познакомиться с натурою и узнать драгоценное искусство утешаться всеми ея красотами и изящностями».
Спутник отвечал:
«Что это я слышу! и, ах! как вы меня обрадовали!<…>я нашел в вас то, чего желал<…>»(Там же. Т. III, стб. 398 – 399).
Этот же Болотов при жизни ставил себе уединенные мавзолеи, закапывая под ними выпавшие свои зубы.
Иван Бунин находится в конце этой линии. Он омолаживает тематику и приемы Тургенева черными подмышками женщин и всем материалом снов Достоевского.
Голый король
I
Когда лошадь под Александром Блоком споткнулась и упала, поэт успел вынуть ноги из стремян и встать на ноги.
Лариса Рейснер с восторгом говорила о нем: «Настоящий человек». Она ехала рядом.
Лариса Рейснер сама была настоящим человеком: жадная к жизни, верный товарищ, смелый спортсмен, красивая женщина, изобретательный журналист. Человек длинного дыхания.
Но «смерть не умеет извиняться». Наполовину не сделана жизнь.
Как писателя Лариса Рейснер нашла себя в газете.
Ее перегруженные образами фельетоны бывали превосходны.
В газете она говорила настоящим газетным голосом. Она не удостаивала газету работой литератора, а из манеры газеты создавала новый жанр.
Пройдена Волга, прошли бои у Свияжска, увиден каменный Афганистан, рудники Донбасса и Кузнецкого бассейна, баррикады Гамбурга.
Сейчас хотела Рейснер лететь в Тегеран… Скупо ей отмерили жизнь.
Я помню Ларису Михайловну в «Летописи» Горького. У Петропавловской крепости в дни Февральской революции. В «Лоскутной» гостинице с матросами.
Трудное дело революция для интеллигента. Он ревнует ее, как жену. Не узнает ее. Боится.
Эстетическое признание революции, когда она слаба, легче.