Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933)
Шрифт:
О современной русской прозе
Предисловие
Я прошу читателя о внимании и доброжелательстве.
Мои вещи при всей их простоте трудны, может быть, потому, что я не умею договаривать.
Может быть, потому, что литературная форма близка мне, я весь в ней, и, когда я пишу, вещь приобретает самостоятельную ценность. Установка переходит на выражение, и узор скрывает надпись.
Я прошу читателя спорить со мной после прочтения книги, а во время чтения только смотреть, возможно ли построение тех
«Veto» – кричал шляхтич в польском сейме и выскакивал из окна.
Наши критики не выскакивают из окна, но возражают, не выслушивая.
Книга моя не книга критическая. Это не путеводитель по современной прозе.
Вот почему я не поместил в нее разбор вещей Грина, Сейфуллиной, Новикова-Прибоя, Тарасова-Родионова.
К сожалению, я не овладел также материалом Василия Каменского, Артема Веселого, Михаила Булгакова.
Те писатели, вещи которых здесь разбираются, разбираются не за то, что они замечательные.
У меня другая задача. Я верю, что литература изменяется, у завтрашнего дня будут свои литературные формы, и сегодняшний день их подготовляет.
Может быть, новой литературной формой будет газета как художественное целое, может быть, возродится документальная проза, что как будто намечается увлечением мемуарами и путешествиями.
Старая сюжетная форма, с судьбой героя, положенной в основу сюжета, перестает удовлетворять многих авторов.
Намечается несколько возможностей: путь Розанова, или (чтобы удалить определенный «идеологический привкус» этого имени) путь «записной книжки писателя».
У многих писателей, и среди них Горького, Ремизова, Белого, борьба «генерализации» и «подробностей», о которой говорилЛев Толстой{133},кончилась победой «подробностей».
Ударным местом работы писателя стал не сюжет, а отдельные моменты. Пьеса распалась в номера варьете. Одновременно возникла, или, вернее, укрепилась, орнаментальнаяпроза. Лесков был канонизирован в великого писателя. Сказ и образ заполнили произведение и стали в нем организующим принципом. Эти две линии часто скрещиваются. Андрей Белый, Замятин и Пильняк принадлежат сразу к обеим.
«Хулио Хуренито» Ильи Эренбурга с нарочитым пародированием сюжета, с немотивированною случайностью, с ярко выраженным преобладанием стороны «философии» над конструкцией, я думаю, тоже явился скорее пародией на роман, чем романом.
Но одновременно появился у публики интерес к иностранной фабульной беллетристике.
Джек Лондон, О. Генри, Пьер Бенуа сейчас самые читаемые русские писатели.
И вот возникла своеобразная подделка. Я считаю себя вправе открыть один полусекрет.
Джим Доллар, «Месс-Менд» которого побил рекорд распространения, написан Мариэттой Шагинян.
Почему понадобился такой маскарад?
В «Месс-Менде» описана Россия. Взята она в условных
Мне кажется, что «Василов» вставлен в роман не для того, чтобы иностранность Джима Доллара была крепче установлена.
Возможна другая причина.
Русская литература находится на двух путях.
«Записная книжка писателя» без интриги, без фабулы, с «сюжетом», основанным на противопоставлении одного отрывка другому (отсюда новый расцвет параллелизма в композиции), и чистый авантюрный род литературы с героями только обозначенными.
Для разгрузки героя, для освобождения его от всяких подробностей лучше всего герой иностранный.
«Василов» лучше Васильева.
Иностранные писатели воспринимаются чисто сюжетно. Если в Америке «Лунная долина» Джека Лондона – социальный роман на тему тяги рабочего на землю, если американцу в этом романе интересен разбор разных типов ферм: пригородной, заботящейся только о фруктовом саде, скотоводческой и т. д., то русский читатель воспринимает даже этот роман как чистые приключения.
Поэтому и русский писатель начинает стремиться киностранному материалу{134},и «Любовь Жанны Ней» своеобразный «Василов».
Я не утверждаю, что средний род литературы вымрет завтра и что книжка Вересаева, например, не будет иметь успеха.
Общий объем литературы каждого периода есть величина огромной емкости. Герцен говорил, что история – не хорошая хозяйка: она начинает резать сразу несколько сыров. Но я отмечаю только крайние тенденции, и притом такие, которые могут выкристаллизироваться в новый жанр.
Хорошая лошадь бегала лучше первого паровоза, но и на первый паровоз были свои любители.
Но при пользовании старой сюжетной формой происходят явления как пародирования ее, отталкивания от прежних схем, так и нового заполнения.
Одновременно такие орнаменталисты, как Всеволод Иванов, идут в сторону романа приключений, перенося действие за границу. Я имею в виду «Похождения портного Фокина» и «Иприт».
Сохранение старой сюжетной формы часто оказывается мнимым, изменены методы соединения частей, что я попытаюсь показать в разборе Алексея Толстого.
Прошу поэтому читателя при чтении удалять из моих статей элемент оценки, который в них несомненно заключается.
Неизвестно, хорош или плох Евгений Замятин, так как, вероятно, вытеснение сюжета в его вещах, как и в вещах Пильняка, есть тенденция новой, не монопольной формы.
Неизвестно, плохо или хорошо писать так, как пишет «Джим Доллар» – Мариэтта Шагинян, и хуже это или лучше психологического романа.
Может быть, единственный критерий вещи – ее формальная насыщенность, так сказать, ее «натура» (так определяют хлебное зерно).