Гамма для старшекласников

Щупов Андрей Олегович

Город потихоньку засыпал, а я работал и работал ногами, внимательно считая шаги. После первых двух сотен я сбился. Слишком много слов следовало уложить в один шаг. А вскоре я добрался до дома.

Кураж - штука живучая, и, оказавшись в квартире, я продолжал задиристо озирать стены. В углу, за диваном, притаилась гитара. Отверстие в деке напоминало распахнутый

рот. Из этого рта выползла муха и, взлетев, пересела на гриф. Настроение у нее, видимо, было бодрое. Она энергично потирала лапки, словно собиралась взять да заиграть. Какой-нибудь мушиный гимн из трех-четырех аккордов. Молодой и глупый комар радостно кружил под потолком. Юность есть юность. Кровь моя его не интересовала. Он радовался силе упругих крыльев, свободе полета и невесомости. Вспомнив равнодушных котов, я поднатужился и плюнул. Что-то не сработало, - слюна перепачкала подбородок и грудь.

– Вот, значит, как?
– взяв со стола нож, - один на двоих я двинулся на комара с мухой. Наверное, в биллионный раз человек доказывал природе, что он есть венец всего самого-самого. Комара я обратил в бегство, а муху напугал до такой степени, что, уносясь прочь, она с силой ударилась в стекло - обман всех насекомых и без сознания свалилась на подоконник. Я довольно захохотал. С чужими невзгодами собственные - не так страшны. Злость проходила. Наплывало отчаяние. Словно к спасательному кругу я ринулся к телефону. Память хранила еще парочку имен, что внушали надежду. Занято... Опять занято... И у Митьки, и у них. Швырнув трубку, я заметался по комнатам. Заглянув на кухню, обнаружил на столе коробку. Так и есть, навещала мама, но не застала. Блудные сыновья вечно шляются... Я приподнял картонную крышку и полюбовался тортом. Я любил домашние торты. Мама всегда это помнила.

Вернувшись к телефону, напялил на себя джемпер и косо взглянул на градусник за окном. Выходит, Толечке с Тамарой я наврал. Но ведь не знал я тогда еще, что повстречаю котов и пса! Не знал и не мог знать. Маятниковый тоннель не походил на привычные нам тоннели. Сеть непроглядных катакомб вот чем являлся этот

самый тоннель...

С упорством я накручивал диск, но телефон находился в игривом настроении, соединяя меня с кем угодно, но только не с Эллой, не Полиной и не Митькой. Кооператив, баня, какой-то загс... Дважды меня разворачивали, не дав сказать и слова.

– Эллочку тебе?.. А табуретом не хочешь? По загривку?..

Утомленный, я сдался. Присел за стол и обхватил голову руками. За окном выл ветер. Со всех сторон к городу слетались рокочущие тучи.

– Гад!
– сказал я телефону, и он немедленно хрюкнул, залившись смешливой трелью.

– Да!
– рявкнул я, хватая трубку.

– Ты что так орешь? Не в настроении?.. Это Элла.

Дыхание у меня перехватило. Все-таки есть на земле Бог. Чудо - это когда уже не ждешь...

– Элла! Приходи ко мне! Немедленно!

– Прямо сейчас? Ты с ума сошел. На улице творится несусветное.

– Если не придешь, будет еще хуже.

– Нет, прямо сейчас я не могу. Я думала - поболтаем. Или ты заскочишь. У меня тут Митька сидит. Вот с такими ногтями. Так заскочишь?

– Извини. У меня болит голова.

– Голова?

– Мозг, - пояснил я.
– Лобные доли... И еще кипит чайник. В общем извини, родная. До связи!
– я положил трубку. Несколько минут сидел неподвижно, затем встал и, старчески шаркая, отправился на кухню. Отрезал себе кусок торта и, запивая холодной водой, принялся жевать.

Тополя за окном уже не шелестели - они стегали друг дружку листвой, стегали наотмашь, без сожаления избавляясь от хрупких ветвей. Легче всего, наверное, переносил непогоду тот коренастый тополек, на который залазил Толечка. Ему было не с чем расставаться - этому древесному огрызку. Отсутствие листьев сводило его парусность на нет. Бедолага. Ни рук, ни ног, ни листьев... Я поморщился. Мне попался запеченный в торте волос. Подцепив его с языка, я счистил с него крем и заплакал. Волос был совсем седой.