Гамма времени
Шрифт:
— Ложись! — шепнул Лещицкий и рванул меня вниз.
Но поздно. Две автоматные очереди оказались быстрее. Меня что-то сильно ударило в грудь и в плечо, опрокинув на камень. Лещицкий, странно перегнувшись, медленно оседал, словно сопротивлялись несгибавшиеся суставы. Последнее, что я увидел, было красное пенящееся пятно у него на лице вместо рта.
Надо мной застучали по камню чьи-то подкованные железом каблуки.
— Один еще жив, — сказал кто-то.
— Все равно сдохнет.
Я услышал звонкий плевок о камень.
— А ведь
— Ты думаешь?
— Вижу.
Сапог пнул меня ногой в голову. Боли я не почувствовал, только оборвалось что-то в мозгу. И снова чей-то голос:
— Опять штучки Эльжбеты.
— Темнит девчонка.
— Давно темнит.
— С нее бы и начать.
— Поди скажи это Копецкому.
Больше я ничего не слышал. Все погасло — и голоса, и свет.
МИ
Я открыл глаза и взглянул на часы: без пяти десять. Мы по-прежнему стояли на лестнице под навесом.
— А дождь идет, — сказал Лещицкий, — и такси нет.
— Перейдем на угол, — предложил я, — там тоже навес.
— Зачем?
— Скорее такси найдем. Там же поворот.
— Иди. Я здесь останусь, — отказался Лещицкий.
Я перебежал на противоположный угол улицы. Волосы и плащ сразу намокли. К тому же навес здесь был короче, и сухая полоска асфальта под ним еще меньше: косые струи дождя били уже по ногам. Я прижался спиной к двери какого-то магазина или квартиры и вдруг почувствовал, что она подается. Еще нажим — и я очутился за дверью в полной темноте. Протянул руку, — она уперлась во что-то теплое и мягкое. Я вскрикнул.
— Тише! И осторожнее: вы мне чуть щеку не проткнули, — произнес кто-то шепотом, и невидимая рука подтолкнула меня вперед. — Дверь перед вами. Увидите свет, коридор. В конце комната. Он пока один. Как войдете…
— Зачем? — перебил я.
— Не бойтесь: он слепой, хотя стреляет метко, учтите. — Шепоток принадлежал женщине, лицо которой находилось где-то рядом с моим. — Сыграйте с ним в шахматы, он это любит. И подождите меня: я скоро вернусь.
Дверь на улице приоткрылась и снова захлопнулась, два раза щелкнув. Я потянул ее, она не поддалась, а щеколды я не нащупал. У меня с собой был карманный фонарик — я пользовался им в темных коридорах гостиницы: ее владелица экономила на электролампочках. Фонарик осветил темный тамбур и две двери — на улицу и внутрь помещения. Уличную, видимо, заперли на ключ, другая же распахнулась легко; я увидел коридор и свет в конце его, падавший из открытой комнаты.
Стараясь не шуметь, я дошел до нее и остановился у входа. Человек в черной бархатной курточке, с длинными волосами, небрежно разбросанными, как у битлсов, тщательно вырезывал в раскрытой книге прямоугольное углубление. Его можно было принять за юношу, если б не тронутая сединой шевелюра и лучики морщинок у глаз. Сидел он против мощной электролампы, должно быть, в пятьсот или в тысячу ватт, и сидел так близко к ней, как не мог бы сидеть ни один человек с нормальным
— Я открыл идеальный тайник, Эльжбета, — сказал он по-польски, не отрываясь от работы. — Все письма укладываются. Сейчас увидишь.
Он взял пачку писем в продолговатых конвертах и вложил в искусственное углубление в книге. Потом смазал клеем соседние, не вырезанные страницы и закрыл письма.
— Теперь встряхиваем. — Он тряхнул книгой, держа ее за переплетные крышки. — Ничто не выпадает, смотри. Никакой Пуаро не найдет.
Я молчал и не двигался, не зная, что делать.
— Почему молчишь? Эльжбета? — насторожился он и крикнул уже по-английски: — Кто здесь? Стоять на месте!
Он швырнул книжку на стол и схватил, видимо, давно лежавший там пистолет, удлиненный глушителем. По тому, как он держал его и как точно направил в мою сторону, видно было, что слепота нисколько не мешает ему в умении обращаться с оружием.
— Малейшее движение — и я стреляю. Кто вы? — спрашивая, он стоял вполоборота ко мне; не смотрел, а слушал, как все слепые.
Не отвечая, я тихо переставил ногу назад. Тотчас же щелкнул, именно щелкнул, а не прогремел выстрел. Пуля врезалась в штукатурку где-то у моего уха.
— С ума сошел, — сказал я по-польски. — За что?
— Поляк? Я так и думал, — ничуть не удивился он и не опустил пистолета. — Подойдите к столу и сядьте напротив. И не пытайтесь достать оружие: я услышу. Ну?!
Проклиная себя за эту идиотскую авантюру, я подошел к столу и сел, развязно вытянув ноги. Дуло пистолета следовало за мной по той же орбите. Теперь оно смотрело мне в грудь; я бы мог схватить его, если бы не имел дело с сумасшедшим — так я мысленно окрестил своего визави.
— От Копецкого? — спросил он резко.
— Не знаю такого, — сказал я
— Тогда откуда?
— Из Польши.
— Давно?
— С декабря прошлого года. Он свистнул.
— Не врете?
— Я бы мог показать вам документ, только ведь вы… — Я деликатно замялся.
— Значит, коммунист? — перебил он.
— Значит, — рассердился я.
Меня уже начинал раздражать этот допрос.
— Почему вы здесь? Я рассказал.
— Почему-то я вам верю, — задумался он. — Но… вы видели тайник…
Я мельком взглянул на книжку с барельефом Мицкевича на обложке.
— И письма, — с угрозой прибавил он.
— Плевал я на ваши письма! — совсем уже разозлился я.
— Тогда подождем, когда за ними придут. Они обязательно придут. Должны.
— Кто это «они»? — спросил я.
— Тсс… — прошептал он и прислушался, как-то странно вытянув голову, совсем как Человек-Ухо из сказки Гримм.
Я ничего не слышал: тишина, смешанная с шумом дождя за окном, окружала меня,
— Кто-нибудь вошел? — спросил я.
— Тсс… — опять остановил он меня. — Они еще не вошли. Они без машины. Сейчас открывают дверь своим ключом. Прошли тамбур. Идут.