Гангутцы
Шрифт:
— Отставить, Думичев! — Репнин заметил Расскина. — Порядок не знаете. Грузи-и-ись!..
Флагманский самолет улетел первым. В кабине было тесно, как в загруженном до отказа корабельном трюме. Саперы, матросы и комендантская команда сидели на откидных скамьях вдоль бортов и на полу у входа в кабину пилота. Все притихли.
Даже Думичев, которому при любых обстоятельствах не терпелось вставить веселое словцо, молчал. Он тоскливо смотрел на ушедший под крыло самолета берег и неприязненно думал о далекой, неизвестной земле, лежащей впереди. Когда-то
— Эй, акустик! — Думичев подтолкнул соседа. Богданов не шелохнулся. — Звукоуловители отморозишь.
— Ты откуда знаешь, что я акустик? — потирая уши, спросил Богданов.
— Нюх сапера! Таких ушей тебе не жалко! Сразу ясно — бывший акустик.
— Верно, — подтвердил Богданов охотно. — Теперь бывший. Из госпиталя. Выдали недомерок и сказали: «Нормально! Красивее, чем в шапке». Соприкосновение, говорят, с иностранной державой предстоит…
— Они нас и в ватниках уважают. Мы с ними соприкасались.
— Мы тоже. — Богданов вспомнил что-то свое и нахмурился.
Им приходилось кричать. Гул моторов старого бомбардировщика заглушал разговор.
Расскин сидел напротив Богданова и нет-нет да и посматривал на ленточку его бескозырки; такую же и он носил, когда служил мотористом на подводной лодке, на Тихом океане. «А эти двое уже подружились», — подумал Расскин, прислушиваясь к разговору матроса и солдата.
— Вы не с лодки Коняева? — спросил он матроса.
— Нет, товарищ бригадный комиссар, — ответил Богданов, — я служил на лодке товарища Трипольского.
— Вот как. Значит, действовали зимой в Ботническом заливе?
— Не довелось! — Богданов ответил это так резко, что Расскин понял: видимо, он задел больную струну. А Богданов, словно желая загладить свою резкость, пояснил: — Лодка ушла без меня. Осенью списали в Ленинград на курсы киномехаников.
— Удачно! — обрадовался Расскин. — Будете первым механиком гангутского кинотеатра!
Богданов усмехнулся:
— Вряд ли это подойдет. Разведчик я. В морской пехоте воевал. У капитана Гранина. С автоматом умеем действовать.
— Странное у вас представление о нашей будущей жизни на Ханко. Вы сверхсрочник?
— Так точно.
— Невеста есть?
Богданов покосился на Думичева — тот сидел бледный, его укачивало, но он кисло улыбался. Богданов ответил:
— Есть.
— Вот и хорошо. С первым пароходом пошлем ей письмо. Затребуем на Ханко.
— Она гражданская, на конфетной фабрике работает, — сказал Богданов.
— Любишь сладенькое, — подтолкнул его Думичев.
— А без гражданских мы базы не построим. — Расскин сердито взглянул на Думичева и продолжал: — Помните, сколько девушек понаехало в Комсомольск-на-Амуре? И К нам приедут. Лучшие девушки Ленинграда поедут на Ханко! Сверхсрочники семьи свои возьмут. Дом флота откроем, кино, все как положено…
Десантники
Самолет шел над Ханко. Внизу в ослепительно белое ледовое поле врезалось скалистое, поросшее сосной, березой и можжевельником острие полуострова. Подобно гигантскому волнорезу, Гангут раздвигает воды двух заливов, застывших в эту зиму надолго. Зимой берега полуострова угрюмы. Обрывистые скалы неуютно торчат в снежной пустыне. Горбятся островки, похожие на ледяные торосы. Снег, черные обрывы скал, льды и снова снег. Только у южной оконечности полуострова, между ледовой кромкой и берегом, бурлила черная, с проседью пены, вода. Море зло хлестало скалы, словно стремясь вырваться из ледового плена, перекинуться на другую сторону косы и соединиться с водами Ботнического залива.
Расскин приник к заиндевевшему смотровому люку.
Какое множество островков на флангах! Это и есть знаменитые шхеры, где Петр Первый провел скрытый маневр гребного флота. Современным кораблям здесь, пожалуй, тесно. Впрочем, для катеров лучшей стоянки не придумаешь. И для подводных лодок. Хотя в годы первой мировой войны тут базировался и большой флот России, были в этом районе даже стычки с германскими крейсерами… С высоты полутора тысяч метров Расскин с удивлением и восхищением смотрел на рельефно выступающий мыс Гангут, где произошло столько битв. Мыс вдавался в Балтийское море, как острие меча.
«Меч на стыке заливов! Меч, который должен отбить любой удар, нацеленный с запада на Ленинград!»
Расскина взволновала эта мысль, кажется выразившая все, что ожидало гангутцев. Хорошо, что он отправился сюда не морем, а самолетом: он сразу почувствовал, понял, увидел значение Гангута — впередсмотрящего на Балтике. Да, Гангут станет щитом и мечом Кронштадта и Ленинграда…
В будущем всем командирам надо показывать Ханко обязательно с воздуха, чтобы человек, который придет сюда служить, раз и навсегда понял, куда и зачем его послала родина.
Летчик искал аэродром. Тяжелая четырехмоторная машина, кренясь, снова разворачивалась над полуостровом. От резких виражей мутило. Думичев перебежал по кабине с борта на борт: только бы не видеть колеблющуюся землю.
— Эй ты, высота-глубина! — прикрикнул на него Богданов. — Дифферент нарушаешь!
— С его весом дифферент не нарушишь!
Из пилотской кабины вышел летчик. Он нагнулся к Расскину и доложил, что посадочных знаков и аэродрома на берегу не обнаружено. Луг возле фермы занесет сугробами. Людей не видно. Все мертво. Выбирать площадку на берегу рискованно: возможны мины.
— Ваше решение?
— Разрешите садиться на лед?
Расскин минуту размышлял: выдержит ли лед? Искать аэродром на материке, за пределами границ Ханко, нельзя: в тот же день враждебная пресса поднимет шум, будто русские высадили в Финляндии десант. Финское командование заранее предупреждено о вылете. Безмолвие внизу, конечно, не случайность. Они думают, что самолеты повернут обратно. «Что же, придется садиться на лед».
— Добро, — кивнул Расскин и ободряюще добавил: — Как папанинцы на полюс.