Ганнибал, сын Гамилькара
Шрифт:
А пращник в эти мгновения думал о Рутте – о смелой, милой, хрупкой и сильной Рутте. Нет, он никогда от нее не отступится, пойдет в снега, на льды, даже в само подземное царство. С нею ничего не страшно.
Ганнибал возложил свою руку на плечо Бармокара:
– Скажи: есть у тебя отец, мать?
– Есть, великий господин.
– А жена?
Бармокар молчал.
– Может, невеста, а?
– Наверное…
Ганнибал хлопнул по плечу пращника:
– Напиши им письмо, что ты скоро вернешься…
Бармокар кивнул.
– …что вернешься при деньгах…
Бармокар
– …что деньги будут немалые…
– Исполню в точности.
– …что добыл хорошее состояние…
Бармокар опять кивнул.
– …что походы были нетрудными…
– Да, да…
– …что победа далась быстро… Словом, понял меня?
– Да, великий господин.
– А ты, молодец, – Ганнибал оборотился к Гано Гэду, – тоже напиши своим. У тебя есть уши, и ты все слыхал…
– Разумеется, великий господин.
– Ну, Махарбал… – Ганнибал с удовольствием потер руки, – теперь, надеюсь, эти горы не так пугают тебя.
– Они меня никогда не пугали, – проговорил Махарбал.
– Очень все это хорошо! – Ганнибал посмотрел на горы. – Я знаю, что в любой горной складке. Знаю, кто притаился с камнем за пазухой, кто ждет не дождется нас, кто предан Риму и кто ненавидит его. Мне известно все о любой тропе в этих горах. Скажите об этом всем. Пусть знают это все.
– Обещаем! – сказали в один голос Бармокар и Гэд.
– И главное – не хныкать! – Ганнибал кому-то погрозил пальцем. – Не хныкать!
Пращники попятились, а затем живо удалились от палатки командующего. И уже там, в лесочке, Гэд вопросил:
– Какая злая сила понесла нас к этой палатке?
– И никто не задержал нас, – удивлялся Бармокар.
– Кому мы нужны?
– Вспомни, Гэд, как закончил свою жизнь…
Бармокар имел в виду Гасдрубала, сменившего на посту командующего в Испании великого Гамилькара, отца Ганнибала. Гасдрубал погиб от руки раба-убийцы. Может быть, подосланного. Кто это может знать доподлинно?..
– Ты как дитя, – насмешливо произнес Гэд. – Неужели полагаешь, что мы были одни с командующим?
– Я никого больше не видел, Гэд. Кроме Махарбала.
– И не увидишь. Только не вздумай хвататься за кинжал – тебя мигом схватят невидимые руки.
– А я и не подумаю. Я, кажется, начинаю любить его.
– Начинаешь? – Гэд захохотал. – Ты обязан любить. Притом давно. Ведь ты его пращник. И если надо, то ляжешь за него костьми.
Бармокар пожал плечами и промолчал. Он спрашивал себя: был ли он искренен, отвечая на вопросы Ганнибала, или же поддался неведомым чарам, исходящим от полководца? Разве не грызло его сомнение перед тем, как он принял решение идти в этот поход и отказался от домашнего очага в родном Карфагене? Почему он не сказал прямо, что идет в поход под влиянием Рутты – испорченной девицы-иберийки? Побоялся? Устыдился? А может быть, это Гано Гэд повинен во всем? Ответить однозначно на эти вопросы невозможно. На них не ответил бы даже его старый дед, который учил грамоте и сам знал кроме финикийской также египетскую, греческую и вавилонскую грамоту.
«Гано Гэд идет вперед не раздумывая.
Так думал Бармокар, шагая рядом со своим другом. Тот насвистывал веселую песенку карфагенских грузчиков. Он выглядел молодцом, шагал браво и вовсе не думал ни об Альпах, ни о Риме, ни… Бармокар решил спросить друга, о чем думает он в эти мгновения.
– Я? – словно бы не расслышав, сказал Гэд.
– Ты.
– О чем думаю? – Гэд остановился, запрокинув голову. Вверху плыли причудливые облака – белые-белые, как египетский хлопок. – Ты спрашиваешь…
– Именно. Спрашиваю.
– Облака, – сказал Гэд. – Какие они смешные. Одно похоже на собаку, другое – на задницу. Клянусь богами, на задницу милой Рутты.
– Ты не можешь без грязи… – Бармокар тоже запрокинул голову. Тоже увидел облака. Они большими стаями гонялись друг за другом по ярко-голубому небу. При желании в каждом пузатом воздушном существе можно было признать кого угодно: верблюда, парус, дикого кабана, воина, лошадь и даже задницу.
– Ты счастливчик, – сказал Бармокар. – Сделай и меня счастливым.
Гэд удивленно взглянул на него.
– Счастливым? А разве ты увечный?
– Нет, не увечный.
– Так в чем же дело?… Ты шагаешь по прекрасной земле, катаешься как сыр в масле со своей Руттой, тебя ждут слава и богатство… В Сагунте отделался всего-навсего этим шрамом на щеке. А ведь мог бы… Мало тебе этого?
– Нет, не мало.
– Так в чем дело? Любишь копаться в своей душе, гневить великих богов. Да посмотри ты на себя: голова на месте, ноги-руки целы, бока – тоже. Разве всего этого мало для счастья? Разве?.. – Тут он запнулся, приметив Ахилла-грека, пожиравшего ляжку какой-то дичи. – Послушай, Ахилл!
Грек подошел. Это был Геракл после нового подвига.
– Что это ты жрешь, Ахилл?
– Эта? – Ахилл поднял кверху добрый кусок ярко-алого мяса на ярко-белой кости. – Эта? Мяса, Гэд, мяса. Кабан знаешь? Ее ног.
– Где ты раздобыл?
– Там, – неопределенно объяснил грек.
– Пахнет, как финикийская смола.
– Это плоха? – поинтересовался грек.
– Наоборот. Очень хорошо, Ахилл. Дай попробовать.
Ахилл протянул пращнику кабанью ногу. Гэд ловко откусил мясо, словно острым ножом отрубил.
– Ну и пасть! – изумился грек. Это он произнес на родном языке. – Ты – африканский лев. Хочешь? – обратился он к Бармокару.
– Нет, не хочу.
– Не хочешь – как хочешь, – рассмеялся грек. – Я буду говорить по-эллински. Хорошо?
Бармокар сказал:
– Валяй, мы понимаем и по-эллински. Кто живет в карфагенском порту, все языки понимает.
– И ты? – спросил Ахилл Гэда.
– И я.
– Ахилл, ты – человек с головой, – сказал Бармокар. – Одно слово – грек.
– Да, грек. Мы все, греки, с головами.