Ганнибал. Роман о Карфагене
Шрифт:
— Я знаю, — глухо ответил Антигон, — Быстрый стремительный бросок — и… Но они отказали ему в поддержке.
— Вот поэтому Массалия дружит с Римом, мой друг. И дело тут, как сам понимаешь, не в союзнических обязательствах. В начале войны в Совете разгорелись жаркие споры. Мы знаем, что луны никогда не властвовали над нами. Наше плохое отношение к Кархедону зиждется на вековой взаимной ненависти эллинов и пунов.
— И тем не менее у вас возникли разногласия?
— Увы, да. Кархедон не рушит чужие города, он хочет умножать свои богатства, создавать колонии и расширять сферы влияния, но отнюдь не покорять народы. Риму же, наоборот, нужна неограниченная власть над ними. За его методы ведения
— Ты имеешь в виду иберов?
— Главным образом Италию. Каждый отвоеванный город они сравнивают с землей, а жителей убивают или продают в рабство. В эти годы потери среди мирного населения несравнимо большие, чем потери римских легионов. Костяк любого государства — сословие свободных крестьян и полусвободных арендаторов — будет почти полностью уничтожен. И тогда землю придется возделывать рабам. Конечно, Ганнибал тоже много разорял и разрушал, но в основном этим занимались римляне.
— Так из-за чего у вас возник спор? Вы уже в начале войны все это предвидели?
— Как можно такое предвидеть?! — Оребазий недоуменно посмотрел на Антигона. — Если бы не Ганнибал, война давно бы уже закончилась, А предвидеть поступки такого человека могут только боги. Нет, владелец «Песчаного банка»… — Он наконец выпустил край накидки и нервно щелкнул пальцами. — Если бы Кархедон потратил хотя бы пятую часть своих военных расходов на помощь Ганнибалу, Рим был бы уже давно отброшен к своим старым границам и связан жесткими условиями мирного договора или просто разрушен. Но твой город предпочел бессмысленно тратить деньги. Ничего другого мы от него не ожидали и потому после долгих споров все-таки решили не расторгать союз с Римом. Может быть, таким образом нам удастся еще десять — двадцать лет сохранить свою независимость. Затем мы превратимся в римскую провинцию, управляемую наместником, который заставит нас учить латынь и упразднит все наши учреждения.
Антигон смерил внимательным взглядом лицо собеседника. Сейчас оно уже не было таким моложавым. Жилка под левым глазом подрагивала еще сильнее, морщины рябью пробежали по щекам и скопились возле глаз, под которыми залегли не замеченные ранее темные круги.
— Выходит, для вас главное — не сам факт порабощения, а лишь его отсрочка?
— Истинно так, — горько улыбнулся судовладелец, — За поддержку Рим разрешил нам торговать на занятых им землях. И потом… — Он замялся. — Вечный город не предъявляет никаких неприемлемых требований. Там прекрасно понимают, что пока еще Ганнибал может одержать победу и что в помощи нуждаются все.
— Что ты этим хочешь сказать?
— А то, владелец «Песчаного банка», что в Риме осведомлены о твоем пребывании здесь. А также о твоих попытках переслать Ганнибалу солдат и деньги. Но они пока еще не потребовали твоей выдачи.
Антигон медленными глотками осушил чашу приятно охлажденного вина.
— А если потребуют… Что тогда?
— Тогда мы без особого шума отдадим им тебя. А пока… — Он сложил губы дудочкой и тихим напевным голосом спросил: — Уступишь корабль за десять талантов серебра?
— Это очень много, судовладелец.
— Ты просто не знаешь, что происходит. В эти годы потери кораблей оказались необычайно велики, и потому за каждое судно дают вдвое больше, чем до войны. А твой корабль особенно хорошо оснащен и пригоден к плаванию.
Накануне торжественного празднования начала весны в Массалию прибыл римский посол. И тогда же Аркезилай впервые за долгое время посетил своего дядю.
— Завтра на празднике стражник на несколько минут покинет вас. Об этом позаботится Оребазий. Тут же влезайте в повозку с навесом из голубой ткани. Придется провести какое-то время в обществе уродливых карликов, похожих
162
Патэки — финикийские божества, изображаемые в виде карликов с выпученными глазами. Ими обычно украшали носы кораблей.
Он прошелся взглядом по радостным лицам Антигона и Бомилькара и поспешил удалиться. Ему явно не хотелось здесь задерживаться.
Самая большая городская площадь перед храмом Артемиды была заполнена весело гомонящей толпой. Особенно шумели мальчишки, забравшиеся на каменную ограду храма и растущие вокруг деревья. Повсюду стояли грубо сколоченные столы и колоды с полными еды блюдами и амфоры с вином. На каждом шагу попадались фокусники, пожиратели змей, глотатели мечей и предсказатели. По высоко натянутому над площадью канату шла, словно плыла, девушка в короткой пестрой тунике с покачивающимися факелами в руках, а на земле серая обезьянка смешно подражала ее движениям, подрагивая морщинистыми меловыми ладонями. На краю площади был устроен загон, где в клетках разместились слониха, несколько шакалов и бегавший по кругу злобно рычащий и сверкающий глазами леопард. Рядом стояли стеклянные ящики, где свивались в клубки змеи и угрожающе шевелили ядовитыми жалами скорпионы.
На огороженной посредине площадке блестели два потных, обильно смазанных маслом мускулистых тела. Галл и германец медленно кружились в каком-то непонятном танце, протягивая друг к другу длинные цепкие руки. Время от времени они схватывались друг с другом, но тут же снова расходились и сорванными за день голосами в очередной раз предлагали желающим потерять свои деньги и побороться с одним из них. Тут же на деревянном помосте стояли двухголовый теленок и рыжеволосая женщина с чешуйчатой кожей и непомерно разбухшими руками и ногами. На ступенях храма играла группа греческих музыкантов, создававшая с помощью своих лир, сиритов, флейт различной формы, деревянных и металлических инструментов совокупность звуков необычайной красоты. Антигон и Бомилькар вместе с массалиотами от души хохотали, услышав в перерыве рассказ старика музыканта о его пребывании в Риме, где тамошние варвары уже после первого отделения стали откровенно скучать, а после второго потребовали от групп отложить инструменты и немного побороться или устроить кулачный бой.
Седобородый детина с подвешенным к животу барабаном протискивался сквозь толпу, изо всех сил ударяя по натянутой телячьей коже и истошно вопя:
— Ари! Ари! Аристобул и его судорожно дергающиеся карлики! Все, все — все к Ари, Ари, Аристобулу!
— Ты непременно должен посмотреть на них, — один из стражей легонько коснулся локтя Антигона, — Это совет достопочтенного Оребазия.
Антигон кивнул и рванулся в сторону, увлекая за собой Бомилькара, которому очень не хотелось расставаться с ярко размалеванной девицей. Аристобул повел рукой и вдруг, ко всеобщему изумлению, оказался без бороды.
— Срочные дела вынуждают нас покинуть ваш город! — закричал он, — Сегодня мы даем здесь первое и последнее представление! Кто желает увидеть невиданное, пусть платит. Мы начнем, как только бочка наполнится деньгами!
— Нет, вы лучше покажите свое искусство! — выкрикнул кто-то из толпы.
Аристобул опустил уголки губ, придав лицу горестное выражение, и возмущенно воскликнул:
— Как? Вы не верите нам, сумевшим поразить чуть ли не всю Ойкумену? Да знаете ли вы, что варвары и римляне — я их особо не различаю — тоже хотели сперва посмотреть, а уж потом заплатить! Но этим-то они и отличаются от людей с тонким вкусом!