Ганнибал. Роман о Карфагене
Шрифт:
Антигон огляделся. В небольшом зале почти никого не было, но моряк в облезлом войлочном колпаке с кинжалом в торчащих из-за пояса деревянных ножнах и его сосед по столу — тощий эллин с наполовину седой бородой, пьяно мотающий слипшимися от пота волосам, — вполне могли оказаться соглядатаями римлян, посланными слушать чужие разговоры. Антигон заговорил тише:
— Союзник без права голоса или прислужник — разницы, по-моему, никакой. Просто разные степени зависимости. Почему же вы не откроете ворота пунам?
— Нет! Никогда! — протестующе вскинул руки хозяин.
— Но почему?
— Во-первых,
— Да нет, откуда. Так, видел несколько раз.
Хозяин округлил в ужасе глаза, чуть наклонился вперед и, обдавая Антигона крепким запахом чеснока, прошептал:
— Они приносят детей в жертву своим богам. Самые настоящие варвары.
— А римляне?
— Еще большие варвары. Это верно, чужеземец. Но с ними мы боремся только семьдесят лет, а с пунами все эллины сражаются вот уже… Даже не могу сказать, когда это началось. Пять, шесть столетий назад. А может, и раньше. У нас с ними вечный бой.
— А тебе не кажется, что италийцам и пунам нужно объединиться в борьбе с Римом?
— Это был бы весьма разумный шаг, чужеземец, — хмуро ответил хозяин. — Но кто руководствуется разумом, когда дело касается таких важных вещей, как война и мир, рабство и свобода? Здесь все решает страх, корыстный интерес и воинственный задор. Поэтому мы обречены повторить ошибки наших предков.
Осторожно расспрашивая жителей города и окрестностей, Антигон выяснил, что войско пунов сосредоточилось в Апулии неподалеку от побережья Иллирийского моря. Оттуда Ганнибал мог легко помешать любым передвижениям легионов между Римом и Южной Италией. Сам стратег, если верить слухам, обосновался в небольшом городе Канны. После долгих раздумий Антигон решил отправиться в путь под видом лекаря и продавца целебных трав из Эллады. Именно так он представлялся, нанимая одного за другим троих проводников.
Они ехали на ослах по горной каменистой дороге. Антигон, чуть прикрыв усталые глаза, любовался раскинувшимися на склонах фиговыми, миндальными и виноградными рощами. Его никак не покидало странное ощущение, и чем дальше они отъезжали от Тараса, тем понятнее становились его причины. Уже первый встретившийся им на пути пастух в козьей шкуре не скрывал симпатий к Ганнибалу. Многие апулийские и луканские крестьяне откровенно говорили о своей ненависти к Риму, однако напрочь отвергали любую мысль о вооруженном выступлении против него, поскольку все предыдущие восстания были беспощадно подавлены. Они не верили в победу Ганнибала и полагали, что его ждет страшная участь.
По мере приближения к Каннам все чаще попадались брошенные селения и жители, торопящиеся покинуть родные места. Расспрашивать этих людей об отношении к стратегу, навлекшему на них столько бедствий и превратившему плодородную местность в поля сражений, было небезопасно. Антигон молча брел рядом с большим серым ослом, время от времени погоняя его веткой, и предавался грустным размышлениям.
Соотношение сил было настолько не в пользу Ганнибала, что не приходилось сомневаться в его сокрушительном поражении. Оба избранных на этот год консула — Луций Эмилий Павел и
Цифры убеждали, подтверждая худшие опасения. С малыми силами вполне можно одержать победу над многочисленным войском, но при условии, что воины противника хуже обучены и вооружены. Тому пример — победы македонцев Александра над персами. Но легионеры обладали великолепными боевыми навыками. На просторных равнинах Апулии нечего было даже и думать об устройстве засад и ловушек. Великий дар Ганнибала позволял в лучшем случае смягчить последствия разгрома — а потом? Ни крепостей, где можно было бы отсидеться, ни гаваней, откуда можно было бы с остатками войска отплыть в Карт-Хадашт, не было. Победа консулов лишала стратега даже той ничтожной поддержки, которую ему пока оказывали некоторые италийские и эллинские города. Таким образом, поражение армии пунов неизбежно влекло за собой ее полную гибель.
После долгих и мучительных раздумий грек все же решил не поворачивать обратно. После победы римлян ему едва ли удалось бы добраться до какой-нибудь гавани. Кроме того, Антигон не хотел потом мучиться угрызениями совести и обвинять себя в предательстве стратега. Он твердо решил разделить его судьбу.
Возле перегораживающей дорогу груды бревен и камней он отпустил проводников и попросил разрешения у скрывающихся за завалом испуганных крестьян переночевать на обочине рядом с их груженными жалким скарбом быками и ослами. Уже распластавшись на попоне и глядя в темное небо, покрытое крупными, по-южному низко висящими звездами, Антигон подумал, что, вероятно, зимний лагерь консулы разобьют уже на подступах к Большой стене. И тогда высказанные им в свое время самые мрачные предположения относительно судьбы Карт-Хадашта покажутся детским лепетом. А ведь он говорил тогда, что у города есть в запасе по крайней мере пять лет.
До Канн было еще около двух часов пути. Он встал очень рано и по дороге не встретил ни одного конного разъезда. Очевидно, Ганнибал и его противники, готовясь к решающей битве, собрали в лагерях всех своих воинов.
Созил торопливо приветствовал его и сразу потащил к полуразрушенной Каннской цитадели. Они прошли под заваленными камнями, опаленными огнем воротными сводами и медленно поднялись по стертым ступеням на верхушку стоявшей на холме башни. Вероятно, ниоткуда больше нельзя было получить столь четкого и ясного представления о нависшей над войском Ганнибала страшной опасности.
— Они раздавят нас, — удрученно сказал Созил. — Нельзя муравью тягаться с верблюдом. Я всю ночь писал хвалебную песню в честь павшего стратега, но так и не закончил ее. Меня душат слезы. Я…
— А я никак не пойму, где чей лагерь, — сурово перебил его Антигон.
— Мы постоянно меняемся местами, — с обреченным видом ответил Созил. — Наш лагерь на южном берегу Ауфида годится только для… э… скажем так, для сбора урожая на окрестных полях. Главный римский лагерь расположен вон там.