Гардарика (историческая сказка)
Шрифт:
А это одноэтажное длинное здание, выходящее окнами на площадь, - библиотека… В открытое окно виден ряд столов, сидящие за ними люди… Вон - наклонился над пергаментом старик с густой пегой бородой: иногда поднимает голову, пишет что-то стилем на куске бересты и снова погружается в чтение.
Счастливы все, занятые мирным трудом! Но мне не время смотреть сейчас Киев… Сейчас я должен увидеть Ярослава, я должен увидеть его прежде, чем он увидит меня… Я полетел обратно, к деревянному зданию княжеского дворца.
Не эти ли высокие окна, выложенные прозрачной слюдой,
Я спустился на карниз. Окно было чуть растворено.
…Широкий стол - завален книгами. Книг - пергаментных и берестяных, много в этой палате, просторной и светлой от широких окон, убранной в византийском стиле… Эта палата не была книгохранилищем, но по стенам, обитым светлою тканью с золотым рисунком, размещались в немалом количестве полки для книг.
Человек, которого я не заметил сразу потому, что он стоял в полумраке за резной колонной, в самом дальнем от меня конце палаты, положил на полку туго свернутую книгу и, чуть прихрамывая, подошел к столу.
Сердце у меня в груди забилось так, что мне подумалось на миг, что человек этот непременно услышит его стук…
Это был он - Великий князь Ярослав… Кем еще мог быть этот нестарый сухощавый человек с такими пронзительными серыми глазами на усталом лице?! Взгляд их был остер, как взмах стального лезвия… В остро подстриженной бороде - немало седых прядей, серебрятся кое-где и русые волосы, но движения и походка - по-молодому быстры, исполнены затаенной силы… Да и вообще от этого невысокого, чуть сутулого человека веет такой силой!.. Вот он каков - Великий князь Ярослав Владимирович, прозванный Мудрым…
– «Quo usque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?» - негромко процитировал вслух он, глядя куда-то в сторону.
– Переведи-ка!
– Доколе будешь ты, Катилина, злоупотреблять терпением нашим?
– уверенно ответил чей-то звонкий голосок.
– Это начало первой речи Цицерона против Катилины.
Чтобы увидеть, кому принадлежит этот похожий на звон колокольчика голос, мне пришлось проскользнуть через притворенную створку на подоконник. Теперь, находясь внутри, я смог увидеть девочку лет одиннадцати, сидевшую на низкой скамеечке. Девочка эта показалась мне дивно красивой: золотые ее косы были свободно распущены по плечам, на точеном синеглазом личике играл веселый румянец. На ней был зенденевый летник - в цвет глаз - ярко-синий, с зарукавьями и оплечьем из речного жемчуга… Девочка гладила свернувшегося у нее на коленях редкого привозного зверька, похожего на маленькую рысь, мне уже доводилось видеть таких зверьков - говорят, что они неоценимые охотники на крыс и мышей.
– Твои учителя не теряют времени, Анна… - серые глаза Ярослава смягчились немного при взгляде на девочку, он провел рукою по ее золотым волосам.
– Я знаю, что в учении ты отстаешь только от Всеволода… Жалею иной раз о том, что ты рождена не мужчиной - ты более сыновей похожа на меня…
– Батюшка! А ведь прабабка Ольга княжила как мужчина! Почему ты не можешь дать мне, как даешь братьям, стол в Ростове или в Муроме, когда я вырасту?
– Ох, Анна!
– Ярослав засмеялся весело.
–
– Но я не хочу, не хочу просто выйти замуж, как другие княжны и боярышни! Не хочу, чтобы все мои знания пошли только на то, чтобы обучать потом своих детей… Мне мало этого, батюшка!
– в голосе девочки прозвучали слезы.
– Не горюй, солнышко золотое, знаю, что мало… Может статься, я с тебя со временем большего потребую. Кабы только ты меня тогда не укорила… - негромко, словно для себя, проговорил Ярослав.
– Скажи-ка мне лучше, - князь в задумчивости прошелся по комнате, - ведомо ли тебе, что Эдвард приехал вчера в Киев?
– Да, батюшка: я так рада! Мы не виделись с Эдвардом Эдмундичем больше года. Скажи, а нельзя, чтобы он остался в Киеве?
– Нельзя, Анна… Понимаю, как грустно тебе было расставаться со своим товарищем: были вы дружны… Но мы, князья, живем не для себя, а для Руси: сейчас пребывание у меня в Киеве, при дворе, сына свергнутого Эдмунда, могло бы сильно повредить моим замыслам…
Еще немного, и речь зайдет обо мне: оставаться далее было бы нечестным. Только я успел подумать об этом, как порыв ветра неожиданно захлопнул у меня за спиной створку окна.
В то же мгновение послышался скрип дверей: в палату легко и быстро вошел Эдвард Айронсайд.
– Здрав будь, rex Малескольд, salve, Энни, si vales, bene est - не забыла ли ты еще, как вместе учили мы латынь?
– со смехом произнес Эдвард: алый румянец выступил на его щеках - он был радостно взволнован.
– Куда, - рассмеялся добродушно Ярослав, обнимая Эдварда за плечи, - вишь, как рада…
Глаза Анны действительно сияли: когда Эдвард вошел, она стремительно вскочила на ноги, выпустив из рук своего зверька, и бросилась навстречу: сейчас она с лукавой улыбкой поглядывала на Эдварда, прячась за спиной отца…
Я был удивлен: все три человека, находящиеся передо мной, были так явно близки друг другу… Почему же Эдвард, говоря со мной о Ярославе, ни разу не говорил о нем иначе, чем о Малескольде, повелителе Руси, а об Анне - как об «regina filia» - дочери Великого князя?
Впрочем… «Князья живут не для себя», только что сказал Ярослав. И ведь ничто не помешало ему отправить в глухой лес того самого Эдварда, которого он с такою отеческой нежностью обнимает сейчас за плечи… Не помешало даже огорчение горячо любимой дочери… Да и кто знает, что готовит его могучая воля в грядущем и этой золотоволосой девочке?
Не для себя живут князья.
Сейчас они были одни - эти трое.
– С тобой прибыл князь Ведовской?
– неожиданно нахмурясь, спросил Ярослав.
– Да. Он пришел к тебе за помощью, - просто ответил Эдвард.
– Это мне известно. Известно и то, что Глеб сел в Ведове. Ростислав не был достаточно осторожен с ним. Ни в чем нельзя доверять людям половинной крови: глядят они на две стороны - поди, угадай, в какую когда повернутся… Однако и Ростислав когда-то стоял мне костью в горле… Душно нынче, - с этими словами Ярослав неожиданно подошел к окну (я едва успел отпрянуть в сторону), - не иначе, к грозе…