Гарики из Иерусалима. Книга странствий
Шрифт:
Только этот стишок сюда не очень годился, он был — для детей, а мне хотелось попытаться сотворить самостоятельное детское сочинительство. Что оказалось очень непросто, но какое-то количество стишков я все же накропал. Среди них были даже приличные. Но очень мало. Ибо от приличных исходил явно уловимый запах взрослого сюсюканья, фальшака, подделки. Под детское мечтание, к примеру:
ТихоРади такой продукции не стоило затевать книжку. Интересен был ребенок, употребляющий все те слова, которые он держит в тайне от своих докучливых предков. Мы с женой как-то услышали такое. Были мы в гостях у приятеля (весь из себя ученый-физик), под весьма культурную женщину канала его жена (с переменным успехом), а еще был дивный сын лет четырех-пяти. Его погнали спать, а мы сидели, выпивая и болтая. Вдруг из детской комнаты послышался ангельский голосок ребенка. Обращаясь к матери, он с укоризной говорил:
— Ложись спать, старая жопа, завтра тебя в садик не добудишься!
И я это запомнил от восторга на всю жизнь. А тут в Израиле мне рассказали историю чуть ли не из Талмуда. Якобы к раввину одному пришла молодая женщина и спросила совета:
— Рабби, — сказала она, — у меня дочери уже двенадцать лет, и я хочу с ней поговорить об отношениях мужчины и женщины.
— Конечно, поговори, — ответил раввин, — только вряд ли ты узнаешь что-нибудь новенькое.
Я сел писать стишки, и вдруг судьба мне явно стала помогать — я делал, по всей видимости, то, что я и должен был делать по ее умышлению. Во всяком случае, мне встречные и поперечные подряд стали рассказывать истории про детское всезнание, как бы поощряя будущую книгу.
В одной семье оба родители были врачи. Мать — гинеколог, а отец — отоларинголог (то есть ухогорлонос, как писали в советских поликлиниках). И сына лет восьми однажды спросил кто-то, кем он будет, когда вырастет.
— Врачом, только врачом, — ответил мальчик, — как мама.
— А почему не как папа? — спросил этот кто-то.
— А я в ушах ничего не понимаю, — ответил мальчик.
А из какой-то детской группы (с русским языком) вернулась маленькая девочка, и бабушка ее спросила, что сегодня им рассказывали в группе.
— Нам рассказывали, — охотно ответила внучка, — и еще мы обсуждали сами, что маму надо любить всякую.
Маму надо любить красивую и некрасивую. Маму надо любить, даже если она старая падла.
Вдруг из Америки пришло письмо. Один знакомый (и не близкий) мне писал, как из детского сада вернулся его пятилетний сын и сразу же пошел за кресло в угол, куда ставили его обычно в наказание.
— Ты чего туда поперся? — спросил отец.
— А понимаешь, — объяснил смышленый сын, — мне рассказали в садике стихотворение, я его тебе прочту, ты все равно меня сюда поставишь, так я тебе отсюда и прочту.
И дивный прочитал отцу стишок — мне бы такой хоть раз написать:
Уронили мишку на пол, оторвали мишке хер, все равно его не брошу, он теперь пенсионер.А молодая женщина мне рассказала о своей растерянности и ужасе, который охватил ее, когда пятилетняя дочь спросила простодушно и доверчиво:
— А мамочка, вы с папой тоже еблитесь?
Итак, я сел писать заведомые иллюстрации к
Даже один чисто еврейский стих я умудрился накропать в возможном детском варианте:
А мечты, переживания, обиды — все ведь по-иному, чем у нас, должно происходить у этих мелких, но уже с несомненностью человеков, думал я, и тень Барто с неслышным осуждением стояла за моей спиной.