Гармонические квадрики
Шрифт:
Ночью Оля тихонько встала. Луна висела на подкрашенном фонарями небе. За стеной что-то журчало так, словно там лилась вода. Маринка быстро и невнятно бормотала что-то во сне и вдруг по слогам сказала: «Ги-ги-ена».
«Не может быть, чтоб человеку снился такой длинный сон, – подумала Оля. – Сейчас я все узнаю».
Она вышла на балкон и стремительно рванулась вверх, больно ударилась плечом о балкон на седьмом этаже, отлетела в сторону, поглаживая рукой поцарапанное плечо, и уже медленней, уверенней приблизилась к окну своих соседей.
Оля поднялась выше. Откуда-то едва слышно доносилась скрипка. Вальс. В лад музыке она покружилась над крышей. У самой ее щеки бесшумно пронеслась летучая мышь. Оля махнула на нее рукой, прошипела «киш», опустилась ниже и влетела прямо в свою балконную дверь. Замерев под потолком, она прислушалась к храпу Павла и опустилась на кровать. Ей очень захотелось спать.
«Павел когда-то обозвал меня ведьмой, – думала она. – Но разве ведьмы такие? Молодые, красивые и добрые? Или мне это только кажется, что я красивая и добрая? И вообще, разве ведьмы существовали на самом деле?»
Она заснула.
Утро, как всегда, началось в спешке, знакомой лишь пожарникам и солдатам, поднятым по боевой тревоге. Умыть и одеть Маринку. Приготовить и подать Павлу завтрак. Позавтракать самой. Не опоздать в детский сад. Вовремя поспеть на работу. И все время короткая, острая мысль: «Что же это было?… Неужели это было?»
– Проснись! – рявкнул Павел. – Что ты мне дала?
– А что?
– Ты соли мне насыпала в кофе. Соли! Попробуй!
Оля попробовала.
– Нет, – сказала она, – это – сода.
– Садитесь, – сказал Евгений Афанасьевич. Неподвижные лопасти вентилятора, который стоял на его столе, как-то обвисли и формой своей напоминали уши Микки Мауса. – Я хотел посоветоваться с вами по одному важному вопросу.
Оля напряглась, провела сзади обеими руками, оттянула платье и присела на краешек стула.
– Куда вы вчера исчезли?
– Не знаю, – не сразу ответила Оля. – Как-то странно получилось. Я не хотела…
Она замолчала. Евгений Афанасьевич тоже помолчал немного, встал из-за стола, подошел к открытому окну, посмотрел вниз, закрыл окно и вернулся на свое место.
– Да, действительно странно. И давно это с вами?
– Что? – спросила Оля, делая вид, что не понимает Евгения Афанасьевича.
– Ну вот это… что вы… Ну, как бы это сказать… вот так… за окно…
– Недавно, – сказала Оля. – Со вчерашнего дня.
И рассказала Евгению Афанасьевичу обо всем, что с ней случилось.
– Вы не шутите? – спросил потрясенный Евгений Афанасьевич.
– Ничуть.
– Вы только не сердитесь… Но вы в самом деле можете так вот подняться… Подождите, я только закрою дверь.
Он опустил защелку на английском замке. Оля прижала руками платье
– Осторожнее, – встревожился Евгений Афанасьевич, – не упадите.
Оля опустилась прямо на стул, все так же придерживая платье.
– Это замечательно, – помахивал пустым рукавом Евгений Афанасьевич. – Это великое открытие!
Нужно немедленно познакомить с ним ученых. Вы должны сейчас же позвонить в Академию наук!
– Я боюсь! – сказала Оля.
– Вам совершенно нечего бояться. Если хотите, я это возьму на себя.
Не прошло и получаса, как Евгений Афанасьевич имел все основания пожалеть о том, что «взял это на себя». Оля ушла на свое рабочее место – в комнату, где между одиннадцатью столами приходилось пробираться с некоторой осторожностью, а Евгений Афанасьевич позвонил академику Орлову.
Глеб Владимирович Орлов обычно слегка грассировал, но, когда сердился, «р» произносил четко и определенно.
– Это очень интересно, – сказал он, раскатывая «р» в слове «интересно», как отзвук приближающегося грома. – Но у меня сейчас нет времени заниматься бредовыми шутками.
Слово «времени» перекатилось в слово «бредовыми» электрическим разрядом, и осталось только удивляться, почему при этом не видно молнии.
Впрочем, и молния не заставила себя ждать. Через несколько минут в кабинет Евгения Афанасьевича вошел директор издательства.
– Что случилось? – спросил он смущенно и встревоженно. – Вы звонили сейчас Глебу Владимировичу?
– Звонил.
– Гм… Глеб Владимирович утверждает, что вы пришли на работу в нетрезвом состоянии.
– В нетрезвом? – замахал пустым рукавом Евгений Афанасьевич. – С утра? Ну хорошо же… Раз он так…
Евгений Афанасьевич шмыгнул в дверь мимо изумленного директора, вбежал в редакторскую, чертыхаясь и натыкаясь на столы, пробрался к Оле, ухватил ее за руку и потащил на улицу. Там он остановил такси и, усаживаясь в него с Олей, сердито бормотал:
– Выходит, мы с вами с утра нетрезвые… Может, нас еще, как шоферов, заставят «дыхнуть». – Водитель такси оскорбленно оглянулся. – Ничего, мы и «дыхнуть» можем. И все равно мы им докажем…
Однако «доказать» оказалось совсем не просто.
– У Глеба Владимировича совещание, – негромко возвестила секретарша академика с той ледяной благожелательностью, которая не оставляет никаких надежд. – Сегодня он вас принять не сможет.
Светлые, добрые глаза Евгения Афанасьевича заморгали по-детски обиженно и растерянно. И Оля вдруг решилась.
– Ладно, – сказала она. – Если в кабинете только открыто окно… Я влечу, а вы подождите. Я скажу, чтоб вас впустили.
Глеб Владимирович был настолько огорошен, когда увидел, что через раскрытое окно к нему влетела женщина, придерживая у колен подол полосатого платья, что в ответ на ее слова – она сказала: «Здравствуйте, Евгений Владимирович», а он не любил, когда путали его имя, – сказал: