Гарнизон в тайге
Шрифт:
— Ершишка ты мой! — и полушепотом добавляла: — Люблю!
Клавдия прижалась к Сергею Ивановичу, рядом с ним она казалась его дочерью. Она первая начала неторопливый и последовательный разговор о своей жизни без него…
Рыжая лошадь, покачивая головой и размахивая хвостом, трусила мелкой рысцой. Гремела двуколка, бросаемая ухабами дороги из стороны в сторону, но они не замечали этого.
Шаев не понимал того, что рассказывала ему жена. Он только слушал ее звучный голос. И когда жена умолкла,
— Как хорошо тебя слушать. Ты не сказала, что скучала, а голос выдал…
Клавдия Ивановна от счастья рассмеялась, и Шаева заразил ее неудержимый смех. Они наслаждались изумительной радостью жизни.
Сзади тряслась другая двуколка. Черная лошадь с обрезанным левым ухом мотала головой. Ехали в двуколке Зарецкие, говорили они о другом.
— Я думала, здесь настоящий город. Ты писал…
— Будет настоящий. Привыкнешь…
Зарецкий даже сейчас боялся сказать честно и правдиво, что было там, куда он вез жену. Он понимал, что поступал нехорошо, однако не знал, как поступить по-другому.
Поездка до гарнизона Ядвиге показалась длиннее, чем путь на пароходе. Ее всю растрясло от таежной дороги, местами вымощенной накатником.
— Я заболею.
— Отдохнешь, времени у тебя будет много.
Говорить было не о чем, и Зарецкие долго молчали. Когда лошади поднимались в гору, Ядвига шла пешком. Но вот взобрались на горб горы. Это был перевал, отсюда дорога шла вниз, и повозка двинулась быстрее.
— Теперь скоро, — успокаивал Зарецкий, поглядывая на жену, — уже совсем близко…
Ядвига поминутно жаловалась на усталость. У нее заболела голова. Здесь, на северной стороне перевала, все заметно изменилось: растительность была беднее, зелень — однообразнее, дорогу с двух сторон сдавливали, как высокие стены, темные ели. Навстречу дул пронзительный и холодный ветер, над тайгой клубились туманы, похожие на дым.
— Что это? — спрашивала Ядвига, накинув жакет на вздрагивающие плечи.
— Туман с моря.
— Так всегда?
Подводы спустились с горы. Внизу тайга была редкой и сквозь оголенные стволы деревьев стали видны желтые постройки.
— Вот и приехали, — выговорил Зарецкий.
— Где же город? — строго спросила жена и подняла удивленное лицо.
— А вот, весь на глазах, — с грустью произнес Зарецкий.
— Мамочка моя! Тайга-а! — испуганно выкрикнула Ядвига.
Она сморщилась и громко навзрыд заплакала.
— Ядвига, успокойся, нехорошо…
— Ты обманул меня, — и в глазах ее блеснул злой огонек.
— Прости, Ядвига, я думал сделать лучше, — виновато проговорил муж.
— Теперь прости, — раздраженно повторила она, — хорош муженек! Ты неправ! Неправ! Зачем обманывал меня? — и с укором посмотрела в растерянное чисто выбритое лицо мужа.
ГЛАВА
Мартьянов встретил поезд празднично. За часы ожидания он продумал разговор с Шаевым. Помполит оказался прав. Неутомимо трудиться — это не все. Труд не должен заслонять человека. О человеке необходимо всегда думать, особенно здесь, в гарнизоне, находящемся на самом краю советской земли.
Подводы выехали на площадь и остановились.
Грянул оркестр. И сразу все вокруг как-то переменилось, стало праздничным, приветливым. Ядвига Зарецкая удивленно смотрела вперед. Оркестр в тайге звучал глухо, но свободно. Где-то сзади, откуда они спустились на подводах, отзывалось эхо. На сердце Ядвиги чуточку отлегло.
— Дорогие жены, боевые подруги наши! — заговорил Мартьянов. Слабостью его было во всех случаях произносить речи. — Мы рады все. Долго ждали, а теперь вы с нами, понимаете, с нами будете строить гарнизон. Работы здесь всем хватит, — Мартьянов обвел рукой. — Тайга кругом, а надо, чтобы она отступила. Тайга отступит. Не отступайте вы, идите вместе с нами…
Анна Семеновна стояла у подводы позади всех и слушала голос мужа. Она приподнималась на носочках, чтобы лучше увидеть своего Сеню. Рядом с нею стояли Русинова и Неженец.
— Слушайте, девушки, чтобы не отступать перед трудностями, — повторила она мужнины слова.
— Знаем, — ответила Люда и вздохнула.
— Я этого хотела! — горячо подтвердила Тина. — Раньше комсомольцы шли на фронт, совершали…
— Подвиги, — подсказала Люда.
— Не только! Я люблю, Анна Семеновна, чтобы кровь кипела, чтобы больше, больше трудностей было. Хочется их испытать. Я люблю такую жизнь, когда человек кипит в работе…
— Сами видите, калачи здесь на березах не растут, — продолжал Мартьянов, — их стряпать надо. Я не хочу никого обижать и упрекать, понимаете? Я только говорю вам без прикрас: наша жизнь напряженная, много есть того, что не понравится. Но что же сделаешь? Вы наши подруги и вместе с нами отдаете свои силы родине. Я кончаю призывом: вступайте в гарнизон как хозяйки, помогайте нам, любите его, понимаете, любите! Без любви нет пользы делу…
Сзади стоял Шаев и дивился такой перемене в Мартьянове.
— Про обед не забудь, — подсказал он.
— Забыл главное: приглашаю всех на семейный обед.
Командиры, стоявшие у подвод, рассмеялись, захлопали в ладоши. Их поддержали жены.
— Первые женские рукоплескания в гарнизоне! Какая радость мужьям! — проговорил Шехман, здороваясь с Ядвигой и шутя: — Где моя жена? Где ее искать?
— А вон сзади, оглянись, — сказал мрачный Зарецкий, недовольный собой и раздраженный балагурством Шехмана.