Гарнизон
Шрифт:
Прожгли… Холанн сообразил, откуда появились странные метки и поежился под мешковатым комбинезоном.
— Холанн, сюда, ближе, — приказал комиссар Тамас, махнув рукой коменданту. Хаукон стоял у арматурных козел, чьи опоры были глубоко забиты в плотный утоптанный снег. Обе кобуры на поясе были расстегнуты, комиссар даже не пытался продемонстрировать дружелюбие. Остальные охранники, числом человек шесть или семь открыто держали пришельцев на прицеле лазганов и пушек. Словно те могли разом прорваться через прочное заграждение.
— Что случилось? — неприветливо
— Этот говорит, что знает вас, — Тамас махнул рукой в перчатке, указывая на того приезжего, что стоял чуть в стороне.
— Не припомню, — буркнул комендант, добросовестно присматриваясь.
Солдат за тепловой пушкой старательнее заворочал широким раструбом, порыв теплого ветра взъерошил челку Холанна, выбившуюся из-под капюшона, махнул по лицу невидимым теплым крылом. Комендант не услышал, не увидел, но скорее почувствовал, как напряглись пальцы на спуске у всех, кто слышал этот короткий обмен репликами.
— Уве, ты мне и по стописят не накапаешь за встречу? — вдруг спросил неизвестный за оградой. Голос показался знакомым. Пришелец шагнул ближе, почти навалился на колючие струны проволоки, снял шапку, некогда связанную из пушистой синтетической шерсти, а теперь грязную и замасленную, как поддевка у работяг с дистилляторного завода.
— О, Бог — Император, — выдохнул Холанн, непроизвольно шагая навстречу гостю, махнув руками, словно готовясь заключить того в объятия. — Иркумов! Откуда ты?!
— Ни шагу больше, — Тамас резко махнул рукой в предупреждающем жесте. — Что ж, значит не соврал, тогда в карантин. Но сначала…
Комиссар испытующе глянул на Михаила Иркумова.
— Что в городе? — коротко спросил Хаукон, не скрывая жадного любопытства.
— Конец городу, — также коротко отозвался бывший танкист, комкая и без того мятую шапку, всю в мелких катышках, свалявшихся шерстинок. И дополнил, четко и громко, видимо вспомнив военное прошлое, словно отчитался перед командиром. — "Вата". Все против всех. Центр горит, как будто титан мельта — пушкой обработал. По окраинам стрельба, всюду локальные пожары.
— Вата, значит… — непонятное слово явно было знакомо Хаукону. — Ясно, — комиссар махнул вновь, на этот раз командиру поста, и приказал. — Обдуть еще, всю одежду сжечь, машину пока не трогать. И в карантин. Остальное позже.
Фаций Лино поначалу предложил приспособить под карантинный блок пустующий ангар, один из многих. Но медик Александров, судя по его виду, с трудом сдержался, чтобы не прочитать священнику подробную, изобилующую красочными эпитетами лекцию о регламенте эпидемиологической защиты. И приказал достать со склада специальную быстросборную "будку", рассчитанную на пехотное отделение. Для начала.
Сборное жилище установили за воротами, вне территории Волта, затем врезали изнутри в стены несколько листов прозрачного пластика, добавили микрофон и переходной тамбур. Получилась импровизированная, но
— Гайка шаманит у вышки, — кратко доложил он. — Вроде что-то ловит, заработали автономные передатчики и станции, но пока мало и плохо.
— Кажется все сделали… — неуверенно сказал Холанн, — Даже тепловой пушкой обдули…
— От пушки, — дернул щекой Виктор, — толку меньше, чем от проволочных заграждений. Просто всем очень понравилась эта идея, ну, я и сказал — 'Делайте'. Все руки заняты, и какая — никакая психотерапия. Чтобы кусачего и зловредного микроба сдуло таким манером, он должен быть размером с таракана. Самое опасное гости могут принести в себе. Моя бы воля, я б их месяц из карантина не выпускал.
— У нас не будет месяца, — произнес Хаукон.
— Пять суток. Через пять суток я, так и быть, поставлю свою визу на приказе командира базы. До этого — через мой труп. Оба заболевших прибыли с последней партией. Таким образом, двое суток инкубационного периода — гарантированы. Если к концу пятых суток кровь у всех будет в норме — я сделаю вид, что верю. В конце концов, за удержание карантина я несу ответственность.
— Виктор, ты забыл, что вольнонаемный медик…
— Медик, — значительно подчеркнул Александров. — Единственный медик базы, значит, старший. И в нашей ситуации я видел официальную цепочку подчинения в орочьей жопе, за complexus sphincter. Если рванет, то это будет на моей совести. А кроме нее, с меня тогда никто уже не спросит.
— Будь по — твоему, — буркнул комиссар, оборачиваясь к прозрачному листу, отделившему условно здоровых от условно сомнительных. — Ну, господа дезертиры, покайтесь. Из какого полка, повелитель дыма и огня?
Иркумов шмыгнул носом, кутаясь в широкое потертое одеяло, выданное ему со склада вместо одежды. И ответил, безошибочно сообразив, кому был адресован заданный как бы в пустоту вопрос комиссара.
— Валгалланский четыреста третий бронетанковый. Тридцать пять лет боевой выслуги, шесть полных кампаний, три ранения первой категории. В основном на "Леманах".
— Знак фронтовика есть? — уточнил комиссар.
— Конечно, — с легчайшей ноткой самодовольства и гордости ответил танкист. — За удержание обороны против орочьей волны в течение суток. Еще "Шестерня Хета" за сложный ремонт под огнем противника, "Тройной череп" и Багряный Медальон.
— Даже Медальон? Как положено, с четырьмя изумрудами? — усмехнулся Тамас.
— На Медальоне для танковых полков четырех "капель" отродясь не было, тем более зеленых. Такие для артиллерии, — теперь улыбнулся уже Иркумов. — А у танкистов на подвеске три рубина, даются за выполнение задачи после тяжелого ранения.