Гарри Поттер и методы рационального мышления
Шрифт:
— Я понимаю вашу точку зрения, профессор, — голос Гарри звучал спокойно, не выдавая и намёка на его мысли. — То есть вы считаете наиболее вероятным, что именно директор подставил Гермиону?
— Не обязательно, мистер Поттер, — профессор Квиррелл допил свой чай одним глотком и отставил чашку (та звонко стукнулась об стол). — Есть ещё Северус Снейп, хотя я не могу понять, какую выгоду он может извлечь из этой ситуации. Поэтому он также не является моим главным подозреваемым.
— Тогда кто это? — спросил Гарри, слегка озадаченный. Профессор Квиррелл явно не собирался ответить
— У авроров есть правило, — ответил профессор Квиррелл. — Начинать расследование с жертвы. Многие так называемые преступники воображают, что если они кажутся жертвой преступления, то это ставит их вне подозрений. Этот подход так распространён, что любой из авроров постарше видел подобное с дюжину раз.
— Вы всерьёз пытаетесь убедить меня, что это Гермиона...
Профессор Защиты сузил глаза и направил на Гарри один из тех своих взглядов ,которые означали, что тот сморозил глупость.
Драко? Драко допрашивали под сывороткой правды... но у Люциуса было достаточно власти, чтобы заставить авроров... ох.
— Вы думаете, что Люциус Малфойподстроил покушение на своего сына? — спросил Гарри.
— А почему бы и нет? — мягко ответил профессор Квиррелл. — Из записи показаний мистера Малфоя я почерпнул, что вам удалось добиться некоторых успехов в изменении его политических взглядов. Если Люциус Малфой узнал об этом раньше... он мог решить, что его теперь бывший наследник стал обузой.
— Я не куплюсь на это, — решительно сказал Гарри.
— Вы непростительно наивны, мистер Поттер. Исторические книги полны примеров, когда семейные распри приводили к убийствам, и происходило это из-за куда меньших неудобств и беспокойств, чем те, что доставил мистер Малфой своему отцу. Полагаю, следующим вашим аргументом будет то, что Пожиратель Смерти Лорд Малфой слишком кроток, чтобы причинить своему сыну такой вред, — сказал профессор с оттенком тяжёлого сарказма.
— Ну, честно говоря, да, — ответил Гарри. — Любовь действительно существует, профессор, это феномен, проявления которого очевидны. Разум реален, эмоции реальны, и любовь — такая же часть реального мира, как яблоки или деревья. Если вы делаете экспериментальное предположение, не беря в расчёт родительскую любовь, вам понадобится уйма времени, чтобы объяснить, почему родители не отправили меня в детский дом после Инцидента с Научным Проектом.
Профессор Защиты никак на это не отреагировал.
Гарри продолжил:
— Со слов Драко следует, что Люциус ставит его превыше голосований в Визенгамоте. Это значимое свидетельство, ведь существуют менее дорогостоящие возможности изобразить любовь, если вы хотите просто её изобразить. И нельзя сказать, что априорная вероятность того, что отец любит своего ребенка, мала. Я считаю возможным, что Люциус просто играл рольлюбящего отца, и что он отказался от этой роли, узнав, что Драко связался с маглорождённой. Но, как говорится, нужно отличать возможность от вероятности.
— Тем лучше преступление, — по-прежнему тихо сказал профессор Защиты, — если
— И, прежде всего, как бы Люциус изменил память Гермионы, не накладывая на неё чар? Он не преподаёт в Хогвартсе... а, вы, наверно, думаете, что это сделал профессор Снейп.
— Неверно, — сказал профессор Защиты. — Люциус Малфой не доверил бы такую миссию слуге. Но, предположим, одна из профессоров Хогвартса, достаточно знающая, чтобы наложить чары Ложной памяти, но недостаточно искусная в бою, пошла погулять в Хогсмид. Из тёмного переулка выступил Малфой, одетый в чёрное — он сделал бы это сам — и сказал ей одно-единственное слово.
— Империо.
— Скорее, Легилименс, — сказал профессор Квиррелл. — Я не знаю, среагировали бы защитные чары Хогвартса на вернувшегося профессора, на которого наложено проклятие Империус. И если я не знаю, Малфой, вероятно, тоже не знает. Но Малфой — превосходный окклюмент, и, возможно, он способен использовать легилименцию. Что касается цели... возможно, Аврора Синистра: никто не станет расспрашивать профессора астрономии, почему она гуляет по ночам.
— Или, что даже более напрашивается, профессор Спраут, — сказал Гарри. — Потому что она последняя, кого можно заподозрить.
Профессор Защиты немного поколебался.
— Возможно.
— Кстати, — Гарри демонстративно наморщил лоб, — полагаю, вы не скажете навскидку, кто из нынешних преподавателей был в Хогвартсе, когда в 1943-м году подставили мистера Хагрида?
— Дамблдор вёл трансфигурацию, Кеттлберн — волшебных существ, Вектор вела арифмантику, — тут же ответил профессор Квиррелл. — И, кажется, Батшильда Баблинг, которая сейчас преподаёт Древние руны, была старостой Когтеврана. Но, мистер Поттер, нет причин подозревать, что в томделе был замешан кто-то, кроме Сами-Знаете-Кого.
Гарри притворно пожал плечами.
— Просто решил спросить — на всякий случай. Впрочем, профессор, я согласен: возможно, что кто-то посторонний использовал легилименцию на ком-то из штата Хогвартса — и затем стёр память об этом, такое невозможно забыть. Но мне не кажется вероятным, что за этим планом стоял Люциус Малфой. Возможно, пусть и маловероятно, что вся внешняя любовь Люциуса к Драко проистекала лишь из чувства долга, и что она испарилась, как дым. Возможно, пусть и маловероятно, что всё выступление Люциуса перед Визенгамотом было лишь игрой. Люди снаружи не всегда похожи на себя внутри, как вы говорите. Но есть одно свидетельство, которое совершенно не вписывается.
— Какое же? — спросил профессор Защиты, полуприкрыв глаза.
— Люциус попытался отказаться от ста тысяч галлеонов в уплату за жизнь Гермионы. Я видел, как удивился Визенгамот, когда Люциус заявил, что, несмотря на правила чести, он отказывается. Визенгамот этого явно не ожидал .Почему он просто не сделал вид, что негодует, не стиснул напоказ зубы и не взял деньги? Если на самом деле ему не было так уж важно отправить Гермиону в Азкабан.
Профессор Квиррелл помолчал.