Гарри Поттер и Орден Феникса
Шрифт:
— Я что, виноват, что меня наказали? — заорал Гарри ей вслед. — Думаешь, мне больше нравится сидеть с этой старой жабой?
— Зато тебе приходится всего-навсего писать, — утешила Гермиона, когда Гарри без сил опустился на место и, уже без аппетита, посмотрел на стейк и пирог с почками, — не такое уж страшное наказание…
Гарри открыл было рот, потом закрыл его и кивнул. Он не мог точно сказать, почему не хочет рассказать друзьям о том, что на самом деле произошло в кабинете Кхембридж, но точно знал, что не желает видеть ужас на их лицах: от сострадания ему станет только хуже и будет труднее
— Просто не могу поверить, сколько нам всего назадавали, — несчастным голосом сказал Рон.
— Что ж ты не ничего делал вчера вечером? — спросила Гермиона. — И вообще, где ты вчера был?
— Я… Да так… Погулять захотелось, — уклончиво ответил Рон.
И Гарри отчётливо понял, что он здесь не единственный, у кого есть секреты.
Второй вечер у Кхембридж был ничуть не лучше первого. Кожа на руке Гарри стала гораздо более чувствительной и очень скоро сильно покраснела и воспалилась. Гарри подумал, что едва ли кожа способна длительное время заживать с такой же быстротой, как вначале. Наверное, вскоре порез перестанет исчезать, и тогда, надо надеяться, Кхембридж будет удовлетворена. Гарри не позволял себе вскрикивать от боли и за всё время пребывания в кабинете не произнёс ни слова, за исключением «добрый вечер» и «доброй ночи». Как и вчера, уйти ему позволили уже после полуночи.
Положение с домашними заданиями становилось отчаянным, поэтому, вернувшись в гриффиндорскую башню, Гарри, невзирая на смертельную усталость, не пошёл спать, а взял книжки и сел за сочинение о лунном камне. Когда он его закончил, было уже полвторого ночи. Он знал, что выполнил работу из рук вон плохо, но… что поделаешь: если вообще ничего не сдать, то и Злей наложит на него взыскание. После сочинения Гарри наспех ответил на вопросы, которые задала профессор Макгонаголл, настрочил что-то о правилах обращения с лечурками и, шатаясь, побрёл в спальню. Там он, не раздеваясь, повалился поверх покрывала и немедленно заснул.
Четверг прошёл в усталом дурмане. Рон тоже был как сонная муха, хотя Гарри и не понимал, с какой стати. Третий день наказания отличался от первых двух лишь тем, что слова «я никогда не должен лгать» больше не пропадали с руки Гарри, и из царапин периодически начинала сочиться кровь. Когда в равномерном скрипении пера возникла пауза, профессор Кхембридж подняла глаза.
— Ах, — мягко сказала она, обогнув свой стол, чтобы подойти к Гарри и осмотреть его руку. — Чудесно. Это будет служить тебе хорошим напоминанием, верно? На сегодня всё.
— А завтра всё равно приходить? — спросил Гарри, левой рукой поднимая с полу рюкзак, — правая уж очень болела.
— О, да, — рот профессора Кхембридж как никогда широко растянулся в улыбке. — Да. По-моему, для неизгладимости впечатления просто необходим ещё один вечер усердного труда.
Раньше Гарри и помыслить не мог, что будет ненавидеть кого-то больше, чем Злея, однако, возвращаясь в гриффиндорскую башню, был вынужден признать, что нашёл достойного кандидата ему на замену. Она — исчадье
— Рон?
Свернув направо на верхней площадке лестницы, Гарри чуть не столкнулся с Роном, который, с метлой в руке, прятался за статуей Лохлана Ломкого. Увидев Гарри, Рон подпрыгнул от удивления и попытался спрятать новенькую «Чистую победу 11» за спиной.
— Ты что здесь делаешь?
— Я?… Ничего. А ты что?
Гарри нахмурился.
— Брось, мне-то ты можешь сказать! От кого ты тут прячешься?
— Я… от Фреда с Джорджем, если уж ты хочешь знать, — сказал Рон. — Они только что прошли мимо с целой толпой первоклашек, по-моему, они опять проводят на них испытания. В смысле, они же теперь не могут заниматься этим в общей гостиной, по крайней мере, когда там Гермиона…
Он говорил очень быстро, захлёбываясь словами, как в лихорадке.
— Но почему ты с метлой? Ты что, летал? — спросил Гарри.
— Я… ну… ладно, так и быть, скажу, только не смейся, хорошо? — оборонительно ответил Рон, который с каждой секундой становился всё краснее. — Я… подумал, что, может быть, смогу попробоваться в команду, раз у меня теперь есть приличная метла. Вот. Всё. Можешь смеяться.
— Почему я должен смеяться? — удивился Гарри. Рон моргнул. — Это отличная мысль! Будет очень здорово, если тебя возьмут в команду! Я, правда, никогда не видел, как ты играешь за Охранника. Ты хорошо играешь?
— Неплохо, — ответил Рон, явно испытывавший невероятное облегчение оттого, что Гарри не стал над ним смеяться. — Чарли, Фред и Джордж всегда ставят меня Охранником, когда играют на каникулах.
— Значит, сегодня ты тренировался?
— Каждый вечер, начиная со вторника… правда, один. Я попробовал заколдовать Кваффл, чтобы он нападал на меня, но это оказалось непросто, так что я не уверен, будет ли от моих тренировок польза. — Рон говорил нервно и встревоженно. — Фред с Джорджем умрут со смеху, когда увидят, что я пришёл на испытания. С тех пор, как меня сделали старостой, мне от них просто покоя нет.
— Жаль, что меня не будет, — огорчённо проговорил Гарри, когда они вместе пошли в сторону гриффиндорской башни.
— Да, мне тоже… Гарри, что у тебя с рукой?
Гарри, только что почесавший нос свободной правой рукой, попытался её спрятать, но преуспел в этом не больше, чем Рон с метлой.
— Порезался… ерунда… это…
Но Рон уже схватил Гарри за предплечье и поднёс его руку к глазам. Последовала пауза, во время которой Рон в изумлении смотрел на вырезанную на коже фразу. Потом, с совершенно больным видом, он отпустил руку Гарри.
— Ты же говорил, что она заставляет тебя писать предложения?
Гарри молчал, не зная, что делать, но, в конце концов, решился: раз Рон был с ним честен, то и он должен рассказать ему всю правду.
— Старая кикимора! — воскликнул Рон возмущённым шёпотом. В это время они остановились перед портретом Толстой Тёти, которая мирно дремала, прислонив голову к раме. — Она просто больная! Ты должен пойти к Макгонаголл и всё ей рассказать!
— Нет, — возразил Гарри. — Я не доставлю Кхембридж такого удовольствия! А то получится, что она меня победила.