Гастарбайтер
Шрифт:
– Угу, ясно. Бандюки. Давно я их ожидал… Выкатили чего-нибудь конкретное?
– Та выкатили, – Хохол озадаченно шмыгнул носом. – Офис-то у нас большой, красивый, та товару на складе богато. Десятку зелени выкатили. В месяц.
– Они там чего, на голову больные, что ли? Какая десятка? Мы чего, олигархи им, что ли?
– Та им насрать. Сказали, шо две недели на раздумья, а потом базарить перестают.
– Мда, Сань. Невесело. Да и несерьёзно это. Не выкатывают нормальные бандюки требований от фонаря, а садятся за стол, по-людски, и всё рассчитывают арифметически. Сам-то чего думаешь?
– Та шо я думаю… Десятку башлять мы не тянем. Може, офис поменять? Всяко дешевше встанет.
– Ладно, разберёмся…
Иришку муж тогда не тронул. Видимо, к такому решению его привело подсознание, потому
Ирочка проснулась в моей постели от аромата сваренного мною для неё кофе и сладко потянулась. Утро было прекрасным. Стояли последние дни бархатного сезона, в окно светило солнце, моя разбитая физиономия почти зажила, а рядом лежала любимая девушка. Что ещё надо для счастья? Было уже часов одиннадцать, на экране огромного телевизора мелькали в беззвучном режиме кадры какого-то порнографического фильма, а в качестве звукового сопровождения из колонок в душу мне бальзамом изливался Пласидо Доминго, страстно исполняющий «Весте ля джибба» из леонкавалловских «Паяцев». Обожаю, особенно когда ближе к концу Доминго заламывает руки, и гримаса страдания искажает его лицо даже через толстый слой грима, и это, ну вы знаете: «Смееееееейся, паяааа-ац!». Восхитительное ощущение.
С моей точки зрения, «Паяцы» ни одному из трёх великих теноров не даются так пронзительно, как Доминго, тут бессилен даже мой любимый Паваротти, не говоря уж о бледноватом Каррерасе. Хотя, наверное, это чистой воды вкусовщина, ведь все трое непревзойденны по-своему. Особенно меня зацепило первое прослушивание их лос-анджелесского концерта, под руководством Лало Шифрина. Я вообще нахожу, что этот альбом не в пример ярче отражает как самобытность каждого из них в отдельности, так и их слаженное трио, хотя бы «Ля донна мобиле» – это же головокружительно! Совсем не так, и даже бледновато, звучат они в квартете с Монтсеррат Кабалье, и никакое это не кощунство и не понты полуграмотного дилетанта, просто Кабалье сама по себе настолько самодостаточна и неповторима, что, по моему личному восприятию, её эксперименты с тремя великими имеют ненужный налёт какой-то эпатажной эклектики. Это как если бы в лунную россыпь бриллиантового колье вдруг вставили, ну, допустим, рубин или изумруд. И красиво, конечно, и дорого смотрится, а по сути – полная ерунда и безвкусица. На предмет угодить какому-нибудь многослойнозатылковому братку с толстой турецкой голдовой цепью на бычьей шее и в турецком же кожане. Точнее, его колхозновато-мытищинской подруге жизни, имеющей в арсенале женских чар лишь такую крупнокалиберную артиллерию, как пергидрольный бараний перманент на бестолковой головёнке да давящий запах поддельного пуазона, в необъяснимом приступе щедрости купленный для неё тем же братком за нереальные деньги у хитрожопого коробейника… Нормальному-то человеку очень быстро надоедает, когда искусство назойливо угождает зрителю или слушателю. А ему бы не угождать – а волновать должно.
Хотя по поводу вышеозначенного квартета могут поступить возражения, порой даже и грамотно обоснованные. Но, прослушивая раз за разом хотя бы «Торна Сорренто» с этого альбома великого трио, я всё равно осознаю непоколебимость моего мнения по этому вопросу. Я не имею музыкального образования, да и вообще никакого не имею, потому чувствую и описываю прекрасное так, как могу. У меня иной ассоциативный ряд, и я не владею
– Привет, Ир. Как спалось?
– Доброе утро, Жень. А сегодня, между прочим, у Димы день рождения.
– Надо же. Мне что, написать ему на пейджер поздравительное сообщение? И закончить фразой: «Поскорее возвращайся из своего Саратова-или-где-ты-там, я очень скучаю – твой Женечка»?
– Ехидный какой, – Ирка бросила в меня подушку. – Думаешь, мне легко его обманывать? Мы же с детства вместе. И он никогда не делал мне ничего плохого. Заботился обо мне, всегда меня защищал…
– Ирочка, – я терпеть не мог такие излияния, не приводившие ни к чему, кроме взаимных обид. Раза три мы на эту тему довольно крупно ссорились, – когда ты с ним уже разведёшься? Я не хочу тебя с кем-то делить. С каждым днём мне всё труднее терпеть такое положение. Я хочу, чтобы всё было по-другому.
– Жень… Я не могу. Он меня очень любит.
– Какое потрясающее совпадение, Ир! Я тоже тебя очень люблю. И чего нам теперь делать?
– И я тебя люблю, Жень. И его… Но ты – другой. Ты сильнее. А если я его брошу, ему будет очень плохо…
– А если ты с ним останешься, – подхватил я, – то очень плохо будет уже мне, Ир, и очень скоро. Странные какие-то доводы ты приводишь. Если я сильнее, это ещё не значит, что у меня резиновая психика. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Чтоб мы засыпали и просыпались вместе. Я хочу на тебе жениться, и чтобы у нас были дети. Вот чего я хочу. А вовсе не сажать тебя в такси, чтобы отправлять в постель к другому мужчине.
– Он мой муж, а не «другой мужчина»! Не забывай об этом! Зачем ты постоянно на меня давишь? – атмосфера накалялась очень быстро, и в Иркиных глазах уже стояли едва сдерживаемые слезы.
– А я не хочу, чтобы он был твоим мужем! Не хочу! Неужели не ясно?
– Нет, это тебе не ясно! Мало ли, чего ты не хочешь! Он мой муж, мы вместе седьмой год, и он меня любит. А с тобой мы знакомы считаные месяцы, и ты хочешь, чтобы я ушла от мужа к человеку, которого фактически не знаю, да ещё и приезжему! Кто ты вообще такой? Ты же здесь и года не живёшь! А если с тобой что-нибудь случится? А вдруг тебе взбредёт в голову уехать домой? Что тогда будет со мной? Уезжать с тобой в твою дыру? Забудь об этом! А ещё лучше будет, если ты больше никогда мне не позвонишь! – Ирка судорожно всхлипнула, вскочила с постели, начала суетливо одеваться, и через несколько минут в огромном холле моих апартаментов гулко бухнула входная дверь. Я стоял, как громом поражённый, и её слова болезненным эхом отдавались в моей воспалённой голове.
Уже час я стоял у окна и тупо смотрел на Садовое кольцо, наблюдая за пробкой, которую тщетно пытались разрулить три замученных сержантика ГАИ со следами пубертатных шрамиков на взмыленных, красных физиономиях, просматриваемых отчётливо даже из окна моего этажа. К слову сказать, Московская кольцевая автодорога находилась тогда в состоянии реконструкции, а про Третье транспортное кольцо даже и мечтать не смели, поэтому пробки на Садовом случались дичайшие – с огромными дымными фурами, постоянно вскипавшими «чайниками» и кипевшими от злости братками, чьи вглухую тонированные, монструозные, стосороковые мерседесовские катафалки на спортивной низкопрофильной резине вдруг бессильно и трогательно упирались в доверху гружённую ящиками фруктов, раздрызганную двухсотдолларовую кавказскую «копейку», у которой вдруг отваливалось прямо посреди дороги колесо…
Злости на Ирку не было – возможно ли испытывать злость к человеку, которого бесконечно любишь? Конечно, в какой-то степени она права. Она ведь просто женщина, и её тревоги вполне можно понять. Мгновенно разрушить многолетний жизненный уклад из-за первого встречного гастарбайтера… Мда. Но что может со мной случиться? Офис мой работает ровно, мне двадцать два года, я здоров, отлично зарабатываю, и у меня прекрасные перспективы. А квартиру, в конце концов, можно и купить. Вот пару лет ещё поработаем с Хохлом – кстати, пора бы уже и на работу, а то он там один упарился, наверное… А Иркин посыл насчёт прекращения отношений я всерьёз не воспринимал и секунды, ибо уже совершенно не представлял без неё своей дальнейшей жизни.