Гастроли Самозванца
Шрифт:
– Это большая удача. Я счастлив, что заслужил такое доверие Натальи Дмитриевны и Михаила Александровича. Безусловно, это шанс, который выпадает немногим, и я планирую доказать всем, что достоин.
– Н-да, – зашлепал губами Петр Николаевич, – тот еще образчик. Ну и как ты собираешься пользоваться шансом этим? Расскажи-ка подробнее.
– Я… – во рту мальчика стало сухо от волнения, щеки покрылись красными пятнами. – Я окончу реальное училище и выбьюсь в люди сам, своим умом и прилежанием.
–Ха-ха, – хрипло и противно рассмеялся граф. – Как же ты сам выбьешься,
– При всем уважении, сейчас время другое, Петр Николаевич, – не выдержал Жорка и махнул головой в сторону Давыдова. – Вы про миллионщиков уральских знаете? Так вот, иногда достаточно вот здесь иметь. – И Жорка постучал себя пальцем по лбу.
Старый граф хмыкнул, но, по всей видимости, сдаваться не собирался.
– Для того чтобы уральским миллионщиком стать, нужно не только здесь иметь, – Петр Николаевич указал на лоб, – но и капиталец небольшой для начала. Может, неплохо было бы жениться на обеспеченной наследнице, но кто же за сына кузнеца свое дите отдаст, да еще и с приданым?
Жорка от этих слов побагровел. Сжав под столом кулаки, он боролся с желанием надавать тумаков, смотрел вниз на тарелку и дышал, пытаясь справиться с гневом. Умом Жорка понимал, что граф не сказал ничего нового или оскорбительного, подчеркнул просто правду жизни. Но мальчик, избалованный за эти годы любовью Натальи Дмитриевны, неотеческим, но весьма достойным отношением Михаила Александровича и, конечно, беззаветной дружбой Льва, привык чувствовать себя равным им. Да еще этот Руссо со своей книжкой.
– Вы, безусловно, правы, Петр Николаевич. За мной абсолютно ничего нет. Зато у меня есть огромное желание сделать так, чтобы это что-то появилось. Поверьте, я приложу все усилия, и дай бог вам, Петр Николаевич, здоровья и сил, чтобы вы дожили до того момента, когда вы обо мне еще услышите, – произнес мальчик спокойным, но дрожащим от эмоций голосом.
– Дерзость и невоспитанность во всей своей красе, как я и думал, – удовлетворенно заметил граф и, отвернувшись, задал вопрос соседу об охотничьем сезоне.
Соседи с интересом, предвкушая сплетни, которые поползут после этого разговора, наблюдали за этой перепалкой. Странная тишина за этой частью стола наконец привлекла внимание хозяев. По одному взгляду на Жорку Наталья Дмитриевна поняла, что что-то идет не так. Ее сердце кольнуло материнское предчувствие, и она поспешила прийти на помощь.
– Георгий, дорогой, подойди, у меня есть к тебе небольшая просьба, – она помахала мальчику со своего места. – Я по своей забывчивости оставила ноты, которые мы собиралась играть сегодня, у себя в комнате. Принеси их, милый. Лев, сходи с Георгием, нужно выбрать очередность музыкальных произведений.
Все это было сказано с таким изяществом, что даже Петр Николаевич кивнул головой хозяйке, он расценил этот жест как желание освободить графа от общества кузнецкого сына, а не наоборот.
Жорка элегантно приложил белоснежную салфетку к губам, извинился и вышел из-за стола. Лев отточенным движением головы кивнул девушкам и с видимым облегчением покинул свое место.
– Жорка, что стряслось? – спросил Лев, когда они остались одни. Щеки Жорки алели, а черные глаза блестели, как лаковая китайская шкатулка.
– Лев, – выдохнул Жорка, пытаясь говорить спокойно, тогда, как ему хотелось кричать от злости.
Мальчики поднимались по лестнице.
– Что же это такое? Неужели теперь всю жизнь меня будут унижать люди, которые по происхождению выше меня? Для этого ли я учился, слезы лил над этим треклятым роялем и скучными книгами, чтобы теперь старый граф всем видом давал мне понять, что ему претит сидеть со мной за одним столом? Неужели меня дальше так и будут шпынять за то, что я родился сыном кузнеца?
– Жора, прошу тебя, не бери в голову. Эти глупости отживают свой век. Поверь мне, в Париже давно уже нет ничего подобного. Каждый там оценен по своим способностям, а не по тому, где и как он родился. Мы получим образование и поедем путешествовать. Я упрошу маменьку и отца, чтобы нас отправили вместе, а уж там-то мы посмотрим на цивилизованную публику. Прогресс дышит нам в спины и подгоняет нестись вперед на скорости локомотива, а мы все еще меряем достоинства человека его родословной, – мальчик говорил с жаром и несвойственной ему энергией.
Жорка улыбнулся и с благодарностью посмотрел на друга.
– Твои слова, Лев, вселяют надежду, – он улыбнулся. – Ты очень хороший друг. Как я был бы рад, если бы даже часть твоих слов стала правдой.
– Можешь даже не сомневаться, Жора. Я уверен, что так и будет. Засиделись мы в своем болоте, недаром настроения разные появляются.
– Какие настроения и чьи? – не понял Жорка.
– Да так, слышал я тут кое-что, когда наш дядя с отцом беседы вел о политике, которую наш царь ведет. Пора бы меняться, но я сейчас не буду об этом. Получается, я будто сплетни тебе пересказываю, а я этого не люблю, ты сам знаешь.
Жорка кивнул.
– Давай без сплетен, – вздохнул он, но потом потряс головой, словно смахивая с себя грустный морок, и уже весело сказал: – Пойдем все-таки принесем ноты, и я буду самым счастливым человеком на свете, если сегодня вечером мне доведется услышать, как поет наш именинник.
– Ладно, спою «Соловья» специально для тебя, – рассмеялся Лев.
В ожидании концерта Жорка предпочел отсидеться в саду, лезть в толпу ему совершенно не хотелось. В музыкальной гостиной яблоку негде было упасть. Гости в предвкушении рассаживались на стулья и небольшие диванчики, расставленные по периметру комнаты. Жорка вошел и тихонько прокрался к заднему ряду стульев. За фортепьяно сидела сама Наталья Дмитриевна, она улыбнулась стоящему рядом сыну, кивнула ему и начала играть. Пальцы ее бегали по клавишам быстро и ловко, и из-под них разливалась прекрасная мелодия, которая пленяла каждого гостя.