Gaudeamus igitur
Шрифт:
— Ай-яй-яй-яй-яй! — наконец потрясенно завел он. Вскинул на короля подслеповатые (ага, это у гнома-то!) глазки, в порыве чувств воздел руки к небу. — И впрямь… охти ж, как оно вышло-то! Все чистенько-гладенько, комар носу не подточит… а вот поди ж ты! Матушка подвела! Вот если б не это!..
Договаривая последнее слово, он щелкнул пальцами. Второй гном, незаметно опустивший свой свиток на пол, мигом вскинул ношу обратно на плечо. Шустрый гноменок уже подтаскивал лестницу; поднявшись по ней, гном торжественно закрепил свиток на специальном, заранее вбитом гвоздике и с поклоном отступил в сторону, уступая дорогу главе собственного клана.
Если
Король, еще не веря до конца своим глазам, приподнялся на троне и вперил в свиток безумный взгляд.
Этого не могло быть, но это было. На пожелтевшем от времени пергаменте виднелись до боли знакомые имена и знаки — еще в детстве Эккехард выучил их все наизусть. Еще бы, ведь ушлые гномы притащили в этот зал реликвию, которую король хранил пуще собственной жизни и собственной королевы, не говоря уже о национальной безопасности и национальной же казне.
Родословное древо. Старинный документ, хранимый королем (а во времена оны — только лишь веселым маркграфом, охотно промышлявшим на больших дорогах), а также всеми его предками в строжайшей тайне. До этого свитка допускались только старшие сыновья, наследники майората; всем прочим потомкам обоих полов путь в заповедную комнату был заказан. Чего уж говорить о посторонних — пусть даже посторонним был и гном из клана архивариусов!
И была причина, вынудившая маркграфов поступать именно так. Весомая историческая причина, на которую сейчас и указывал невесть откуда вытащенной палочкой говорун.
— Ну-ка кто это здесь? О-о, благородные предки! Маркграф Зигмунд, маркграф Хаген… помнится, браком он сочетался с Изольдой, урожденной баронессой цу Зиттергейн? Помню, помню ту свадьбу, присутствовал… А это кто? — Гном виновато улыбнулся. — Что-то буковок не разберу… ваше величество?
— Основатель рода, — скрежетнув зубами, ответствовал король. — Хальдред Отважный, младший сын Рейнвигского Дома шесть столетий назад завоевавший титул маркграфа.
Улыбка говоруна сделалась еще шире.
— А на ком он женился, мой король?
Эккехард сжал зубы, поняв, к чему клонит настырный гном:
— Он умер до брака.
— Надо же! — искренне огорчился говорун. По щеке его вроде бы даже пробежала слезинка, но вот за это король бы не поручился. — Какая трагедия, ваше величество, какая жизненная драма! Но откуда же в таком случае взялся наследник? Как же появился на свет благородный Вильгельм, прославивший, если мне не изменяет память, честь фамилии в битве под Мюнцбургом?
Король молчал. Какая-то сумасшедшая муха, невесть откуда взявшаяся в конце зимы, билась в цветное стекло витража.
— Таки я вам скажу откуда, ваше величество! Матушкой помянутого выше Вильгельма была Лизхен бесфамильная, крестьянка вашей, мой король, наследственной марки! Однако же это прискорбное обстоятельство не помешало юному Вильгельму получить в названном мною сражении черный крест на щит и право добавить бронзовый к фамильным гербовым цветам — то, которым вы пользуетесь и по сей день…
Бронзовый грифон чуть смутился и попытался задрапироваться алым полотнищем.
— Рыцарь Хальдред, — вступил законник, видно давно ожидавший своей очереди, — погиб, не успев признать
6
Крестьянка в томской юридической терминологии.
— Наш клиент, — голос говоруна на хлеб можно было намазывать, — всецело ратует за справедливость. Он крайне не желает обнародования сведений, возможно, несколько… нет, не порочащих, но затеняющих родословную нашего великого монарха. Однако некоторая информация может просочиться в массы и без его ведома. Вы знаете, наш клиент так занят! У него очень много работы, в Академии и еще в КОВЕНе… о, мой король, у него там такие хорошие связи! Немудрено, если он не сумеет за всем этим проследить…
Эккехард умел проигрывать. Он знал, когда нужно отступать, чтобы сохранить то немногое, что у него еще осталось. Сейчас было как раз то самое время, и оттого король, особенно не размышляя, величественно кивнул:
— Мы меняем наше решение. В свете полученных знаний. — «Эк закрутил», — с невольным восхищением подумал он. — Мы готовы признать наследные права этого ковенского выско… э-э… достойного магистра. Мы готовы назвать его своим вассалом, буде он даст нам рыцарскую присягу.
— Отлично! — просиял гном-законник. — Райнфер, мальчик мой!..
Бородатый «мальчик» звучно хлопнул в ладоши. Дверь отворилась сызнова; король, подавляя рвущиеся на свет слова из жаргона раубриттеров, воззрился на явившихся его взору пришельцев.
Это, разумеется, были гномы. Четверо дюжих молодцев, не иначе как из кузнечных подмастерьев, несли свиток, при взгляде на который король не выдержал и сказал-таки то, с чем героически боролся последние полчаса.
Поймав на себе сочувствующий взгляд гноменка, Эккехард потерял терпение. Сжав рукоять меча, он выпрямился во весь рост и оглядел зал грозным, истинно королевским взором:
— Ну и что это такое? — От его голоса в рамах, кажется, дрогнули витражи.
Но гномы даже не моргнули.
— Это претензии, ваше величество, — мягко сказал говорун.
— Какие еще претензии? — повысил голос Эккехард.
— Предъявляемые вашему величеству нашим клиентом.
Гномы тем временем достигли центра зала. С облегчением сгрузив свою ношу на пол, они почетным эскортом застыли по четырем углам воображаемого квадрата, центром которого являлся поставленный на попа свиток.
— Как почтительный отпрыск благородного дома фон Рихтеров и как рачительный хозяин наследных угодий, а следовательно, достойный своего короля вассал, теперешний граф фон Рихтер предъявляет своему сюзерену следующие претензии. Претензия первая. За невинно убиенных в ходе военных действий родственников, в скобках — сообразно уровню родства, граф фон Рихтер требует пятьсот золотых монет гномьей чеканки.