Gaudeamus. Как студенту стать мужчиной и другие академические хлопоты
Шрифт:
Нет, решительно жильцам блока №709 был чужд альпинизм и какой бы то ни было горный туризм, и в это зимнее утро они никак не могли опоздать на автобус в ту страну, где они будут счастливы. Задержавшегося в туалете Ники вытолкали оттуда пинками и пошли к месту отправления не позавтракав, так как это можно было сделать в автобусе.
В полседьмого все пятеро уже топтались у входа в институт, где был назначен общий сбор. Через некоторое время стали подходить преподаватели и другие студенты. В без пятнадцати семь наступил самый тяжелый отрезок времени перед отъездом: автобусов еще не было, и все боялись, что они так и не придут, что поездка будет отложена, что придется возвращаться домой и там в расстройстве и растерянности переживать случившееся, хотя все знали, что опоздание общественного транспорта – закон этой жизни. В семь автобусов по– прежнему не было. Айвэн по привычке принялся расхаживать с руками за спиной, остальные сидели на чемоданах в мрачнейшем расположении духа. Наконец в половине восьмого автобусы подошли, и изможденная ожиданием публика стала занимать свои места. Серж и компания, как обычно, расположились в самом конце салона – подальше от преподавателей, которым отводились передние места. Кавалькада из пяти мягких автобусов двинулась в путь.
Ехать
Настроение было прекрасное. Ели и пили с таким удовольствием, будто только что отпостились. В трапезе, кроме наших знакомцев, участвовали и другие студенты с РКН, также решившие провести каникулы по-людски. Об одном из них следует сказать отдельно.
Алексей Васильевич Бобров, или Алекс, как его звали друзья, учился в английской группе на одном курсе с Сержем и Ники и был в высшей степени замечательной личностью. Он отлично знал английский, его эрудиция не знала границ, он был разносторонне талантлив, почитал поэта Вознесенского, декламировал многие его стихи на память и даже в совершенстве овладел его манерой читать свои произведения. "Я помню чудное мгновенье…" он мог выдать в таком ритме и с такими интонациями, что от Пушкина в этом стихотворении не оставалось и следа – один Вознесенский. Пописывал Бобров и сам, но не с детства, как все нормальные поэты. Однажды в начале первого курса ему в руки попалась кассета с рок-оперой "Иисус Христос Суперзвезда", о существовании которой он знал, но ни разу не слушал. Первое же знакомство с этим произведение потрясло его. Своим открытием Алекс поделился с Сержем, и кончилось это тем, что в течение полугода они, кроме "Христа", вообще ничего не слушали. Музыка Уэббера поглотила их без остатка, они в нее влюбились и слушали до одури, Алекс по ходу переводил текст. Неожиданным результатом этого увлечения стал поход в институтскую библиотеку в надежде найти хотя бы какую-то литературу о жизни Христа, так как искать, а потом и иметь при себе Библию Серж и Алекс не решились. И они нашли – "Забавное евангелие" Лео Таксиля. Отбросив идиотские комментарии воинствующего атеиста, они почерпнули из этого чтива все, что их интересовало, и теперь слушали рок-оперу более осмысленно. Но Боброву оказалось мало просто слушать и вникать, и в один прекрасный день (и ночь) он сел и написал свою рок-оперу, которая длилась тридцать две минуты и называлась "Собака Баскервиллей". Сюжет был взят у Конан Дойла, музыка – частью своя, а частью – заимствованная из "Христа". Собака в трактовке Боброва была добрая и обязанности чудовища исполняла по принуждению. Эту роль Алекс доверил Сержу. Представленный на факультетском новогоднем вечере опус имел хотя и не шумный, но все же успех. Это воодушевило новоиспеченного автора, и он сотворил рок-оперы про Иванушку-дурачка, про Адама и Еву, а также мюзикл по мотивам «Красной Шапочки». Кроме того, Алекс имел представление об игре на гитаре и под собственный аккомпанемент, немыслимым образом выворачивая пальцы, исполнял весь репертуар «Битлз» и многое из «Дип Перпл» и «Лед Зеппелин».
Если бы Бобров обладал только этими достоинствами, то представлял бы собой просто замечательную личность, однако он был в высшей степени замечательной личностью, потому что интеллектуальная и творческая одаренность удивительным образом сочеталась в нем с абсолютной неприспособленностью к практической жизни в быту, точнее, во всем, что касалось каких-либо действий руками (исключая навык письма) и ногами. Алекс был патологически неловок. Если требовалось забить гвоздь, то молоток в его руках превращался в орудие разрушения и членовредительства, не говоря уже о работе топором или пилой. Был он чуть выше среднего роста и с виду хиловат, но при попытках выполнить какую-либо работу, например в комнате или кухне, по количеству и качеству разрушений мог сравниться разве что с бешеным слоном. Еще хуже дело обстояло, когда Алекс начинал заниматься спортом: если он играл в футбол или баскетбол, другие игроки шарахались от него, как от летящего на бреющем полете штурмовика, потому что Бобров, при том что не умел обращаться с мячом, травмы своими костями, хотя и неумышленно, наносил весьма болезненные. С таким же успехом он катался на коньках – с той лишь разницей, что увечья причинял в основном себе, так как продвинуться с помощью этого спортивного приспособления более полуметра не мог и падал со всего маху, своими движениями напоминая уроненную на пол крышку от кастрюли. Несмотря на все эти выкрутасы, Алекс не был физически слаб и некоторое время не без успеха даже занимался каратэ. Но самой убийственной чертой его характера было то, что он как будто и не замечал своей неуклюжести и неловкости и каждый раз с воодушевлением брался за новое дело, причиняя ущерб себе и окружающим.
И в этот раз Бобров достал из своей сумки колбасу, повернулся к импровизированному столу и уже взял нож, чтобы порезать ее, но Серж был начеку и отобрал у него инструмент, зная, что в лучшем случае пострадает чемодан, служивший столешницей. Он хорошо помнил, как год назад Алекс большим ножом, похожим на штык, прямо на земле открывал банку сардин в масле. Эта процедура происходила на виду у двух хорошеньких студенток, и неисправимый пижон Алекс решил сделать все по-молодецки. Он положил банку на утрамбованный ногами снег, вогнал в нее нож и прошелся им по окружности сосуда. Затем он элегантно взялся двумя пальцами за края банки и, как ему казалось, поднял ее, однако все ее содержимое в виде бутерброда из двух круглых жестянок с сардинами между ними осталось на снегу. Он прорезал банку насквозь и теперь держал в руке аккуратное жестяное кольцо. Рыбу все-таки съели, а Алекс в душе радовался собственной удали.
Когда утолили голод, начались песни. Бобров взял свою гитару с корявой надписью "Rock & Roll" и исполнил получасовое попурри из лучших хард-роковых композиций. Кавалькада тем временем миновала всегда солнечный и приветливый Черкесск. Теперь гитару взял Серж, и зазвучали песни о бубликах, бараночках и госпоже удаче, так как состояние молодых студенческих душ требовало именно такой музыки. Наоравшись вволю, включили магнитофон. Первое оживление прошло, и теперь каждый про себя, молча, с наслаждением переживал момент, осмысливая свое теперешнее положение и обдумывая ближайшие перспективы.
За Черкесском, в Красногорке, сделали короткую остановку с целью "девочки направо – мальчики налево" и потом снова продолжили путь. Дальше начались предгорья Кавказа – гряды все более высоких каменистых холмов и долин между ними. Если с вершины такого холма посмотреть вниз, то взгляду открывается целая страна – с реками и мостами, стадами овец на склонах гор и человеческими жилищами. Поэтому даже самые буйные и радостные студенты время от времени замолкали и завороженно созерцали открывавшиеся за окнами автобуса картины. За станицей Зеленчукской начались настоящие горы – высокие, с крутыми склонами, покрытыми лесом. Путешественники уже несколько утомились от первых впечатлений и с нетерпением дожидались конца путешествия. За поселком Курджиново автобусы остановились, и публика в радостном возбуждении стала выгружаться. Далее автобусы не могли ехать, потому что начиналась горная дорога, и последние сорок километров предстояло проделать на вахтенных машинах – трехосных грузовиках с тентами над кузовами, а чаще без них. Студенты и преподаватели расположились у шлагбаума, который отделял верховья реки Большая Лаба, где находился лагерь Дамхурц, от остального мира, такого непривлекательного и скучного, если смотреть на него со склонов Кавказских гор.
Вахтенные машины проходили нерегулярно, никто не знал, сколько их будет, и поэтому в кузов каждой из них набивалось максимально возможное количество пассажиров с вещами. Опытные в этих делах Серж, Ники, Витя Гренкин и Алекс не торопились – знали, что обратного пути нет и они обязательно уедут (а не уедут, так пойдут пешком), а потому отправили с первыми машинами только свой багаж, оставив при себе оперативную сумку и гитару Боброва. Костя сошел еще в Курджиново, пообещав приехать через пару дней.
В то время как основная масса отъезжающих волновалась у шлагбаума, блок №709 в неполном составе и ассоциированный его член Алекс Бобров решили провести летучее комсомольское собрание с холодными закусками и напитками, посвященное почти прибытию к месту назначения. Уединились неподалеку, на берегу Лабы, но место выбрали таким образом, чтобы можно было следить за обстановкой на дороге. Пикник удался на славу и проходил весьма оживленно, приподнятое настроение поддерживала сама природа: вокруг были горы и снег, шумела река и сияло солнце, а впереди – почти две недели приключений. После третьего, несколько формального тоста Айвэн выступил с докладом о необходимости срочно привлечь в компанию красивых девушек, уже присмотренных им по дороге, но Серж ему резонно возразил, что обследован был только один автобус и торопиться пока ни к чему: есть угроза связать себя обязательствами не с самыми симпатичными студентками. Собрание поддержало Сержа и продолжило работу. События за импровизированным столом развивались по нарастающей и продолжение летучки решили отложить, потому что, во-первых, не в меру темпераментный Айвэн снова вернулся к своей идее немедленно установить контакты со всеми понравившимися ему студентками; во-вторых, вся компания серьезно опасалась, что содержимое оперсумки может не дожить до Дамхурца; в-третьих, Алекс начал косеть. Он жил в Кисловодске с мамой и бабушкой, под их бдительным и всевидящим оком, и большую часть года не позволял себе особых вольностей. Вырвавшись из-под домашнего надзора, он вдруг ощущал себя свободным от мещанских предрассудков и начинал усиленно злоупотреблять всем (кроме наркотиков). В этом он очень отличался от Ники и его друзей, которые уже привыкли к самостоятельной жизни и к прелестям свободы относились более сдержанно. К счастью, вакхический период у Алекса не мог продолжаться более суток, в том числе и по физиологическим причинам: его благопристойно воспитанный организм яростно протестовал против варварского нарушения образа жизни. Сейчас же Алекс пребывал в стадии разгона и пил наравне со всеми, хотя для него это было много. Собрание закрыли и перебрались поближе к шлагбауму, расположившись у забора из длинных жердей, который был его продолжением. Бобров снова взялся за гитару и осчастливил студентов, преподавателей и всю округу музыкальными цитатами из произведений самых разных жанров и направлений. Алексу было хорошо, он был как никогда артистичен и пустился бы в пляс, если бы Серж ловким приемом не усадил его на чей-то чемодан.
Машина, в которую смогли поместиться все оставшиеся, подошла только к четырем часам. Из кабины вылез изрядно пьяный водитель, и, дабы не пугать своим видом отъезжающих, так и остался за машиной, разминая затекшие ноги. Те, кто уже не первый раз ехал в Дамхурц, знали, что такое состояние шофера никак не угрожает безопасности пассажиров, поскольку управлять автомобилем он способен даже без сознания, в противном случае он бы не дожил до встречи с ними.
Ответственный преподаватель сел в кабину, Серж с компанией и человек десять других студентов расположились в кузове старенького Зил-157. В лагерь вела довольно ровная грунтовая дорога, лишь кое-где встречались ухабы и промоины, и путешествие в кузове грузовой машины не доставляло много неудобств. Дорога шла то по одному, то по другому берегу Лабы вверх по течению, так что путешествующие имели возможность обозревать красоты ущелья Лабы в самых разных ракурсах. От увиденного великолепия захватывало дух. Ники и его друзья уже в третий раз ехали по этой дороге и снова были потрясены великолепием пейзажей. Впрочем, потрясены были все, кроме Алекса: его тошнило. Он долго терпел, но на полпути не выдержал и выпустил мощную струю. Серж, сидевший лицом к Алексу, по выражению его глаз и по мимике давно понял, в чем дело, и готовился к такому исходу, поэтому в самый критический момент он схватил голову страдальца, резко и с хрустом повернул ее в сторону пейзажей, едва не вывихнув Алексу шею, и фонтан был благополучно направлен за борт. Голые ветви куста, мимо которого в этот момент проезжала машина, не очень больно хлестнули Боброва по лицу, чем окончательно взбодрили его. Мутные глаза Алекса приобрели нормальный цвет и прозрачность, и теперь он тоже получил возможность наслаждаться красотами природы.