Гаугразский пленник
Шрифт:
— Сирилша в своем репертуаре, — сообщил синий. — Красивая баба, но стерва. Прям-таки Постовой при мужике. До чего же здорово, что я не женат… Вам налить еще, Мильям? Восхитительное у вас имя…
Он улыбнулся, наполняя две прозрачные чаши:
— Нет, но я удивляюсь: на приеме такого ранга — настолько хреновое вино! Я заметил, вам тоже не понравилось. А значит, вы замужем за военным. Угадал? В гаугразских винах разбираются только военные и мы, внешники…
— В каком вы звании? — без надежды спросила она.
Синий приосанился; в отличие от светлого ему удалось
— Генерал-майор. А вам…
«Мало».
Мильям кивнула. Хотя, конечно, Робни не мог видеть ее жеста… Значит, нужно поскорее проститься с синим Недом и скользить дальше, к другому столику, знакомиться с другими людьми. Или все-таки можно перейти своими ногами? Слева надвигался, словно смерч над морем, столб лилового света, и она отпрянула от столика, забыв произнести какие-нибудь вежливые слова… вообще их позабыв.
— Куда вы?
Обернулась через плечо:
— Простите, я… мне надо…
— Вам нужно, чтобы вас кому-то представили. Угадал?
Световой смерч настиг ее, и Мильям замерла на месте. Фиолетовый мужчина с двумя чашами, в которых искрилась лиловая жидкость, — откуда он знает?! Впервые она позволила своему страху вырваться, выплеснуться наружу, как вино из той исчезнувшей из пальцев чаши… Что он знает еще? Что он сделает с ней?!.
«Что с тобой, Миль? Возьми себя в руки».
Ему легко говорить!!! Он — там, далеко, в настоящем мире под настоящими звездами, и он не может, никак не может по-настоящему прийти ей на помощь…
(«Я все время буду с тобой. При мне неотлучно будут находиться лучшие передатчицы… я не потеряю тебя, не бойся. Ничего не бойся, Миль…»)
— Да не пугайтесь вы так! Просто у меня наметанный гебейный взгляд. Да оно и очевидно: жена военного подходит к столику одна, без мужа, да еще интересуется должностями и званиями… Ну так кому?
Он шагнул вперед, протягивая ей чашу… нет, вспомнила, это называется «бокал». Вино — плохое, но настоящее… Лиловый свет отправился дальше, стало немного легче. И в самом деле, если у глобалов существует такой обычай — представляться («Не пытайся понять зачем…»), то, наверное, они то и дело используют друг друга для этой цели. В ее намерениях нет ничего странного. Она не выдала себя. Он ни о чем не догадался. Мильям опустила глаза и пролепетала:
— Спикеру Глобального парламента.
— Ого!
Нед рассмеялся; потом вспрыгнул на скользилку и жестом предложил Мильям последовать его примеру: каким-то образом повозка с ручкой как раз оказалась у ее ног. Генерал-майор — это меньше генерал-полковника… Робни молчал, и ей показалось, что он тоже не знает, как быть и что делать. («Соблюсти от и до их идиотские обычаи… не имеешь права ошибиться…»)
— Значит, так. — Синий положил пальцы на ручку скользилки, но пока не двигался с места. — До Спикера я, простой глава Внешнего департамента ГБ, конечно, не допущен. Но! Сейчас представлю тебя шефу, а уж он, если сумеешь его очаровать… — Подмигнул лукавым глазом. — Ну что, скользим?
— Куда? — некстати переспросила она.
— Куда-куда, — передразнил генерал-майор Нед. — К Самому!
В
Робни-сур долго не мог в это поверить. Они с Мильям стояли на краю приграничного плоскогорья, и сверху им были хорошо видны и лагерь воинов Гау-Граза, спрятанный в расщелине, и чуть поодаль -прозрачная крыша глобальего военного жилища под названием «бункер». Человек по имени Дейв, рассказывал Робни-сур, дружил с тамошними солдатами, они прикрывали его «выходы» на Гау-Граз.
Мильям еще возмутилась: как она может довериться такому человеку?!. Союзнику глобалов?! Робни-сур рассмеялся. Напомнил, что скоро, очень скоро все это не будет иметь никакого значения. И что зависит это в первую очередь именно от нее.
Но Дейв все равно не пришел. Они ждали несколько часов, солнце скрылось за грядой холмов, спустились сумерки, одна за другой зажглись звезды, яркие и большие, словно на покрывале, вытканном Юстаб. В ту ночь Мильям в последний раз видела настоящие звезды…
Робни-сур сказал, что ничего не понимает. С Дейвом, наверное, что-то случилось, не мог же он… Но отступать все равно нельзя. А значит, он проведет ее по Коридору сам.
И они шли вдвоем… вовсе не по «коридору», просто по степи, поросшей выжженной травой, которая потрескивала под ногами, с рассыпанными кое-где беловатыми призраками известковых валунов и скал. Со всех сторон на разные голоса пели ночные насекомые, и Мильям вспоминала другой путь, тоже пеший, тоже вдвоем, если не считать сонного сверточка по имени Валар. Давно…
С тех пор они много путешествовали, переезжая с места на место, эти переезды измучили ее, утомили, как и тот чужой, в сущности, человек, с которым она делила повозку. Но та, первая дорога, что вела в неизвестность, во тьму — и непременно к чему-то новому и лучшему, — ее они прошли по-настоящему вместе. Потому что она, Мильям, поверила тогда ему, она рассчитывала когда-нибудь его понять, этого странного, непостижимого… Пленника.
Робни-тенг… Робни-ван… Робни-сур… Она вдруг подумала, что теперь, когда они пересекли границу, любая местная приставка к его имени потеряла смысл. Просто Робни. Квадратная спина впереди на тропе: прибавить шагу, чтобы не отстать, приблизиться, коснуться… понять. Вот-вот. Сейчас.
Ей не хотелось никуда приходить. Хотелось остаться с ним. В пути. Навсегда.
Но они пришли. Сначала в неказистое приграничное жилище, где очень-очень старый человек никак не хотел узнавать Робни… И вдруг узнал и невероятно переменился в лице, издав звук, не переводимый ни на одно из наречий Гау-Граза, а впрочем, не имеющий ясного смысла и на примитивном глобальем языке. Она тогда еще с трудом его понимала, а они говорили слишком быстро, слишком о многом, едва успевая отхлебывать из дорогих чаш плохое вино, закусывая чем-то странным, невкусным, глобальим… Но Робни не собирался долго трепать языки изумлением и воспоминаниями. Замелькало знакомое слово «капсула». Приграничный не хотел соглашаться… но куда бы он делся? Ему, Робни, невозможно было противоречить и противостоять.