Гауляйтер и еврейка
Шрифт:
— Я это знаю сам, — ответил он. — Последние дни потребовали от меня большого напряжения сил. Но скоро моя контора пополнится дельными людьми, которые немного освободят меня. Тогда я опять почувствую себя лучше.
— Надеюсь, что это время не за горами, — сказала Криста.
Теплые нотки в ее голосе тронули и обрадовали его.
Ничего важного? Нет, ничего, только так, незначительные мелочи.
Он даже урвал время поехать в Амзельвиз, чтобы побеседовать часок с медицинским советником Фале.
— У меня завязываются новые
— С Таубенхаузом у меня тоже установились более близкие отношения, — продолжал он, — и я надеюсь продвинуть ваше дело. Терпение и мужество. Вот все, о чем я прошу вас.
Поводов для беспокойства было достаточно, как тут было не стать нервным? Неужели он зря трудился эти две недели над созданием «города с золотыми башнями»?
И Вольфганг не подавал о себе вестей. Когда ему звонили, он отвечал по телефону нелюбезно, почти резко. «Я измучился с этим проклятым „Юношей!“» — кричал он и бросал трубку. Наконец Фабиану удалось завлечь его в «Глобус» отведать карпов. Но он весь вечер был неразговорчив и угрюм, несмотря на то, что карпы были приготовлены превосходно.
— Ты сегодня ничего не пьешь, Вольфганг, — укоризненно заметил Фабиан.
Вольфганг бросил на него быстрый, мрачный взгляд, который словно ударил Фабиана.
— Можешь успокоиться, — буркнул он. — Сегодня же я напьюсь. Напьюсь, хотя бы от злости, потому что мой брат стал участником этой комедии.
Слово было сказано. Кровь бросилась в голову Фабиана.
— Должен откровенно признаться тебе, Вольфганг, — начал он, — что я звонил тебе так настойчиво только для того, чтобы вызвать тебя на этот разговор, который считаю необходимым.
— А я, — закричал Вольфганг, и глаза его сверкнули, — я пришел сюда, только чтобы получить от тебя объяснение относительно перемены твоих взглядов.
— Перемены моих взглядов? — Фабиан улыбнулся. — Мои взгляды не переменились. Я остался таким же, как был… Речь идет о формальности.
— Формальности? — Вольфганг устремил сверкающий взгляд на Фабиана.
Да, и только. Вольфганг не должен забывать, что у Франка на руках жена и двое сыновей. Его выставили из магистрата и объявили ему бойкот как юристу. Он должен был вступить в партию, — в противном случае его ждала экономическая катастрофа. А затем от него, как от офицера, потребовали, чтобы он примкнул к одной из военизированных организаций.
— Учти все это, Вольфганг, прежде чем судить меня, — закончил Фабиан. — Медлить было нельзя. Через три недели моя контора была бы закрыта.
Скульптор скомкал салфетку и швырнул ее на стол. Он побагровел от гнева, и краска долго не сбегала с его лица.
— Конечно, они вымогатели, — проскрежетал он сквозь зубы, — но все же… В художественное училище также назначили нового директора, некоего Занфтлебена, бездарного мазилу, — продолжал он, и его голос так дрожал от волнения, что почти невозможно было разобрать слова, — и этот «новый» часто делает ему, Вольфгангу, недвусмысленные намеки. Но он просто не слушает их. Пусть его
Фабиан вздохнул с облегчением. Самое неприятное осталось позади.
— Хорошо, что твоя профессия имеет применение на фарфоровых фабриках, и хорошо, что тебе не надо заботиться о жене и детях, — возразил он. — Твое положение куда лучше моего.
Слава богу, опасный румянец постепенно сходил с лица Вольфганга.
Скульптор закурил сигару.
— Франк, — сказал он примирительным тоном, попыхивая сигарой — она плохо разгоралась. — Франк, я ни в коем случае не хочу из-за расхождения в политических взглядах лишиться своего единственного брата, пойми меня правильно! Кроме того, я тебя слишком хорошо знаю и уверен, что ты не сделаешь и не допустишь ничего дурного. Когда-то ты хотел стать священником, и тебя никакими силами нельзя было от этого отговорить. Но потом ты сам во всем разобрался и передумал. Вот и сейчас я говорю себе: оставь его, он образумится, как в тот раз.
Фабиан протянул ему руку.
— В этом ты можешь быть уверен, — воскликнул он, — но в данном случае подождем год-другой, Вольфганг! Кто знает, возможно, что и ты многое увидишь в ином свете. Возможно, что на этот раз уверуешь ты.
Вольфганг засмеялся.
— Не спорю, многие уже посходили с ума, — отвечал он. — Хорошо, вернемся к этому через несколько лет. А сегодня давай говорить о другом. Оставим в стороне этот политический вздор, который мало-помалу всю страну превращает в сумасшедший дом. Давай-ка лучше посудачим насчет пресловутого моста Героев этого Таубенхауза. Я и сейчас умираю со смеху, вспоминая об этом мосте: Фридрих Великий с германцами, медвежьими шкурами и дубинками! Ха-ха-ха!
Он смеялся так громко и заразительно, что сидевшие за соседними столиками обернулись.
— Какой величины долже быть этот мост Героев? — сквозь слезы спрашивал Вольфганг. — Миля, две, три мили? Вообще, я вижу, этот Таубенхауз здорово вскружил всем головы своими потемкинскими деревнями.
— Значит, ты не веришь, что в первую очередь им руководило желание вдохнуть новую жизнь в наших упавших духом горожан?
Вольфганг снова рассмеялся, а Фабиан заказал еще бутылку вина.
Оба они ушли из «Глобуса» поздно ночью. И расстались как друзья, как братья.
Наутро после примирения с братом Фабиан поздно пришел в контору. Он еще не успел снять пальто, как его позвали к телефону. Услышав голос Таубенхауза, Фабиан испугался и вместе с тем обрадовался. Бургомистр просил его явиться немедленно.
Фабиана ждал весьма любезный прием. Бургомистр был уже не так бледен, легкий румянец играл на его лице, а глаза казались покрасневшими и воспаленными.
— К сожалению, я никак не мог раньше выкроить время, — начал Таубенхауз. — И теперь только хочу сказать, что очень доволен вами. Господин гауляйтер весьма похвально отозвался о докладе и моих планах, а также выразил желание при первой возможности познакомиться с вами.