Гаури
Шрифт:
Ему еще долго были слышны негодующие крики Молы Рама; субедар пытался утихомирить его, говоря, что в следующий раз и не подумает вступаться, если Панчи снова набросится на него. Но вскоре Панчи был уже так далеко, что ничего не слышал. Солнце пекло нещадно, и Панчи уже не знал, кого он больше ненавидит — эту жару, своего дядю Молу Рама или всех деревенских стариков, вместе взятых, за то насилие, к которому его сегодня вынудили прибегнуть…
Когда он вошел во внутренний двор дома, большую половину которого занимал Мола Рам с семьей, а другую — сам Панчи со своей молодой женой, он решил чистосердечно рассказать о ссоре с дядей тетке
Панчи сразу прошел на половину дяди. Несмотря на жужжание прялки, Кесаро, по-видимому, услышала его шаги раньше, чем он вошел, и не подняла головы, притворяясь, что очень занята работой.
— Где Никка? — как бы ненароком спросил Панчи.
— Где-нибудь играет, — чуть слышно буркнула Кесаро.
Какое-то мгновение Панчи молчал. Но хотя он и пытался сдержать себя, он не мог не спросить у нее о причине столь странного отношения к нему.
— В чем дело, тетушка? Почему ты так упорно молчишь?
Кесаро по-прежнему старательно хранила молчание, зная, что он всегда сердится и выходит из себя, когда она делает вид, что не замечает его. Потом, точно вырвавшись из пут молчания, которые она сама на себя наложила, тетка заговорила с редким для нее красноречием, потому что обычно она была гораздо спокойнее, чем ее нетерпеливый, раздражительный и язвительный муж.
— Присматривай-ка получше за своей молодой женой, если можешь! Первое время она была куда как кротка и тиха, а теперь уже стала дерзить мне… С того дня, как эта колдунья из Большого Пиплана переступила порог нашего дома, на нас посыпались несчастья: наши посевы высохли, волы заболели, и нет ни капли дождя. Но то, что сегодня натворила эта девчонка…
— Где она, тетушка? И что она натворила?
— Грязнуха, бесстыдница! Я даже не хочу о ней говорить!
— Но что случилось? Уж не вышла ли она на улицу без покрывала?..
— Ну, это меня не особенно трогает. Теперь все молодые девушки мало беспокоятся о соблюдении старых обычаев. Но мне не нравится, что в твое отсутствие наш дом посещают Раджгуру и другие твои друзья…
— Кто-нибудь из них был здесь сегодня?
— Еще бы! Приходил Раджгуру! И, как всегда, твоя жена работала при нем с непокрытой головой. Не знаю, что за человек мать Гаури, эта зеленоглазая! О ней говорят всякое… Но, понятно, я не потерплю, чтобы в мой дом приносили грязные привычки мусорщиков и сапожников…
— Я убью Гаури, если она слишком вольно вела себя с Раджгуру!
Радостный огонек загорелся в глазах Кесаро. Она надеялась, восстановив Панчи против жены, снова полностью завладеть его расположением. Однако, не желая заходить слишком далеко в своих наветах на Гаури, которые не имели под собой никаких оснований, она стала усиленно ругать дурные привычки, из-за которых Гаури могла стать парией.
— Мой мальчик, дело совсем не в том, что Гаури держит себя развязно. Пока я жива, можешь быть спокоен на этот счет. Только скажи ей, чтобы не забывала укрывать голову покрывалом. И, главное, она не должна быть такой скрытной и отравлять всем нам жизнь… По ее вине мне пришлось заново перечистить всю посуду и совершить в доме очистительный обряд. Я позвала для
13
Кхир — рисовая каша на молоке.
Упоминание об очистительном обряде помогло Панчи догадаться о том «проступке», который совершила его Гаури. А Кесаро, излив свое негодование, наконец-то сказала то, что хотела сказать:
— И все из-за того, что для нее наступил двадцать восьмой день месяца, а она умолчала об этом!
При этих словах морщины на лбу Панчи немного разгладились, и он попытался смягчить тетку.
— Но ведь в своей деревне Гаури слывет кроткой и послушной, как телочка.
— Телочка? Ты бы видел, как она разворчалась, когда я запретила ей подходить к кухне!
— Но ведь дело-то только к лучшему, тетушка! По крайней мере у нас не будет лишнего рта в эти трудные времена…
— Сын! Как ты можешь шутить такими вещами?.. И твоя покойная мать, и бабушка, и все наши родные всегда свято почитали религиозные законы, а они говорят, что женщина в это время неприкасаема, она должна есть отдельно от остальных и не входить на кухню, чтобы не осквернить пищу и посуду! И к тому же по нашему обычаю лучше, если б она была беременна!
— Может быть, мне следовало бы вообще увезти ее отсюда? — задумчиво произнес Панчи. — Вот разделим имущество и…
— Ах, как ты можешь думать о разделе, сын мой! Ведь мы должны еще женить Никку. А ты старший в семье.
— Да я и не настаиваю на разделе, тетушка, этого хочет твой муж, — сказал Панчи. — После сегодняшней ссоры.
— Ты не должен обижаться на меня за то, что я сказала о твоей жене! В конце концов для меня она невестка, и если учесть, что у нее нет настоящей свекрови, то я…
— Да нет же, я говорю не о твоей ссоре с Гаури, а… видишь ли, сегодня у родника мы с дядей подрались. Я не мог сдержаться, когда он стал задирать и оскорблять меня!
— Что вы не поделили? Надеюсь, ты не покалечил его?
— Нет, но я «покалечил» его авторитет.
— Зачем, зачем ты поднял на него руку, сын мой?.. — запричитала Кесаро, и слезы хлынули из ее глаз. — Какое-то проклятие висит над нашим домом. Я уверена, что виной всему эта злосчастная девчонка!
В эту минуту в комнату вбежал Никка. Он очень удивился, увидев свою мать в слезах, придал своему лицу серьезное выражение и подошел к Панчи. Но тот подтолкнул его к матери.
— Что с тобой? — спросил мальчик.
— Ужасные беды обрушились на нас, сын! — заголосила Кесаро. — Твоя невестка нечестивица и грязнуха! А Панчи и твой отец подрались сегодня у колодца. Что мне делать? Что делать?..
Никка, который считался с религиозными запретами еще меньше, чем Панчи, и тоже постоянно терпел обиды от своего вспыльчивого отца, боготворил своего двоюродного брата.
— Мама, дай мне чего-нибудь поесть, — только и сказал он.
— Тебе ни до чего на свете нет дела! — возмутилась Кесаро. — Ты только играешь и ешь, ешь и играешь. И так целые дни!