Гавана
Шрифт:
Сидя рядом с Френчи, Эрл осматривал следы битвы и видел, что на самом деле никакой битвы, а следовательно, и блестящей победы не было. Атакующие не прорвались внутрь, и державшие оборону обстреливали их с относительно безопасной позиции из окон казарм или из-за стены, окружавшей плац. Более того, у атакующих не было не только автоматического оружия, но и гранат, не говоря об артиллерии. Это был не штурм, а пародия на него, заранее обреченная на провал.
— Того, кто это задумал, следовало бы забрить в солдаты, — мрачно сказал Эрл, которого удручали лужи крови на асфальте, свидетельствовавшие
— Да, это явно не фон Клаузевиц [55] , верно? — спросил Френчи.
— Я не знаю, кто такой ваш фон Клаузервиц, но подобного безобразия не допустил бы даже самый обкурившийся солдат.
— Обязательно передам Роджеру, — пробормотал Френчи и повернулся к майору, который только что повесил трубку, — Ну что, мы можем проехать? Вы закончили переговоры?
Майор моментально преобразился. Сообщение из штаба, каким бы оно ни было, заставило его залебезить:
55
Клаузевиц Карл фон (1780-1831) — немецкий военный теоретик и историк.
— Прошу прощения, сеньор Шорт, я не знал... Мне только что сообщили... Я получил приказ оказывать вам всяческое содействие.
— Нет проблем, приятель, — ответил Френчи. — Просто пропустите нас внутрь, чтобы мы могли увидеть все своими глазами и как можно скорее сообщить об этом в мой штаб.
— Есть, сэр, есть, сэр...
С этими словами он подал знак солдатам, корчившим из себя героев, чтобы те расступились, отогнали толпу и освободили дорогу. Френчи завел двигатель черного «форда» и через ворота проехал во двор казарм, куда проникло всего несколько повстанцев.
— Вы готовы к этому? — спросил Френчи Суэггера. — Эрл, вы думаете, что после Тихого океана вам ничто не страшно. Но вы ошибаетесь. Это зрелище проймет даже вас.
Они проехали немного дальше и вышли из микроавтобуса.
Отовсюду неслись крики.
К этому времени полиция схватила в разных районах Сантьяго по крайней мере шестьдесят человек: одних в нескольких кварталах от казарм, других в военном госпитале, куда те обратились за медицинской помощью, третьих в отеле «Рекс», стоявшем на той же улице, четвертых — довольно далеко отсюда. Всех привезли во двор казарм и начали допрос.
Большинство было избито во время ареста, а кое-кого продолжали зверски избивать до сих пор. Но это нельзя было назвать пытками. Просто так получилось. Эрл обвел глазами двор и увидел десяток сцен насилия. Два солдата прижимали пленника к земле или стене, а двое других били его прикладами винтовок, но не так сильно, чтобы вышибить ему мозги: удары должны были причинить жертве максимум боли — сломать нос, выбить зубы, раздробить коленную чашечку, лодыжку или стопу. Пленные кричали негромко — у большинства просто не оставалось сил для этого. Лицо одного из избиваемых было так окровавлено, что Эрл понял: бедняге не выжить.
— Парни не теряют времени, верно? — сказал Френчи.
— Это только подготовка, — ответил Эрл, кивнув на палатку, разбитую на авеню
— Вы правы, — ответил Френчи.
— Давайте заглянем и посмотрим, что там творится. Хочу понять, на чьей я стороне.
— Да, конечно. Мы можем поговорить с их командиром.
— Если он мужчина.
— О да, он мужчина.
Эрл и Шорт подошли поближе, и, конечно, лейтенант шуганул их, но Френчи шепнул три магические буквы и предъявил удостоверение. Лейтенант тревожно оглянулся на майора, тот кивнул, и их пропустили.
Никто им не мешал. Они сделали несколько шагов и застыли как вкопанные: навстречу вели человека. Оба глаза пленника были закрыты повязками, однако из-под них текли реки крови и заливали лицо. Человек едва ковылял. Он пробормотал что-то патетическое, а потом упал на колени и зарыдал.
— Держи себя в руках, — сказал офицер, вынул из кобуры автоматический пистолет «стар», наклонился и быстро выстрелил человеку в затылок.
Жертва рухнула вперед, и ее череп со стуком ударился об асфальт. Человек лежал неподвижно, а кровь, хлынувшая из раны в голове, смешивалась с кровью из глаз.
Офицер сунул пистолет в кобуру и крикнул. Подошли два солдата и потащили труп прочь.
— Это был предатель и ублюдок Сантамария, — заявил офицер двум американцам. — Считал себя умнее всех, но посмотрите, как он кончил. Вот так на Кубе карают за измену.
— У вас есть чему поучиться, — сказал Френчи.
— Да уж.
— Что вы обнаружили?
— Обратитесь к офицеру внутри. К Латавистаде. Он здесь главный. Все ответы у него. Он их раскалывает.
— Это был тот самый человек, о котором мы думали?
— Его имя вырвали у приговоренных.
— Кто-нибудь знает, куда он исчез?
— У них не было плана. И маршрутов отхода тоже. Этот трус сбежал, вот и все. Мы поймаем его, потом с ним побеседует Ojoc Bellos, а потом его расстреляют так же, как этого пса Сантамарию.
— Спасибо, — сказал Френчи.
— Конечно. Тут наши страны — партнеры.
Во время этой беседы Эрл стоял как столб. Его бесстрастное лицо не выражало ни ужаса, ни отвращения, ни осуждения. В свое время он видел столько трупов, что реагировать на них не имело смысла, следовало только помнить.
Они с Френчи вошли внутрь.
Там творил чудеса Ojoc Bellos, он же Рамон Латавистада. Его форма была пропитана кровью, как фартук мясника. Крики были жуткими, боль ужасной, и стоявший перед ним скованный человек дрожал, корчился и молил о пощаде. Капитан, напротив, был холоден и спокоен. Он работал неторопливо и точно, как опытный хирург. Резал, шепотом задавал вопрос, серьезно выслушивал ответ, советовался с подчиненными, проверял и перепроверял сведения, делал заметки, а потом возвращался к работе. Причинял мучения с видом сельского врача, сообщающего плохую новость давнему пациенту. Делал вид, что испытывает такую же боль, как и они сами, умолял не молчать, а потом резал их, резал снова и снова.