Гавр – сладость мести
Шрифт:
Увидев Конный клуб, куда он приехал с конями и всей их амуницией, Лешка сначала даже обомлел, а потом пришел в восторг от всего, что его окружало. Это был настоящий Конный клуб, такой, который должен быть, какой он себе представлял, какой видел по телевизору в программе Евроспорт. Конюшня на ипподроме по сравнению с ним была убога и вообще не отвечала никаким требованиям. Другое дело — здесь. Территория клуба была огромна: кроме построек конюшни, манежа и административных зданий, здесь еще было место на большой плац и множество левад, в которых гуляли лошади. Сама конюшня была отремонтирована и смотрелась что снаружи, что изнутри по-европейски, именно так, как он видел по телевизору. Из конюшни асфальтированные дорожки вели в манеж с таким хорошим грунтом, что Лешка
Целую неделю, каждый вечер Алешка взахлеб рассказывал Гавру, как там здорово и как ему все нравится. Гавр видел светящиеся восторгом глаза парня и чувствовал себя предателем. Это паскудное чувство, оно было в его душе, а ведь он верил, что в нем нет ничего человеческого и все эти лишние чувства он изжил из себя. Да вот только он ошибся, и теперь ему было погано от себя и от того, что он врет и себе, и ему. Только вот глаза Лекса не были ложью, и сам он был таким настоящим, неподдельным с его искренними чувствами. Его искренняя радость, детская непосредственность и неумение скрывать эмоции так подкупали, что Гавр терялся в этом. Теперь он понимал, почему Назар полюбил этого парня.
Вот так Гавр и жил, борясь с тем, что он чувствовал.
Алешка видел иногда, как Гавр менялся и становился другим, и ему казалось, что он чувствует фальшь… но он гнал от себя эти мысли, ему было за них стыдно. Как он вообще может плохо думать о человеке, который столько для него делает и который его любит? Ведь Леша помнил, как тогда Гавр признался ему в любви. Поэтому странности Гавра он относил к его работе. Он понимал, что Гавр много работает, и все это сказывается на нем. Вот он какие деньги зарабатывает, что с легкостью оплачивает Лешкины увлечения спортом. И еще столько денег ему оставляет, чтобы он все для коней покупал, ну и для себя. И бабушку его содержит. Ее после обследования в Москве перевели в подмосковную клинику, так как врачи вынесли неутешительный диагноз, и Алешка понимал, что дома он не сможет обеспечить ей правильный медицинский уход. Бабушка была совсем плоха, практически парализована, редко приходила в себя и больше не узнавала его. Но она была жива, и для Алешки это было важно. Теперь он ездил к ней, в эту клинику, и видел, что у бабушки есть все самое лучшее, а больше уже никто ничего для нее сделать не может.
Так незаметно подкрался и декабрь, предвестник окончания года. Алешка, увлеченный новым этапом в своей жизни, и не заметил, что год идет к завершению. Он был счастлив опять окунуться в спорт, тренинг лошадей, работу с учениками, которые у него появились на новом месте, и свои спортивные достижения. У него были деньги на соревнования, и Лешка стал ездить по стартам на Вальхензее. Зяму он уже не брал под себя, оставляя его для учеников, которые тоже стали ездить на нем на соревнования, но по небольшим высотам.
Переезжая на эту конюшню, Алешка очень беспокоился о том, что и здесь о нем все будут говорить, обзывать его и отвергнут его, но Гавр, выслушав его опасения, лишь рассмеялся и сказал, что на этой конюшне нет быдла, которое недалеко по своему интеллекту и не может принять новое. На этой конной базе к нетрадиционным отношениям относятся лояльно, считая это вполне естественным явлением, так, как уже давно принято считать в Европе. Леша недоверчиво отнесся к словам Гавра и поэтому первое время держался отстраненно, как будто опять ожидая услышать в свой адрес обидные слова. Но постепенно, знакомясь с коллективом, он стал осознавать, что Гавр был прав. В этом КСК были еще ребята,
Постепенно он влился в коллектив и наконец перестал ощущать себя изгоем или прокаженным, как было на других конюшнях. Здесь даже родители его учеников лояльно относились к его ориентации. Хотя, вот его самого эта ориентация и коробила. Он вообще только здесь узнал это слово и его значение; он всегда считал себя нормальным, обычным, как все, а оказалось, что он другой. Но он смирился с этим и принял перемены, произошедшие в его жизни, еще раз придя к выводу, что он слабак и не в силах противостоять обстоятельствам. Он просто сломался и вот поэтому стал таким. Ему было тяжело и грустно от понимания этого, но сил на борьбу не было, да и смысла в этой борьбе он не видел. Он достаточно боролся, и ни к чему это не привело. Вот так он и жил.
В конце декабря на базе клуба проходили соревнования, посвященые предстоящим новогодним праздникам. Алеша принимал в них участие, он тщательно к ним подготовился на Вальхензее и подготовил двух своих учеников на Зацепе. В день соревнований приехал Гавр. Алешка даже растерялся, увидев его. Гавр сказал, что пойдет на трибуны и не станет ему мешать, а будет оттуда смотреть за происходящим на манеже.
Леша, идя в конюшню к лошадям, чувствовал радость от того, что в его жизни есть человек, которому действительно небезразлично то, что он делает. Хотя… Алешка вспомнил, как давно, как будто в другой жизни, Назар приехал с пацанами в Битцу и тоже с трибун смотрел, как он выступал на Вальхензее. От этих воспоминаний стало очень больно…
Алешка, зайдя в туалет, умыл лицо холодной водой и смотря на себя в зеркало произнес:
"Нет больше Назара, нет…"
Он знал, что должен жить дальше, и он был благодарен Гавру, что тот приехал.
На этих соревнованиях Алеша на Вальхензее занял третье место, а его два ученика, выступающие в другом маршруте на Зацепе, тоже вышли в пятерку лидеров. Лешку порадовали его ученики, и родители этих мальчиков потом буквально засыпали его комплиментами.
Домой они возвращались вдвоем в машине Гавра. Уже в машине Гавр стал целовать его губы, и Алеша знал, чем окончится этот вечер.
Дома их страсть уже ничем не сдерживалась. Гавр был настойчив, Леша подчинялся его воле, чувствуя, что ему это нравится, что ему хорошо, очень хорошо с этим человеком.
Потом они долго лежали на кровати, смотря в потолок, на блики света на нем. Вставать было лень, даже пойти в душ не хотелось, такая в теле была приятная усталость и нега. Гавр нащупал своей рукой ладонь парня и сжал ее. Ему было хорошо, тихо, спокойно и так уютно, что это пугало его.
Рука Лекса была теплой, мягкой, и, чувствуя ее, он переставал ощущать одиночество и пустоту. Вообще этот Лекс менял его мир, с ним он начинал все видеть по-другому. Человечнее как-то, хотя он и боялся в себе этой человечности, зная, что это лишнее, ненужное. Вот только сейчас он позволил себе быть обычным, как все — лежать и смотреть в потолок и чувствовать тепло того, с кем ему хорошо.
Еще он вспоминал Лекса на коне. Сегодня он впервые видел его верхом на лошади и был поражен увиденным. Вдруг этот Лекс, ничтожество, каким он его всегда считал, дешевка, официант из его клуба, любовник его врага, сегодня предстал перед ним совсем другим. Он смотрел, как Лекс, сидя на поражающем взгляд высоком вороном жеребце, с такой легкостью и изяществом ведет коня на препятствия и так бесстрашно взмывает на коне ввысь, преодолевая эти барьеры. У Гавра аж дыхание перехватывало, когда конь Лекса подходил к барьеру, а потом вся эта огромная черная махина как пушинка взмывала в воздух и перелетала через барьер. А ведь это его конь, вернее его отца.