Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...
Шрифт:
В июне 1762 года братцы-преображенцы показали силушку так, что Европа содрогнулась. Для Державина всё началось трагически: слуга сослуживца украл у него все деньги да и скрылся… Вора поймают, деньги Державину вернут — но это случится чуть позже. Удручённый, занедуживший бродил Державин, как тень, а в городе развивались удивительные события.
«После обеда часу в 5-м увидели большую четырёхместную карету, запряжённую больше нежели в шесть лошадей, с завешенными гардинами, у которой на запятках, на козлах и по подножкам были гренадеры же во всём вооружении; а за ними несколько конного конвоя, которые, как после всем известно стало, отвезли отрёкшегося императора
Июньские события Державин называл революцией. Хотя записывал он свои воспоминания, когда слово «революция» уже грозно звучало на весь мир и ассоциировалось с мятежной Францией, с гильотиной, с якобинцами, с войной на всю Европу. Такую революцию он считал преступной, а воцарение Екатерины одобрял. Но шумная пирушка над гробом несчастного императора — мистерия жутковатая.
Стояла жаркая погода. От быстрых переходов, солнца и вина Державина разморило. Винные погреба открывались перед победителями. «Пошёл пир на весь мир; солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мёд, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили всё вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случилось. В полночь на другой день с пьянства Измайловский полк, обуяв от гордости и мечтательного своего превозношения, что императрица в него приехала и прежде других им препровождаема была в Зимний дворец, собравшись без сведения командующих, приступил к Летнему дворцу, требовал, чтоб императрица к нему вышла и уверила его персонально, что она здорова».
Все старательно делали вид, что престол заняла законная государыня. Предстояла коронация — венчание на царство в московском Успенском соборе. Эта церемония оставалась незыблемой со времён Иоанна Грозного. Преображенцев ждала Первопрестольная. Державин должен был своим ходом добраться до Москвы, провести там некоторое время в отпуску, а потом присоединиться к полку. Чуть ли не на последние деньги он купил кибитку и лошадь и направился из Петербурга в Москву, по будущему маршруту Радищева.
Вот это был пир во всю ивановскую. На площади, возле колокольни, стояли увесистые быки с начинкой: царское угощение. Рейнское вино лилось рекой и посверкивало в фонтанах. На древних, обветшалых стенах Кремля устроили сказочную иллюминацию.
«Государыня тогда часто присутствовала в Сенате, который был помещён в Кремлёвском дворце; проходя в оный, всегда жаловала чиновных к руке, которого счастия, будучи рядовым, и Державин иногда удостаивался, нимало не помышляя, что будет со временем ея статс-секретарь и сенатор». Не помышляя?
Неужели солдат Державин напрочь был лишён честолюбивых мечтаний? В гвардии он повидал немало: перевороты, карьерные взлёты молодых офицеров, шалости богачей… Императрица рядом. Не ровён час, попадёшься на глаза, отличишься. Но, конечно, в дни разочарований непросто было поверить в свою звезду. Ещё и проклятая неуживчивость мешала ему завести надёжных друзей. Начинающему стихотворцу, который считал себя способным к наукам, был необходим меценат. И, казалось бы, до Шувалова было рукой подать. Вот он, случай! Державин твёрдо решил в Москве обратиться к Ивану Ивановичу.
Надолго Державин задержался в Москве. «На масленице той зимы был тот славный народный маскерад, в котором на устроенном подвижном театре, ездящем по всем улицам, представляемы были разныя того времени страсти, или осмехалися в стихах и песнях пьяницы, карточные игроки, подьячие и судьи-взяточники и тому подобные порочные люди, —
О солдатской службе Державин вспоминал в жалобных тонах.
Поселили его с даточными солдатами во флигеле дома Киселёвых — то ли на Никитской, то ли на Тверской. Тщетно искал он уединение — чтобы поразмыслить, поупражняться в рисовании…
Даже пустяковый чин капрала не шёл к нему в руки. Некоторых нерадивых соратников повысили сразу, через несколько месяцев службы, а Державина — старательного, разумного — обошли. Почему?! Пришлось скомкать гордость и обратиться к майору Орлову — да-да, к тому самому екатерининскому орлу Алексею Григорьевичу. Орлов обещал разобраться — и вскоре несправедливость была исправлена. Это случилось в мае 1763-го, вскоре после переворота. Державин навсегда сохранит в сердце благодарное чувство к плечистому герою — и в 1796 году посвятит Алексею Орлову (в ту пору — далеко не самому влиятельному вельможе) пиндарическую оду «Афинейскому витязю».
Став унтер-офицером, Гаврила Романович решил показаться матери и отпросился в отпуск. В Казань он отправился в компании с другим капралом, Аристовым, и некой миловидной молодой особой, которая была дамой сердца Верёвкина. Аристов оказался третьим лишним, а у Державина с красавицей случилось «соединение их пламени». Правда, в Казани даму пришлось уступить учителю: любопытно, что в доме Верёвкиных ей пришлось уживаться с законной женой просветителя.
Вернувшись в Петербург, Державин поселился уже в офицерских казармах. Там было уютнее и сытнее, там капрал изведал соблазны разгульной жизни. Картам и вину офицеры и унтеры предавались с безудержной страстью!
От повседневных тягот отвлекали рифмы. Особенным успехом пользовались стансы, сочинённые в честь солдатской дочери Наташи. За эти стихи Державин удостоился шумных похвал Василия Неклюдова — находчивого унтер-офицера. Однажды Державин в солоноватых стихах высмеял любовную интрижку некоего полкового секретаря с женой некоего капрала. Стихи дошли до настоящего полкового секретаря — и не на шутку его обидели.
Из-за этого Державин на несколько лет задержался в капралах. Секретарь всякий раз самоуправно вычёркивал его фамилию из списков, предназначавшихся для повышения в чине. Скромный капрал уже писал стихи едва ли не лучше всех в России. Ломоносова и Сумарокова за торжественные оды осыпали золотом, а никому не известный Гаврила Державин сочинил оду «Императрице Екатерине Второй», которая мало чем уступала ломоносовским образцам. И звучала самобытно, несмотря на неизбежное влияние того же Ломоносова…
Эту оду императрица, конечно, не прочитала. Не выпал случай. Но Державин верил в свою звезду. Откуда он взял столько стоического терпения? Он, порывистый, горячий «мурза»? Рядом с ним взмывали под облака фавориты императрицы. Одни «попали в случай», другим удалось отличиться в военных делах, третьим найти покровителей, влиятельных родственников. У Державина оставался последний шанс: снова напомнить о себе Шувалову. Иван Иванович, конечно, уже не был всесильным вершителем судеб, каким его сделала императрица Елизавета. Новые времена, новые фавориты. К славе «весёлой царицы Елисавет» Екатерина относилась ревниво. И всё-таки Шувалов в екатерининские годы несколько раз возвращался из европейского далёка и становился украшением екатерининского двора.