Гаврюша и Красивые

Белянин Андрей Олегович

– Что за суета в доме? – поинтересовался он, когда бабушка вновь вернулась и начала греметь посудой.

– Да так, – вздохнул кот, косясь на молоко. – Гость пожаловал, к Глафийе…

– Из какого мира пришелец? – Гаврюша избавил Маркса от мучительного зрелища и в один миг уполовинил содержимое кошачьей миски.

– Из этого, из йеального.

Рискуя быть разоблачённым, домовой открыл холодильник.

– Говори, что хочешь? У меня сегодня праздник, угощаю.

– Да мне бы… – с надеждой встопорщил усы Маркс.

– «Дружбы» не проси, с этим

покончено. На вот, сыровяленой попробуй. – В миску шлёпнулся душистый кусочек свежей колбаски.

Дверца холодильника закрылась в тот миг, когда к нему повернулась бабуля, чтобы взять масла. Гаврюша зевнул, а баюн, жадно давясь, отвернулся от хозяйки.

– Устал я сегодня, шибко устал. Колдовал много, летал быстро и не спал совсем. Побудь за старшего, пока наши не вернутся, лады?

Маркс утвердительно икнул и удовлетворённо повалился на спину. Рыжий домовой допил молоко и дёрнул прямиком в ванную, чтобы вздремнуть часок-другой внутри стиральной машины, а баюн ёрзал и мурчал от блаженства. Бабуля с умилением посмотрела на пустую миску и довольный результат рядом.

– Марксик у меня умница, правда? – проворковала она, обращаясь к любимцу.

– Вам помочь, Светлана Васильевна? – В кухню, сияя, как витрина ювелирного магазина, вошёл высокий блондин. – Глафира переодевается.

Он был слишком изыскан для всей этой обычной обстановки и, когда проходил, старался ничего не задеть, то и дело проверяя рукава пиджака. Быстро окинув взглядом скромную кухню, Максим потерял к ней всякий интерес.

Бабушка засмущалась и уронила салфетку.

– Нет, нет, нет! Садитесь, молодой человек, чай готов, всё есть. – Она поспешила протереть и без того чистую скатерть, не забывая любоваться внучкиным «приобретением». – Много сегодня занятий было?

– Не знаю, Светлана Васильевна, – без тени смущения признался «жених» и со значением в голосе сообщил: – У меня индивидуальный график обучения. Много работы. Три встречи до обеда, три после… День расписан практически поминутно.

На каждое его слово бабушка с восторгом кивала, словно говоря: «Да, да! Нам именно такой и нужен! Прекрасно, прекрасно!»

Он провёл ладонью по стулу и внимательно посмотрел на подушечки пальцев. Сел парень на самый краешек, чтобы не помять идеально выглаженные брюки.

– Интересно… – Бабушка задумалась. – И что же за встречи?

– Партийная работа, – как бы невзначай заметил Максим, поворачиваясь к бабуле в самом выгодном ракурсе, в римский профиль. – Я же заместитель по связям с общественностью от нашей студенческой партии. Приходится совмещать, планировать, рассчитывать.

– И что же за партия у вас такая, студенческая? В защиту животных или за мир во всём мире? А как вы относитесь к личности Владимира Ильича Ленина?

У Маркса слегка прошла эйфория колбасной радости, и он навострил ушки. Когда разговор заходил о всяких там убеждениях, партиях, лозунгах и собраниях, он всегда навострял ушки. Это же Маркс!

– Да так… Нефтегазовая надежда России. Мы молодая партия, но отбор у нас очень

серьёзный, надо же соответствовать! – Максим Скворцов выпрямился, взгляд его стал очень строгим и мудрым. Сразу было видно – он соответствует.

Бабушка чуть не выронила чашку со свежезаваренным крепким чаем, но вовремя спохватилась и поставила её перед нефтегазовой надеждой своей ненаглядной внучки. Кому-кому, а Глашеньке бабуля (несмотря на коммунистические убеждения) от всего сердца желала кого-то в этом роде – понефтегазовей да понадёжней!

– Прошу меня извинить, мне нужно вымыть руки, – сдержанно сказал Максим, вполне довольный произведённым впечатлением, и вышел из-за стола. – Представляете, Светлана Васильевна, некоторые чудаки кладут пакетики прямо в заварочный чайник!

Бабушка дружески хихикнула и повернулась к разделочному столу, на котором стоял стеклянный чайник с поршнем. Рядом – начатая коробка пакетированного чая. Она открыла шкафчик и забросила улику подальше.

– Ну, Глашка! Ну, оторвала девка! – с искренним уважением вырвалось у Светланы Васильевны, и в этот самый момент в дверь снова позвонили.

В дом ворвалась шумная орда, состоявшая всего из двух человек – папы и сына.

Если бы не разница в росте, можно было принять их за друзей-первоклассников. Разбросав обувь и шапки, не замечая никого и ничего, включая Глашу, которая их впустила, они вели только им одним понятную игру.

Егор держал игрушечную рацию и строчил из неё, как из пулемёта, а папа делал вид, что убегает, пригибаясь от шквала пуль. При этом Вал Валыч смешно подскакивал, прикрывая руками задние карманы брюк, и вопил как сумасшедший осёл. При каждом таком прыжке и вопле Красивый-младший просто валился со смеху.

– Ты арестован, злой начальник! – кричал Егорка. – Сопротивление бесполезно!

– Ай-йяй! Уй-йюй!! Мама-а!!! – вопил Красивый-старший. – Не стреляйте! Во мне и так полкило пуль. Я обещаю исправиться!!!

Максим Скворцов вышел из ванной и, никем не замечаемый, смотрел на происходящее круглыми от изумления глазами. На шум и гам вслед за парнем вылез и сонный Гаврюша, сжимая в руках маленькую подушку с травами, с кухни подтянулась бабушка, и даже Маркс высунул любопытную морду.

Папа, не снимая зимней куртки, повалился на спину в прихожей, широко раскинув руки и ноги. Он стал похож на кремлёвскую звезду, а сын уселся ему на живот и, вознося руки к потолку, прокричал:

– По-бе-да-а!!!

Вал Валыч скорчил та-а-акую гримасу, что даже Глаша не удержалась и прыснула. Все остальные стояли как вкопанные.

– Баб, привет! – вежливо сказал Егор, начиная приходить в себя. – Бабуль, ты не поверишь, у нас с папой сегодня просто сумасшедший день!

– Охотно поверю! – строго ответила Светлана Васильевна. – У нас, между прочим, гости. Максим Леонидович. Друг нашей Глашеньки.

Глаша смущённо повела плечами.

– Максим, – бабушка протяжно вздохнула, – знакомьтесь, этот человек на полу – Глашин папа, Валентин Валентинович Красивый…