Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга)
Шрифт:
Зато мяч — порождение фантазии Хоутона и молодых гаянских инженеров — не стеснялся в выражениях, хотя и теперь в сравнении с некоторыми болельщиками Земли он выглядел приготовишкой.
Еще раз спортивная фортуна погладила Хоутона по голове: мяч просился в сетку. Боб неверным ударом изо всей силы направил его в боковую штангу, откуда он рикошетом вернулся обратно. Мяч будто рассвирепел от боли и закричал:
— Уберите вратаря и штанги — иначе он не забьет!
Стадион грохнул, а Боб вполголоса обругал мяч так, что мое перо отказывается воспроизвести
Услышав незнакомые слова, мяч тут же запросил энциклопедию Земли, получив разъяснение, доложил кибернетическому судье и… принялся подыгрывать команде противника, если нога Хоутона касалась его.
Счет стал 1:0 в пользу космонавтов. 2:0… 3:0!.. Уже все заметили неладное. Хоутон явно отбивал мяч от своей площадки, а он влетал в ворота партнеров Боба и вопил: «Гол!..»
Лишь после того как Хоутон сослался на неважное самочувствие (оно сейчас действительно оставляло желать лучшего) и ушел с поля — игра стала нормальной. Тиунэльцы размочили сухую таким безукоризненным голом, что мяч лег в сетку с криком «Браво!..», а Хоутону даже послышалась нескрываемая ирония в голосе мяча.
Но ни о какой «иронии», конечно, не могло быть и речи, ибо слова, записанные на кристаллофоне внутри мяча, воспроизводились с одинаковой интонацией, а их выбор, зависел от того, какая сторона мяча была ближе к кибернетическому датчику, мимо которого он пролетал.
— Наверное, механизм мяча стал привыкать к игрокам? — спросил Ган, все еще смеясь от души. — Такое случается в нашей технике. Надо его заменить…
— Нет, нет, — воспротивился Боб. — Он не виноват! Ган вновь увлекся игрой, а Хоутон честно рассказал нам о «нравственном» поединке с мячом и кибернетическим судьей.
… Игра окончилась, и мы отправились в гостиницу космонавтов. Ле доволен: он считал необходимым веселую встряску перед галактическим полетом.
7
День вылета. Последние часы на Гаяне… … На стартовой площадке диспетчеры и обслуживающий персонал — ни одного лишнего человека. Суховато для прощания с планетой, гостеприимством которой мы столько пользовались… Мы тщательно скрываем друг от друга свои мысли и грустим про себя.
Ган приглашает в комнату отлетающих: скромная обстановка — несколько кресел и непременный торшер, вокруг которого мы и расположились.
— Мы не хотим утомлять вас, — сказал Ган, — но. Ле утверждает, что час, который мы просим вас провести у Телепатона, вполне оптимален. Гаяна хочет проводить вас.
— Мы тоже хотим видеть Гаянцев, поговорить с ними, — повеселел Шелест.
Ган включил Телепатон — стены комнаты словно растворились, и мы начали волнующее, трудноописуемое «путешествие» по городам планеты.
На площадях миллионы людей. Они ласково всматриваются в наши лица. Они видят нас, слышат, а многие имеют возможность сказать что-то и от себя. Они понимают, что нам невозможно ответить на все их пожелания и напутствия; им хочется видеть нас в последний раз и поднять левую руку.
Вот и наша
Дворец Человека… Народный Совет Гаяны стоя, по земному обычаю, приветствует нас. Наш небоскреб «Земля»… Величественная фигура Владимира Ильича Ленина на фоне гаянского неба. Величайший мыслитель Земли будто желает нам счастливого возвращения домой.
Всякое может случиться на таком длинном даже для луча света пути, словно говорит он, но вы преодолеете время и расстояние, будете дома!
Глава тринадцатая
«ЗОВУЩИЙ К ЯДРУ»
1
177-й день полета — по земному времени… Шелест и Хоутон спят в жилом отсеке. Не в анабиозе, а просто отдыхают. Я дежурю в кабине управления. Кибернетический календарь лениво складывает секунды в часы, сутки, месяцы Он неумолим, в нем нет ничего человеческого, он никуда не торопится, занятый главной задачей своей «жизни» — считать время.
Наше призвание — дело! А его мало в полете: трудно назвать деятельностью ожидание чего-то, попытки изучить окружающую среду.
Кстати, лучшими нашими помощниками в этом оказались оутроны: они с большого расстояния почуяли приближение космического струйного течения, и мы, заблаговременно сбавив скорость, не врезались в невидимую прочную стену, а прошли ее насквозь с минимальными перегрузками.
Еще полезнее оутроны в самой струе. С их помощью мы узнали, что поле течения наиболее напряженное и быстрое — вдоль его оси. Затем мы подключили оутроны к механизмам управления звездолетом, и помчались, по существу ведомые живыми микроорганизмами, ни на йоту не отдаляясь от центра космической струи!
Сколько раз вспоминали мы добрым словом Оу!..
Сегодня мое дежурство. Однообразие приелось, с удовольствием занялся бы чем-нибудь, но приказ командира — дорога нашей воли. По-иному нельзя.
Включаю окна-телевизоры на окружающий фон и всматриваюсь в звезды: где-то по курсу Земля. Кто-то сейчас родился, кто-то окончил свой жизненный путь.
Где-то на набережной Москвы объясняются в любви, а рядом — последнее объяснение. Мне хочется крикнуть им: «Милые, не ссорьтесь! Что бы ни произошло между вами — причина раздора внутри вас самих!»
Но я не вижу их, они — меня…
Где-то и на бульваре Тиунэлы двое — издали им казалось, что у них одна путеводная звезда, а подошли ближе и увидели, что она двойная — таких много во Вселенной. И они с грустью и облегчением разошлись: каждый потянулся к своему светилу…
Что это я все про любовь и про любовь?.. Будто нет иной темы для размышлений.
Я примечаю вдали и слева зеленое пятнышко туманности и понимаю, мы подлетаем к месту, где космос взял в плен Юль и Евгения Николаевича… Их забросила сюда не только жажда знания, но и светлая любовь Любовь, ставшая легендарной для Гаянцев.