Гайдамаки
Шрифт:
— Пойдём, — указал на кирпичный дом с деревянной башней за ним тот, что открывал ворота. По одежде было видно, что это сотник. — Комендант ждет.
— Не спеши, дай оглядеться. — Максим поправил серую смушковую шапку, продолжая разглядывать городовых казаков.
— Впервые видишь, что ли? — упершись руками в бока, спросил один из них.
— Таких, как вы, впервые. Не все за панское добро свои лбы подставляют.
— Где же ты других видел? — снова бросил тот же самый казак.
— Везде. С нами восемь сотен казаков надворной стражи.
— Пойдем-ка, — дернул его за рукав сотник.
Но Зализняк уже не обращал на него внимания.
— Потому что им надоело стеречь панов и есть объедки с панского стола. Кто вы? Разве не такие же христиане, как и мы? Разве богаче стало в ваших хатах, когда вы надели эту одежу? Говорят, что казацкому роду нет переводу. Нет, переводятся уже рыцари.
Казаки склоняли головы, но не отходили. Но в это время, не дождавшись парламентеров, выбежал сам комендант.
— Чего рты поразевали?! — загремел он на казаков. — А вы идите за мной!
— Можно и тут поговорить, — сказал Зализняк. — Зачем, комендант, хочешь затворяться от своих людей?
Между казаками пробежал легкий шепот.
— Ты ещё разглагольствуешь! В яме заговоришь. Возьмите его!
Никто из казаков не шевельнулся. Сотник подступил было к Максиму, но Швачка поглядел ему в лицо так, что тот отступил назад, за спину коменданта.
— Мы предлагаем сдаться, у нас нет никакой охоты стрелять в своих, — сказал Зализняк казакам.
— А нам ничего не будет? — спросил кто-то со стены.
— Ничего. У вас никто и оружия не заберет. Кто хочет — переходите к нам, будем вместе шляхту бить.
Максим снова обернулся к коменданту. Тот, поняв, что гарнизон не на его стороне, хотел броситься к дому, но ему преградил путь Швачка.
— Постой! Мы же не договорились, что к чему.
— Стреляйте в них! — бледнея от страха, завизжал комендант и схватился за саблю.
Никто не видел, как сквозь низенький частокол около домика просунулось ружье. Оно качнулось дважды и черным дулом нацелилось на Зализняка, который стоял к нему спиной. Случайно оглянувшись, Ян заметил его.
— Атаман, берегись. — Он дернул Зализняка за руку, и тот, потеряв равновесие, упал на Яна. Они вместе покатились по земле. В тот же миг грянул выстрел. Казак, что стоял напротив Зализняка, схватился за грудь, крутнулся на месте и, словно подкошенный, упал головой вперед. Воспользовавшись минутным замешательством, комендант вскочил в дом и закрыл дверь.
— Братцы, Митька убили! Это же в нас стреляют! — крикнул молодой чубатый казак, пытаясь поднять мертвого. — За что? Митько, Митько, встань!
— Открывай ворота, — послышались голоса.
Несколько человек кинулись к воротам. Из дома прозвучали три выстрела. Один из казаков, бежавших к воротам, присел к земле, схватился руками за живот. Однако ворота были уже открыты, в них вбегали гайдамаки. Теперь почти изо всех окон второго этажа загремели выстрелы. Одна пуля просвистела
— Под стены, там пули не достанут.
А ещё через несколько минут гайдамаки уже лезли в окно дома, откуда отстреливались комендант и старшины.
От крепости гайдамацкая лавина плеснула на город. Словно камешек в бурном потоке воды, мчал в этой лавине Неживой.
Помнил он, как прыгнул с конем через плетень, как рубанул бегущего всадника, и вот гайдамацкий поток выбросил его на берег.
Бурно раздувал бока конь, всхрапывал коротко.
Неживой огляделся. Он очутился в конце какой-то незнакомой улицы; шинок, две лавчонки…
«Где сейчас Гершко, Зозулин напарник?» — вдруг вспомнил он лавочника, к которому всегда возил горшки.
Подгоняемый любопытством, Неживой дернул поводья и пустил коня вскачь. Около переулка, в котором жил Гершко, из-под тына выскочили двое гайдамаков.
— Остановись, нельзя туда! — крикнул один из них.
— А что там? — спросил Неживой, слезая с коня.
Один из гайдамаков показал рукой. Неживой прислонился к тыну. Возле хлева, зацепившись свитой за колышек, висел гайдамак. Его руки свисали, как две палки, голова упала на грудь. Семену показалось, будто гайдамак шевельнул ногой, пытаясь достать землю.
— Он ещё живой, — Семен приготовился прыгнуть через тын, но один из гайдамаков удержал его за полу:
— Сядь, убьют!
Неживой хотел вырваться, и в тот же миг над головой тонко, словно оборванная струна, просвистела пуля. Семен сам не помнил, как очутился на земле, прижимаясь к тыну. Оба гайдамака лежали рядом.
— Ты не рвись, он не живой, две пули в голову всажены ему, — сказал один из них. — С чердака кто-то стреляет.
Семен выглянул в дырку — окна в доме были закрыты ставнями. Он понимал, что выскакивать напротив окон опасно — за ними мог стоять невидимый враг и выстрелить в щель.
— Вы от груши не пробовали зайти, там вон другая дверь?
— Крепка. Стучали, стучали, а он сквозь нее бабахнул и мне свиту пробил, — показал гайдамак продырявленную полу.
Вдруг в хате что-то стукнуло, послышался тонкий крик.
— Это уже второй раз, слушайте, слушайте! — крикнул гайдамак.
Из хаты донесся крик громче первого. Потом что-то загрохотало, задняя дверь распахнулась настежь, и из нее выскочил юноша с взлохмаченными волосами, в разорванной сорочке. Он сделал несколько шагов и упал. Из двери выглянула голова, к задвижке потянулась рука. Это был Гершко. Но не успел он прикрыть дверь. Один из гайдамаков, почти не целясь, выстрелил из ружья, лавочник, словно готовясь к танцу, выставил одну ногу вперед и упал через порог. Неживой и гайдамаки бросились к хате. Гайдамаки вскочили в хату, а Неживой, присев на корточки, склонился над юношей. В нем он узнал того хлопца, который отводил ему коней.