Газета День Литературы # 108 (2005 8)
Шрифт:
Аршак Тер-Маркарьян ЭТЮДЫ
ЗНАКОМСТВО С ЯРОСЛАВОМ СМЕЛЯКОВЫМ Мой литературный крёстный отец, прозаик Анатолий Калинин, автор знаменитого телесериала "Цыган", с которым познакомил Борис Примеров меня — десятиклассника, сказал: "Аршак, можете принести свои стихи. Завтра улетаю в Москву..."
Тут же, в ростовском отделении Союза писателей, я старательно написал десяток стихотворений в ученическую тетрадь и передал мэтру. И через год, кажется, в 1962 году, вышел коллективный сборник "Поэзия рабочих рук"
В тот благословенный день я был счастлив, как птица, отправляющаяся в свой первый полёт. Окрылённый, всю ночь гулял по берегу моря, и передо мной, казалось, открывались радужные горизонты жизни... Честное слово, не ведал, какие подводные рифы ожидают мой парусник в этом тернистом и порой безжалостном плавании...
Но рано или поздно пути-дороги сходятся! Уже после завершения учёбы в Литинституте, работая в Севастопольском объединении "Атлантика" инженером-методистом на океаническом судне "Барограф", после завершения рейса вокруг Европы я прилетел в столицу из Стамбула. По давней привычке заглянул в ЦДЛ и обнял своих друзей — Володю Цыбина, Толю Анциферова, Борю Примерова.
Мы заняли столик, чтобы отметить мой приезд. Рядом пиршествовал король московских поэтов Ярослав Смеляков. Мой друг Боря Примеров, занявший прочное место в русской литературе, подошёл к нему и что-то прошептал. Вернулся.
— Пойдём, Аршак, я познакомлю тебя с живым классиком.
Не знаю, что наговорил Боря Ярославу Васильевичу, но, встав в полный рост, он пожал мне руку и, глядя в сторону, где в углу одиноко сидела Вера Инбер, скривив губы, мрачно процедил:
— Вот тоже, дежурная — регулировщица поездов, но почему она держит не красный, а жёлтый флажок, кхе?..
...Наше молодое застолье остановила симпатичная официантка.
— Извините, дорогие писатели, ресторан закрывается!
Нехотя мои товарищи расходились по домам.
Я — в аэропорт, и через два часа меня встретит на крыльце ещё живая мама.
КВАРТИРА НА НОВОМ АРБАТЕ Богатырского сложения, поэт Иван Фёдоров из хутора Весёлый Ростовской области приехал в Первопрестольную, уже перешагнув 50-летний рубеж, имея огромный опыт жизни на ВЛК. Как раз в то время в прессе появилось постановление правительства, что гражданам, участвовавшим в боях под Москвой, можно получить прописку и квартиру.
Иван Филиппович решил воспользоваться предоставленной возможностью. В один из дней он появился в приёмной министра культуры Екатерины Фурцевой. Увидев толпу посетителей, осаждающих кабинет, растерялся. Поняв, что пробиться на разговор не удастся, Иван Фёдоров сделал отчаянный поступок. Подойдя к столу секретарши, бдительно охранявшей двери, бережно положил медаль "За оборону Москвы" и удостоверение со словами: "Когда надо было защищать столицу от извергов-фашистов, меня не заставляли стоять в очереди!" Вышколенная секретарша
Уже перед выходом из казённого здания его остановил взволнованный оклик:
— Иван Филиппович! Иван Филиппович! Не уходите, пожалуйста, Екатерина Алексеевна ждёт вас!
Поэт замер. Развернулся. И, как огромный живой памятник, еле-еле втиснулся в кабинетное пространство.
— Дорогой Иван Филиппович, какая проблема заставила вас почтить меня своим появлением?
— Я живу на Маныче, в глубинке. У меня растут две дочки, которые завершают учёбу в мединституте. Их уже распределили в сельские районы. Выходит, мы, Фёдоровы, никогда не будем жить в городе? А тут вышло постановление...
Фурцева перебила:
— Я суть вопроса поняла, Иван Филиппович. Идите с миром. Всё будет нормально, — благожелательно молвила всесильная и единственная женщина Политбюро.
И не обманула. Через полгода старшенькая уже свила гнездо в башне на Новом Арбате и оформилась на работу в Кремлёвскую больницу.
В те времена высокие чиновники держали слово!
ПОХОРОНЫ БОРИСА МОЖАЕВА Огромного роста, бывший морской офицер Борис Можаев на всю жизнь сохранил военную выправку. Говорил спокойно, как на корабле, даже в кризисных житейских ситуациях, какие часто случаются в литературной среде, где заковыристые полунамёки имеют определённый смысл.
После Лермонтовских дней в Пятигорске мы договорились вылететь в Москву вместе, чтобы мой отчёт в еженедельнике "ЛитРоссия" о торжествах не устарел. Борис Андреевич торопился подписать очередной номер журнала "Россия", который он возглавлял. Провожал нас в аэропорт Минводы грустный Давид Кугультинов. Еле поместившись в самолётное кресло, Можаев, страдальчески сощурив умные глаза, успокаивал меня: "Ничего, Аршак, не переживай. Разберусь с текучкой, созвонимся. И я дам интервью вашей газете".
И я не тревожил его пару недель. Неожиданно раздался звонок: "Ты можешь дать телефон Владимира Бондаренко? Хочу его поздравить, а то ложусь в больницу. Приболел..."
Это был последний разговор. Потом пришла печальная весть о смерти. В малом зале ЦДЛ, где находился гроб, пришли прощаться именитые писатели. Говорили многие, но запомнились выступление критика Феликса Кузнецова и чёткое, словно математически выверенное слово Александра Солженицына, давшего высокую оценку творчеству, гражданской позиции и личности большого русского писателя.
Расстроенный, я не поехал провожать в последний земной путь Бориса Можаева. Зашёл в нижний буфет. Заказал "фронтовые" сто грамм и выпил залпом, как воду, в память мятежного человека, который "просит бури, как будто в буре есть покой"...
ПРОРОЧЕСТВО ШОЛОХОВА В белой нейлоновой рубашке и чёрном строгом костюме ко мне в номер старой гостиницы зашёл секретарь Шолохова Пётр Елизарович Чукарин. Он положил пухлую кожаную папку на круглый стол. Осторожно присел на стул и без всякой подготовки, краем глаза посмотрев, заперта ли дверь, разоткровенничался: