Газета День Литературы # 111 (2005 11)
Шрифт:
Главное, думается, не в том, подтолкнули или нет (Б.Ельцин и его окружение спасали свои шкуры, и президент — мерзкая и преступная "прореха на человечестве" — все равно пошел бы на крайние меры), а в том, что подписали, разрешили кровь по совести. То есть если бы не было расстрела, вина и грех подонков-подписантов была бы не меньше.
Во-вторых, только
Статья "Моя позиция", опубликованная через три года после "Российско-кельнских абсурдов", вызвана награждением Валентина Распутина Солженицынской премией. В статье на разном материале рассматривается вопрос о возможности объединения в рамках одной культуры разных сил, именно такую цель поставили перед собой организаторы премии. Михаил Лобанов сомневается в том, что данное мероприятие, на котором символично обнялись В.Распутин и Б.Ахмадулина, может стать началом сближения русских и русскоязычных сил. Он, как и Вадим Кожинов в случае с Андреем Нуйкиным, руководствуется логикой: фамилия поэтессы стоит под письмом 42…
С таких же позиций Лобанов оценивает пафос "Двести лет вместе" А.Солженицына. Призыв к сближению в настоящих условиях означает подавление воли к национальному сопротивлению. Следующие слова из статьи "И вздрогнут наши недруги!" — лейтмотив публикации последнего десятилетия, лобановский вариант спасения русского народа, логически вытекающий из всей героической жизни Михаила Петровича — русского критика "на передовой": "Национальная идея — это не академическая болтовня о "соборности", "общечеловеческой отзывчивости" (довольно с нас этих "общечеловеческих ценностей"), национальная идея — это борьба не на жизнь, а на смерть с нашими врагами, уничтожающими нас как нацию. Вот тогда-то и вздрогнут наши недруги, когда не только услышат, но и уверятся, что это не шутки, а настоящая война".
Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ
БЕЗ
"И всё же, если приходил в отчайнье,
То не от чтенья сих постыдных строк"
Тимур Кибиров, "Знамя"№11
Когда я слышу хайнье
Моих постыдных строчек,
То никаким отчайньем
Отнюдь не озабочен.
И если, паче чайнья,
Себя я сам читаю,
Опять-таки в раскайнье
При этом не впадаю.
Поэт подвержен вейньям
И всяческим причудам,
Плевать ему на блейнье
Читателя-зануды.
И если неприкайнье
Чтеца отягощает,
В себе я сердца тайнье
Приятно ощущаю.
Но все ж порой с отчайньем
Я размышляю грустно:
Ну как ещё в нечайнье
Язык похерить русский?..