Газета День Литературы # 142 (2008 6)
Шрифт:
То же и с фильмом "Остров". Благодаря прекрасной игре Мамонова, столь экспрессивное покаяние принимается нами как вполне допустимое и даже канонически верное. И тем не менее, где же здесь сдержанность, скупость чувств, трезвление, наконец, так настойчиво рекомендуемых даже для мирян в любой мало-мальски духовной книжке?
Больше того, наблюдая за сценой подобного покаяния, я вдруг поневоле вспомнил один крошечный эпизод из жизни афонского старца Иллариона Грузина.
Шёл как-то старец по горной тропинке и встретился ему распростёртый ниц плачущий монах.
– Ты чего? – прикоснулся к его плечу духоносный старец.
– Каюсь, – поднял зарёванные глаза монах. – Вот уже тридцать лет вымаливаю у Бога прощения, но Он не хочет меня простить. Помолись обо мне, авва.
– Хорошо, – ответил Илларион и, отходя от плачущего монаха, начал было за него молиться, да вдруг его осенило: ДОСТАТОЧНО ТРЕХЧАСОВОГО ИСКРЕННЕГО
Когда же он, осененный этой простою мыслью, обернулся назад, то на месте плачущего монаха стоял уже чёрный, как головешка, бес, который в лицо подвижнику бессовестно рассмеялся и сказал:
– А, догадался-таки, старик.
В "Лествице", правда, точно так же, как у Святых Отцов говорится о покаянном плаче, который у подвижников, пребывающих в непрерывном подвиге, продолжается всю жизнь. Да только Святые Отцы (не важно, первых или последних времён христианской эры) дружно, в один голос проясняют: вначале покаянной слезой омываются самые грубые грехи, потом все более мелкие и для простого смертного даже не различимые, как то: само намерение ко греху, короткая остановка на греховных помыслах, не своевременное ограждение себя от бесовских наскоков крестным знамением и молитвой. А тут – тридцать лет, и всё – в самом начале подвига, томимый одним и тем же, думою об убийстве, о постыдном мальчишеском малодушии, но при этом – уже и старец, больше того, – юродивый!
Юродство, или добровольный отказ от разума, "мудрости века сего", берёт начало ещё от Христа. "Ибо слово о кресте, – говорит Благовестник Христос, – для погибающих есть безумие, а для нас спасаемых сила Божья. Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? (Исаия 33; 18) Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божьей; то благоугодно было Богу безумием проповеди спасти верующих". (1 Кор. 1, 18-21) "Но Бог избрал безумное мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и униженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значущее". (27, 28) Следовательно, всякого ревностного подвижника благочестия в каком-то смысле можно назвать юродивым. Отказ от мира, от соблазнов видимых и осязаемых ради вещей невидимых и духовных – уже сумасшествие (буйство) в глазах людей плотских и душевных. И тем не менее юродство как совершенно особый путь следования ко Христу предполагает ещё более радикальный отказ от мира, вплоть до отречения от собственного разума. Правда, не в смысле – сойти с ума, но в смысле – не умничать перед ближними, переходя на новый, с виду безумный, способ контакта с миром. Юродство как институт зародилось ещё в пустыне Египта в конце IV – начале V века от Р.Х. во времена всеобщего духовного охлаждения и нравственного упадка. С тех пор всякий раз, когда положительные уроки нравственности мало кого увлекают, когда нужно действовать методом от противного, уча добродетели через отвращение от порока, тогда из среды подвижников Господь воздвигает наиболее искусных в доброделании и физически крепких с тем, чтобы они, выйдя из тишины монашеской кельи, служили ближнему одним из самых тяжёлых для человека способов. Этот подвиг не столько личный, сколько общественный; он предполагает глубокое понимание жизни и глубочайшее нравственное самообладание.
С виду старец Петра Мамонова вроде бы соответствует вышеописанному стандарту: спит на куче угля в котельной, служит людям, как бы не от себя, а выдавая себя за послушника некого старца – отца Анатолия, для всех, кроме него, затворника. Да и говорит он довольно странно, молится зачем-то не на иконы, а к алтарю бочком, то кукарекает, то бросает под ноги настоятелю чёрные головешки и лепечет нечто не разбери-поймёшь, что только потом, по факту, читается как пророчество. Одним словом, юродивый Христа ради. Да вот только Христа ли ради?
"…Необходимо помнить, что те немногие из ревнителей благочестия, которые обрекали себя на подвиг юродства, принимали его не самовольно, а по особенному призванию Божию": либо по благословению духовно опытного старца, либо "по особенному указанию Божию, иногда же и по чрезвычайному откровению" свыше. ("Христа ради юродивые восточной и русской церкви". Москва, Издание книгопродавца Алексея Дмитриевича Ступина. 1902, стр. 80)
Судя по диалогам, никто старца из фильма "Остров" на подвиг юродства не благословлял – ни настоятель монастыря, ни духовник. Значит, у отца Анатолия должно было быть откровение свыше, никак не меньше. Но опять-таки, исходя из жалоб самого старца, почему да как избрал его Господь, он не ведает. Выходит, явное самочиние. Почему же тогда отец настоятель не поставит его на место? Или, как пишут в духовных книгах, не возьмёт его, неготового к духовному подвигу, за ногу и не сбросит с небес на землю? Дабы он не сломал себе шею, когда его с лестницы самомнения сбросят бесы. Напротив, он только то и делает, что прислушивается к мнению самочинника. И даже после того, как старец Петра Мамонова и ухом не ведёт, слыша приказ отца настоятеля переселиться в другую келью, тот не только никак не наказывает строптивца, но прямо напротив, переселяется к нему в котельную на послушание? Неужто виной всему только явные чудеса, которые происходят вблизи ослушника? Они убеждают в его правоте как отца настоятеля, так и самого "старца". Но когда это, в каком православном монастыре мира единственным критерием истинности являлось чудотворение? Не Евангелие, не послушание, которое, как известно, выше
Разве чудеса бывают только от Бога? Это что – новое слово в аскетике? Евангелие от режиссера Павла Лунгина и сценариста Дмитрия Соболева? Или кое-что пострашнее?!
И вот мы добрались до самого интересного: кто он, тот "бог", которому служит отец Анатолий?!
Судя по фильму "бог" этот открывает герою Петра Мамонова практически всё возможное: и грехи окружающих его ближних, и будущее возгорание наместнического дома. Даже собственную кончину старца "он" сообщает ему с точностью до секунды. Единственное, что странный "бог" тщательно скрывает от своего "подвижника", так это то, простил ли он или нет отцу Анатолию его юношеское малодушие?
Что, Бог – это светская кокетка, заигрывающая с человеком и мучащая его, чтобы потешить своё тщеславие и получить от этого лёгкое наслаждение?!
Нет, конечно.
Тогда что? Почему "бог" героя Петра Мамонова даёт ему, можно сказать, все "царства мира": дар прозорливости, дар врачевания болезней, дар влияния на людей, даже на кинозрителей, но при этом молчит о главном?
Боюсь, что тут объяснение может быть только одно: "бог" отца Анатолия держит своего подвижника на коротком поводке молчания о главном исключительно потому, что он просто не доверяет грешному человеку: а вдруг тот узнает, что уже прощён, да и сбежит со своего поста? "Он" использует вверившегося ему подвижника исключительно как орудие своего влияния на окружающих.
Лживость же и лукавство, недоверие к человеку и патологическая склонность к истязательству всех и вся, даже своих любимчиков, замечена, как мы знаем, только у одного "великого архитектора вселенной" или, что то же самое, у князя мира сего, у "мирового разума", у Денницы, короче, – у сатаны. Это он под всевозможными личинами добра и свободы всячески закабаляет человека, дарует ему все царства мира – и дар всеведенья, и дар мнимого чудотворения – но только в обмен на душу.
И вот теперь, после того, как мы выяснили, каким "богом" водим псевдостарец о. Анатолий, становится ясно, откуда он знает беса, сидящего в дочери адмирала, и почему он так весело заигрывает с ним. Рыбак рыбака… А уж прельщённый псевдоюродивый, а попросту – бесноватый, естественно, радуется при приближении "своего". И с такой лёгкостью и игривостью, я бы даже сказал, бьющей на внешний эффект театральностью, уводит прелестницу… вовсе не в Божий храм, где обычно проводятся отчитки, но в ледяную пустыню, по-видимому, туда, что больше похоже на их общую прародину. Ясное дело, такой "духовидец", безусловно, изгонит беса. Потому что легионер, сидящий в герое Петра Мамонова, значительно сильнее и изощрённее мелкого крикливого бесёнка, гнездящегося в душе дочери адмирала. Такими показательными сеансами бесоизгнания всего ещё несколько лет назад Россия буквально кишмя кишела. Все эти ванги, джуны, лонги и кашпировские не только "интимно", по телевизору, но и на стадионах, в присутствии тысяч и тысяч зрителей, изгоняли из бесноватых подселившихся к ним в души "инопланетян". Правда, никто пока не производил социологического исследования, а что же случалось потом, со временем, со всеми этими тысячами облагодетельствованных ведуньями, магами, белыми ведьмами и экстрасенсами. Об их дальнейшей судьбе, я думаю, лучше меня рассказал бы вам тот же отец Герман (Чесноков) из Сергиевого Посада или пяток других истинных подвижников благочестия, благословлённых священноначалием на целожизненный подвиг изгнания бесов из православных. Потому что из неправославного, из того, кто не ходит в храм, не постится и не причащается, беса изгнать, как известно из Евангелия, невозможно. Язычники добровольно отказываются от ига Христова, которое благо есть, и живут в свободе бесконечного ежеминутного бесовского водительства. А в фильме – вспомните – выяснял ли псевдостарец, крещена ли сия девица и надет ли на неё православный нательный крестик, постится ли, причащается ль, верит ли в Бога, в конце концов? Нет, он сладко закудахтал и повлёк за собой несчастную явно помимо её же воли в ледяную пустыню, на явно не каноническую отчитку. Бес с бесёнком переглянулись, игриво перекудахтались и весело ринулись через остров к месту их шулерской разводки. Театр, господа, и какой театр! Поражены не только отец и сама болященькая, так легко и непринуждённо избавившаяся от беса, – в трансе буквально все: телезрители, кинокритики, богословы-миссионеры и даже… Патриархия. Единственное, наверное, кого магия кино не очень-то убедила, так это тех редких подвижников благочестия, которые ежедневно несут свой нелёгкий крест попытки исцеления бесноватых. Только они, вот, в кино не ходят. Зато уж знают наверняка, как мучительно тяжело выходит бесёнок из человека, сколько совместных трудов, потов и молитв должны приложить бесноватый и отчитывающий его священник, чтобы добиться в конце концов положительного результата. Многие годы, а бывает, и десятилетия ходит несчастный в храм, кукарекает там, стыдливо пряча глаза от братьев, в страхе и в трепете сторонящихся его; молится и постится, прикладывается к иконам, исповедуется и чуть ли не ежедневно причащается Святых Христовых Тайн, прежде чем наступает тот момент, когда муки его кончаются. Но даже после того, как бес выходит из человека, не один батюшка в мире не может дать стопроцентной гарантии, что лукавый через какое-то время вновь не войдёт в несчастного. И уже не один, как раньше, а, приведя с собой семеро злейших бесов. Потому как без метанои, без дальнейшей ежесекундной подвижнической жизни, ни один христианин в мире не застрахован от подобного ещё более страшного бесовского подселения.