Газета День Литературы # 149 (2009 1)

День Литературы Газета

Оказалось, что параллельно с научной монографией Юрий Воротников работает над художественной прозой, точнее – мемуарами, и значимая часть их – воспоминания автора о службе в Вооружённых Силах СССР, уже готова и передана в печать. И вот – состоялось: передо мной только что доставленный из типографии изысканно оформленный томик удобного для чтения "карманного" формата с интригующей аббревиатурой на красочной обложке: "ШСС" . Интригующей, впрочем, лишь для непосвящённых, коих теперь большинство в постсоветких поколениях. Я и мои ровесники – бывшие рядовые, сержанты, старшины, мичманы, прекрасно осведомлены, что три эти шипящие буквы означали уникальное явление военной педагогики – "Школу

сержантского состава", а успешно прошедшие обучение в ней курсанты становились младшим командным составом строевых частей Армии и Флота, их опорой, становым хребтом.

Своё сочинение автор с солидной порцией самоиронии назвал "документальным лиро-эпическим повествованием в 9-ти главах с прологом и эпилогом" и тем самым во многом предопределил как бы не до конца серьёзный, временами даже ёрнический характер текста. Он словно заговорщицким образом подмигивает нам, читателям, и извиняясь, пожимает плечами; мол, братцы, живём в пространстве постмодерна, куда от него денешься… Действительно, герои повести много шутят, разыгрывают друг друга, характеристики и описания, которые даёт сослуживцам автор, оригинальны и остроумны, нашлось место и солдатскому фольклору, присказки типа: "солдат спит – служба идёт" щедро рассыпаны по всему тексту, но за кажущейся "лёгкостью бытия" неумолимо проступает строгий и холодновато-отстранённый, как покрытая ледником вершина горной гряды, образ воинской службы – по-настоящему мужского ответственного дела. Особенно, если, как в нашем случае, речь идёт о службе на государственной границе, да ещё и в горах.

"И тут стряслась первая беда: сошедшая лавина накрыла возвращавшийся на заставу наряд. Двое ребят остались под снегом, третий смог выбраться и доковылять до заставы … . И всё, вроде бы, складывалось хорошо: удалось довольно быстро обнаружить и откопать пострадавших. А когда группа из шести человек, неся на плащ-палатках двоих пострадавших, возвращалась на заставу, новая, на этот раз очень мощная лавина сошла с гор и погребла их всех: и майора, и Ларионова, и только что вызволенных из-под снега бедолаг, и ещё четверых, радовавшихся, наверное, минуту назад такому благополучному исходу дела … . Как потом выяснилось, все они погибли мгновенно. Лавина была с камнями, и один из участников этих трагических раскопок рассказывал мне позже, что Ларионову удар камнем сразу сломал шейные позвонки, и когда его нашли, голова его, как капюшон плащ-палатки, была неестественно запрокинута на спину". Вот тебе и шуточки-прибауточки, вот тебе, простите за выражение, постмодерн!...

И срезу, встык за этой трагической главой следует искромётный рассказ о том, как силами курсантов школы на сцене гарнизонного клуба была поставлена "Дума про Опанаса" Эдуарда Багрицкого. Глава, пожалуй, самая весёлая и изобретательная во всём сочинении, в которой, впрочем, как бы невзначай высказано автором немало интересных и точных мыслей по поводу художественного творчества в целом, и самодеятельного в частности, по поводу сладкого соблазна славы и горечи разочарований, особенно сладких и горьких в такой нетерпеливой и ненасытной молодости.

А вот эпизод о совсем иных эмоциях. "С самого подъёма меня не покидало тревожно-приподнятое настроение, и тревога всё усиливалась, а снег валил всё гуще. Мы долго стояли на плацу, и голос начальника политотдела казался приглушённым, долетал как будто очень издалека. Выступал еще кто-то, все говорили о важности и торжественности сегодняшнего дня, и когда, наконец, была подана команда развести заставы по своим местам для принятия присяги, ожидание и тревога достигли уже высшего своего градуса".

Такие же чувства испытали

в тот день и однополчане автора. Такие же чувства, уверен, испытывают из года в год сотни тысяч российских ребят, взяв в руки боевое оружие и раскрыв перед собой вправленный в красную папку текст Присяги. Потому, что действо это относится к разряду вечных, непрекращающихся в чреде времен и сами времена эти во многом формирующих. Принятие воинской присяги тождественно таинству рождения. Да это и есть рождение – мужчины, воина, заступника…

Не могу не отметить ещё одного важного качества книги. Вовсе не претендуя на это, она стала необычайно актуальной. Само Провиденье распорядилось так, подгадав с выходом в свет в трагическом, но и обнадеживающе переломном для нашей России августе 2008-го во всех смыслах достойного повествования о воинском учебном подразделении Хичаурского погранотряда. Того самого отряда, командование которого находилось в столице Аджарии Батуми, той самой Аджарии, того самого Батуми…

В Прологе "ШСС" бывший старший сержант пограничной службы Ю.Воротников с подкупающим откровением признаётся: "Мне всё чаще в последние годы начали сниться армейские сны, и всё сильнее тянуло в Хичаури, к развалинам замка Тамары, к неумолчному шуму горной речушки, к тополиному ущелью, увешанному кипами тяжёлых, как бы свинцовых с исподу, листьев. Даже приступая когда-то к своему повествованию, я подспудно был движим такой задней мыслью: принести в редакцию его кусок, а если понравится, то напроситься на командировку якобы для завершения работы. Но какие сейчас могут быть командировки в Батуми, город ещё более заграничный, чем Лос-Анджелес?"

И вот еще: "Когда и почему люди начинают писать мемуары? ... Писать начинают тогда, когда приходит пора подводить итоги всей жизни или какого-то её важного этапа… Впрочем, иногда причина и иная. Хотят изменить прошлое, переделать его словом, уповая на его магическую силу. Или, на худой конец, хоть оправдаться перед современниками, но главным образом перед потомками в содеянном".

Не спрашивай, читатель, в чём следует оправдываться автору этого признания.

Оправдываться следует всем нам из последнего "полупотерянного" советского поколения. За то, что оказались не очень-то верны принятой в молодости советской военной присяге, за то, что каждый по отдельности перед своей совестью и долгом и все вместе перед народом и историей не отстояли великой страны, в которой родились, в пределах которой отнюдь не были лишними ни развалины замка Тамары, ни неумолчный шум горной речушке в районе Хичаури, ни прелестный портовый город Батуми – столица советской Аджарии, на рейде которого сегодня бросили якоря американские и натовские военные корабли с нацеленными на нас крылатыми ракетами.

***

Любимый ученик патриарха отечественной филологии академика РАН Е.П. Челышева, Ю.Л. Воротников поразил меня и продолжает поражать самостоятельностью своих научных, эстетических, да зачастую и мировоззрен- ческих пристрастий. Доведись ему и его единомышленникам на десятилетие-полтора ранее занять ведущие позиции в отечественных гуманитарных науках, в литературоведении и искусствоведении, наверняка Россия хотя бы частично избежала участи трагической отверженности от мирового художественного эксперимента ХХ века. Того великого эксперимента, который мы привычно именуем Авангардом и у истоков которого в благословенные для художественного творчества 20-е годы, – как это ни выглядит парадоксально! – стояли отчаянные русские экспериментаторы: Филонов, Родченко, Маяковский, Кручёных, Пильняк, Волошин, Кулешов и многие другие.