Газета День Литературы 157 (2009 9)
Шрифт:
– Ты ошибся страною, – мне память моя говорит. –
Я полжизни провёл, колеся по немыслимым весям,
изучал языки, видел славных и власть предержащих,
и едва не ослеп от красот бесконечных швейцарий.
А только, поди ж ты, – прикипел пуповиной
к бугру по размерам
и люблю его неутолённой любовью
человека, лишённого в детстве родства.
...
Каждой осенью горло мое распухает,
а душа, словно поздняя астра, распахнута в слякоть и стынь
и продута насквозь, но всегда нерушима.
А над тучами, там, где уже ничего не видать,
чередою проходят слепые планеты
в их гудящем волчковом вращенье,
и белёсые солнца
оттуда срываются вниз...
39. Анатолий ПЕРЕДРЕЕВ. Так и смотрит на меня своим суровым взглядом за столиком в ЦДЛ, мол, что ещё такое задумал, какую шушеру накидал? Прости, Толя, идеал в поэзии почти не осуществим. Иных поэтов у нас в России нет. А за рубежом и подавно. Со своим строгим отношением к поэзии за всю жизнь Анатолий написал лишь одну книгу стихов. Но в русской поэзии остался. Анатолий Передреев оставил после себя настоящие поэтические жемчужины: "Околица родная, что случилось, Окраина, куда нас занесло? И города из нас не получилось, И навсегда утрачено село", или это: "Заболев по родимым краям, Из далеких вернусь путешествий...", или: "Перебирают детство, как наследство..." или "То ли сон о старшем брате, То ли память детских лет: Рук широкое объятье. Портупея. Пистолет". Его друг Василий Белов писал: "Николаю Рубцову и Анатолию Передрееву надо было не просто жить, надо было суметь в ы ж и т ь. Они были рыцарями настоящей поэзии, и соседство с рыцарями инвалютных касс их не устраивало. Такое соседство и постоянное безденежье для обоих было глубоко оскорбительным, но они остались верны настоящей поэзии. И оба погибли… Успели ли они исполнить предназначение? Я думаю, что успели, хотя книги, при жизни изданные, у обоих вмещались в один пиджачный карман…"
Околица родная, что случилось?
Окраина, куда нас занесло?
И города из нас не получилось,
И навсегда утрачено село.
Взрастив свои акации и вишни,
Ушла в себя и думаешь сама,
Зачем ты понастроила жилища,
Которые ни избы, ни дома?!
Как будто бы под сенью этих вишен,
Под каждым этим низким потолком
А жить потом ты думала, потом...
40. Борис ПРИМЕРОВ. Отказался жить в условиях ельцинского режима. Отказался видеть разрушенную русскую Державу. Ещё один из поколения "детей 37 года"... Его поэтическая звезда ярко вспыхнула ещё в годы учебы в Литинституте. Его стихи – то земны, то космичны, подобно стихам его великого предшественника Павла Васильева.
Я хорошо знал Бориса. Мы в те семидесятые-восьмидесятые годы дружили домами. Он часто бывал у меня на станции "Правда", я любил рыться в его уникальной библиотеке. Борис был книжник, энциклопедист. Он знал и любил русскую историю. Он был не просто русским поэтом. Он был державным поэтом. Он мог сколько угодно критиковать власти, но всё, что созидалось во имя Державы, приводило его в поэтический восторг. Вот почему он восхищался деяниями Петра Великого. Вот почему после развала Родины написал свою уже знаменитую "Молитву":
Боже, который Советской державе
Дал процвести в дивной силе и славе,
Боже, спасавший Советы от бед,
Боже, венчавший их громом побед.
Боже, помилуй нас в смутные дни,
Боже, Советскую власть нам верни!
Молим Тебя в эти горькие дни.
Боже, державу былую верни!
Молим, избавь нас от искушенья
И укажи нам пути избавленья.
Стонет измученный грешный народ,
Гибнет под гнётом стыда и невзгод.
Боже, лукавого власть изжени,
Боже, Империю нам сохрани!
41. Валентин УСТИНОВ. Меня всегда влекло природное волхование в поэзии Устинова. Валентин Устинов в своих стихах воспевает свой северный край, неповторимый и самобытный. В его стихах отражается не только внешняя красота явлений, народных поверий и пейзажей, передаётся их живость и дух. В его поэзии вы найдёте и молитвенность исповедующегося человека, и весёлое озорство игры, и наслаждение от земной мастеровитой работы, и откровенность земной любви.
Я так тебя любил, что до сих пор
давлю мужские зубчатые слезы,
когда в полночном дымчатом окне
восходит белый свет твоей берёзы
и молча входит в комнату ко мне.
И нежным светом – снежно отражённым –
сияет простыня над пустотой.