Газета День Литературы # 63 (2001 12)
Шрифт:
Эта канонизация есть глумление над наказанием Господним. Это тем более непростительно, что на Руси имеется духовный опыт осмысления подобных катастроф. Разгром Византии турками был правильно понят как Божья кара за разврат и ересь; никому в те времена и в голову не могло прийти канонизировать истребленную мусульманами византийскую знать. Это правильное и богобоязненное осмысление принесло богатые духовные плоды, укрепило и веру и государство.
Вместо действительного покаяния, которое несовместимо с современной развратной жизнью, население и власть затеяли игру в «православие». Она состоит из бессмысленного выполнения обрядов (причем в очень облегченном варианте). Массово проводятся обливательные крещения по католическому обряду. Отпеваются невоцерковленные
Дошло до того, что покровителем Ракетных войск стратегического назначения объявлена святая Варвара, а на ЦКП РВСН повешен ее образ. Согласно Православной традиции святой Варваре молятся об избавлении от внезапной без покаяния смерти. Каким глумливым чувством юмора надо обладать, чтобы объявить ее покровительницей ядерного оружия!
Неужели кто-то из действительно верующих людей может думать, что подобные кощунственные игры могут остаться безнаказанными?!
Слишком мало времени прошло со дня гибели «Курска», чтобы по-настоящему прочувствовать смысл преподанного нам урока. Но то, что эта катастрофа произошла во время Архиерейского собора с его сомнительными канонизациями, может свидетельствовать об одном — Божье долготерпение иссякло. Ибо несомненным чудом надо считать то, что наши корабли еще не все перетонули за эти десять лет. При таком отношении к Флоту только Божий промысел мог сохранить наши корабли на плаву.
А тому, что Господь может сохранить люди Своя в самых безнадежных ситуациях, есть убедительные примеры. Один из наших прихожан, кадровый офицер, прослуживший на ракетном подводном крейсере стратегического назначения Северного флота достаточное время, рассказывал, что еще в советские времена его корабль попадал в аварийные ситуации, каждая из которых могла привести к гибели. Перечислю их.
Первая. При скоростных испытаниях в подводном положении, на полной скорости в 25 узлов (более 45 км/ч) из-за навигационной ошибки огромный атомоход (длина более 150 м) в лобовую врезается в скалу. Жертв нет. Корабль своим ходом возвращается в базу.
Вторая. Во время плавания подо льдом из-за ошибки оператора продута носовая группа цистерн главного балласта. Корабль с большим дифферентом устремляется вверх и вместо того, чтобы разбиться об лед, попадает в случайную полынью, разбив, впрочем, ограждение рубки об отдельно плавающую льдину.
Третья. При возвращении с боевой службы подводный ракетоносец попадает в рыболовный трал. Трал изорван в клочья. Жертв нет. Корабль цел. Рыбаки, к счастью, тоже.
Четвертая. При учебной ракетной стрельбе из надводного положения баллистическая межконтинентальная ракета из-за отказа двигателя падает с тридцатиметровой высоты обратно на подводную лодку и взрывается. Корабль, хотя и сильно обгорел и изъеден окислителем, но цел. Жертв нет.
Любой подводник, как западный, так и наш, скажет, что одной из этих аварийных ситуаций хватит, чтобы отправить подводный крейсер со всем экипажем в небытие.
Справедливости ради следует сказать, что такого набора тяжелейших аварийных ситуаций со столь счастливым исходом ни у одной подводной лодки в мире больше нет.
Бог хранил русских моряков, несмотря на то что никто никаких кощунственных молебнов вокруг корабля с ядерными ракетами не служил и никакой водой (даже из "Святого источника с натуральным вкусом лимона") не кропил. Значит, этот корабль действительно охранял своими боеголовками мир на Земле, поддерживая необходимый баланс сил, а служба моряков была богоугодна. А теперь и молебны служатся, и корабли гибнут, одни в море, а другие у причалов.
Кое-кто может возразить, что и в прежние времена гибли подводные лодки. Это несерьезное возражение. В восьмидесятых годах, времени наибольшего
Бог есть. Он по милосердию Своему терпит очень многое, даже безумное безбожие и язычество, терпеливо ожидая обращения и покаяния. Чего Он не терпит, так это корыстной игры в веру, манипулирования высшими символами и смыслами.
Тому в истории есть много примеров. Бог терпел все преступления константинопольских царей, пока Византия была опорой Православия. Второй Рим пал, когда его властители из политических соображений стали торговать верой. Хочется посоветовать невежественным властителям: не переходите запретную черту, целЕй будете.
А людей, не находящихся у власти, но искренне болеющих за народ и борющихся, как им кажется, за его благо, хочется спросить: помимо экономических и политических программ есть ли у вас нематериальные символы и смыслы, которые вы можете предъявить Богу и народу? Эти смыслы и символы должны быть очень ценными, а ценность, как известно, определяется отнюдь не потребительскими качествами, а ценой, которую люди готовы заплатить.
Лев Игошев “ВСЯ ПРОРОЧЕСТВА СОВЕРШАЮТСЯ…” (Старообрядческий духовный стих)
Если мы рассмотрим с литературной точки зрения Россию XVIII — первой половины XIX веков, попытаемся установить, чем же жила Россия читающая в то время, от чего сходила с ума, чем восторгалась, над чем проливала слезы — ответ будет один: СТИХИ. Грамотная Россия в эту пору просто-таки обожала стихи. Культура стихотворства наконец-то пришла на Русь — в убогом, изуродованном виде, ориентированном не на русский, а на польский язык, с его постоянным ударением, а отсюда — женскими окончаниями, да еще и с худшими чертами провинциализма — но все же ПРИШЛА. И русские люди сразу почувствовали в стихах нечто свое. Византийские стихи — «стихиры» и прочие метризованные песнопения — не казались на Руси стихами, а разве что разделенной зачем-то на строчки прозой. Во-первых, византийские церковные песнопения были написаны на классическом греческом языке, а главное — по классическим стихотворным нормам — то есть основой их размеренности было чередование долгих и кратких слогов, а отнюдь не ударений. Но именно в то время, когда Русь принимала Христианство как государственную религию — в X–XI веках — сами византийцы отошли от своей прежней традиции. Забылись древние нормы произношения — и лишь немногие знатоки могли чисто теоретически сказать, почему это — стихотворение, а не рубленная на строчки проза. Естественно, что передать это очень абстрагированное знание русским людям, да еще и сообразуясь с особенностями русского языка, было для византийцев, мягко говоря, проблематично. В итоге — русские люди долгое время так и не понимали, что же такое стихотворение.
Не понимали — но творили. Народ пел свои песни, в которых, сквозь всевозможные «ох-да», "ну", «вот» и «ой» и прочее все же видна метрическая упорядоченность или хотя бы тяготение к ней. Сказывались былины с их обязательной трехударной концовкой. Пелись духовные стихи — тоже со стремлением к упорядоченности. Русский народ тянулся к поэзии, которой не могла его научить Византия. И когда поэзия наконец-то была обретена — увлечение ею немного походило на неистовство. И.С. Тургенев еще застал типы старых образованных людей из народа, людей со здравым, трезвым, практичным умом, которые все-таки питали огромное пристрастие к стихам — и могли к месту и не к месту вдруг щегольнуть стихом из скверного перевода Поупа: