Газета День Литературы # 69 (2002 5)

День Литературы Газета

столько темноты…

Хотя горит в углу больная лампа.

Но ни читать при этом свете,

ни

определить наш возраст —

кто тут младше…

И сторожит нас клён —

совсем окошко

заполонил

своей широкой тенью.

И я не столько вижу,

сколько чую,

что он — тот третий,

без кого нельзя

и быть

сорокалетнему свиданью…

ТРЕТИЙ РИМ

В нашем Третьем Риме

(а Четвёртому —

кто не знает? —

на земле не бывать!)

по воскресеньям

добрые нэпманы от демократии

кормят бесплатным обедом

нищих

ветеранов войны.

Той самой,

доисторической,

которую звали

Великой

Отечественной

войной,

поскольку было Отечество

и у живых,

и у мёртвых.

Если подумать об этом —

об обеде из трёх блюд,

с тёплым мутным компотом

из сушёных,

уже безымянных

фруктов;

если подумать

о нищих спасителях Родины,

спешащих,

старчески волочащих

полвека тому

простреленные ноги, —

чтобы поспеть

к часу благодеянья;

если подумать о том,

что, уходя

восвояси —

есть эти норы-свояси

в катакомбах-руинах Рима? —

что, уходя,

они —

Господи, слышишь ли это? —

благодарят

кормильцев, —

то уже ничего не рифмуется,

ничего не звучит

(даже пыльного марша

громовых духовых

не слыхать),

потому что смолкают музы,

когда умолкают

пушки.

***

Хворости злые следы

на помертвелом лице.

Чистой испить бы воды,

встретить зарю на крыльце.

Росной пройтись бы травой,

тонких коснуться ветвей,

где стародавней весной

пел для меня соловей.

Вижу: белеет в кустах

юное платье моё.

Яблоня в белых цветах.

Утлое наше жильё.

Целая жизнь пролегла

от луговой простоты

к мигу, где серая мгла

горько туманит черты.

Есть ли на свете любовь,

если — была да прошла;

если является вновь

в дом, что спалила дотла?

Верности нет — или есть:

прошлого тайная власть —

или грядущего месть

за позабытое всласть?

Этим забвеньем темня

долгие поздние дни,

есть ли душа у меня —

иль головешки одни,

думаю… Но отчего ж

что-то беззвучно поёт —

так, что ничем не уймёшь,

в сердце, холодном, как лёд?

Этим забвеньем темня

долгие поздние дни,

сам ты — припомнишь меня,

кущи, и рощи, и пни.

Яблоню в белом цвету.

Дом, где в окне лопухи.

Пышных словес нищету,

что называлась: стихи;

что я в печи бы сожгла,

в хрустком рыбацком костре —

только б вернуться смогла

к той, отсиявшей, заре!

***

Они — из глубины природы,

где рвётся свет, где стонет тьма, —

дар бескорыстья, дар свободы,

дар вольной прихоти ума.

И значит: ветреной любови

забрезжил луч, истаял след,

и вьются розы в изголовьи: