Газета "Своими Именами" №12 от 09.11.2010
Шрифт:
– Ни для какой власти я ничего не готовил. Для общества - да.
И тут же называет один из плодов своей работы на общество:
– В прошлом году 5 миллионов наших граждан были за границей.
5 миллионов! Вот плоды именно его неусыпных трудов, что сейчас мистически подтверждается совпадением: премия - тоже 5 миллионов! Получил по рублю за каждого выезжающего. Но корреспондент парень не промах:
– А как же при этих пяти миллионах два миллиона беспризорных детей?
– Ужасно!
– воскликнул поэт, услышав совершенно не интересующую его цифру.
– Но ты хочешь, чтобы все вопросы решались сразу! Сразу нельзя. Какие-то вопросы решились
Вот, мол, доведём число выезжающих за границу до 50 миллионов, тогда и займётся вплотную детьми, ибо это наше будущее, так сказать, цветы жизни...
– Или ты считаешь возможность любого человека выехать за границу отрицательной?
– Нет, но может быть сначала надо сделать жизнь хорошей в своей стране?
– ответил журналист, забыв добавить, что отнюдь не «любой человек» ездит сейчас за границу, отнюдь, и даже не о «хорошей» жизни хочется думать, а хотя бы о более или менее безопасной, и если говорить конкретно, уж наверняка никуда не поедут больше 156 посетителей ночного клуба «Хромая лошадь» в Перми, 75 сотрудников Саяно-Шушенской ГЭС, 100 шахтёров шахты «Распадская»... А вот в последние лет тридцать Советского времени действительно ездили все, кто хотел, кроме разных засекреченных. И первым среди них был сам Евтушенко, посетивший 96 стран. Правда, не столько с Божьей, как с кагебэшной помощью.
– А как же тогда конституция, в которой записаны права человека?
– урезонивает поэт собеседника.
Ну, это для них сахарная косточка – права человека и конституция. Для него на первом месте не живая жизнь, не люди, а законы, параграфы, «правовая база». И это поэт! Но ведь куда важнее, чем право путешествовать по куршевелям, насущные права на жизнь, на труд, на жилье, на учёбу, на медицинское обслуживание - где они в новой конституции и в новой России? Такая мелочь поэта не интересует, он мыслит глобально.
– Существует угроза столкновения США и России? Нет!
Прекрасно. А существовала угроза столкновения США и Кореи? Нет. А США и Вьетнама? Тоже нет. А США и Югославии, Афганистана, Ирака? Ведь нигде не существовала угроза, но везде произошли все эти «столкновения». Что, перечисленные царства-государства из-за океана, с другого бока земного шара напали на малютку США? Увы, не совсем так... Не похоже это на попытку испанской Непобедимой армады проучить соседнюю Англию. Притом ведь вроде нечем особенно и поживиться-то в некоторых из этих стран. А в России?.. Я уж за давностью времени не спрашиваю поэта, чего ради его земляки-оклахомцы в 1918 году приперлись на наш Дальний Восток. А, Женя?
Помните, как однажды в молодости встретились мы в мастерской Ильи Глазунова тогда ещё не в Калашном и, разумеется, не на Волхонке, а где-то на окраине Москвы? И потом вы с Галей подвезли меня на своём «Москвиче» до Смоленской площади, где я тогда жил. В ту пору я много печатался. И помню, вы поинтересовались: «Должно быть, много зарабатываете?». Понятный интерес. Вот и земляки ваши, родимые оклахомцу, проявили подобный интерес к нашему Дальнему Востоку: сколько там можно заработать с помощью пушек и пулемётов?
Но поэту такие доводы – по барабану. Он говорит, что вот есть у него в Оклахоме один ученик, который в 18 лет прочитал «шесть основных книг Достоевского». Каких – неизвестно. Но уж наверняка тут были и «Братья Карамазовы», и «Преступление и наказание», и «Идиот», и «Записки из мертвого
Вот что ещё очень интересно. Евтушенко уверяет, как мы видели, что никогда он не был антикоммунистом. Есть 17 способов опровержения этого. Приведу только три.
Первое. Поэт заявил: «Моя мать коммунистка, ОДНАКО она честнейший человек» (МК, 17.6.08). Кто другой мог это сказать, кроме лютого антикоммуниста? Но бедная мама...
Второе. 4 ноября 1970 года я записал в дневнике: «Позавчера встретил Солженицына. На станции «Маяковская» спускаюсь на эскалаторе, а он поднимается. Надо, думаю, вернуться, ведь ни разу в жизни не видел лауреата Нобелевской премии. Поднялся наверх. Вижу, он стоит у турникета, вроде замок у портфеля поправляет. Портфель здоровый, новенький и туго набитый. Уж не долларами ли?.. Сразу подойти не решился. Думаю, на улице лучше будет.
Одет он хорошо, современно: добротные зимние ботинки, узенькие штанишки, короткое светлое пальтецо переливает разными оттенками, на голове меховая шапка... Идёт он ходко, шагает через две ступеньки вверх, должно, торопится.
Вышли мы на улицу Горького. Пошли к Пушкинской. Тут где-то возле магазина «Малыш», т.е. в самом начале пути я поравнялся с ним и окликнул:
– Александр Исаевич?
Он встрепенулся, посмотрел на меня несколько мгновений и говорит:
– Извините, что-то не припомню.
Мне это показалось странным. Ведь когда на обсуждении в Союзе писателей его «Ракового корпуса» я в перерыв подошел к нему первый раз, то, не успел я представиться, как он сам воскликнул:
– Бушин!
Я удивился и спросил, как он меня узнал?
– Да ведь в журнале, где ваша статья обо мне, была фотография.
Это не уменьшило моего удивления: ведь фотография в «Подъеме» была с марочку, и я там без бороды, а сейчас подошел с бородой. «Ну и хваткий глаз!» - подумал тогда. Узнал он меня и позже около «Пекина». А тут – не узнаёт! Видимо, сейчас все знакомые и всё человечество делятся для него на две противоположные половины: одни поздравляют его с только что полученной премией, другие не поздравляют. В те несколько мгновений, что внимательно смотрел на меня, он ещё и выжидал: вот брошусь я жать ему руку и поздравлять. Тогда бы он, конечно, признал меня. А я не бросился, и это с самого начала определило его отношение ко мне. Я назвался и напомнил, что вот здесь неподалёку мы уже встречались.
– Да. Да, вспомнил он, - но руку, как тогда, всё-таки не протянул.
– Где печатаетесь?
– вдруг спросил.
– В «Советской женщине».
– В «Советской женщине»?
– недоуменно переспросил он.
– Да, - сокрушенно подтвердил я.
– Какая у вас линия?
– с прокурорской прямотой спросил он.
«Не фига себе вопросик!» - подумал я. А какие они, линии есть и сколько их – советская? антисоветская? русофильская? антисемитская?.. Я начал лепетать что-то насчёт того, что время сложное, в одном слове свою позицию не выразишь...