Газета "Своими Именами" №29 от 16.07.2013
Шрифт:
Вопрос Юдину: Что вы теперь скажете, после того как ваше заявление о вражеских намерениях некоторых военных воспроизвела и Наталья Водовозова?
Ответ: У меня нет оснований не верить Водовозовой, которую я знаю как женщину серьёзную и правдивую. Однако я просил бы Наталью Дмитриевну привести и другие обстоятельства нашей встречи, если она их не забыла.
Заявление Водовозовой: Пожалуйста, Сергей Сергеевич! Я пришла к вам в дом уже затемно. В вашем кабинете были спущены шторы, и на столе горела лампочка. Через несколько
Я вас редко видела в таком возбуждённом состоянии. Вы усадили меня в кресло и наедине передали разговор с вашим знакомым военным. Меня удивляет, что вы не вспоминаете столь существенного разговора, который мне полностью, во всех деталях врезался в память.
Вопрос Н. Водовозовой: Юдин называл вам кого-либо из участников группы военных?
Ответ: Называл.
Вопрос Н. Водовозовой: Однако на очной ставке вам эту фамилию называть не следует.
(После заявления арестованного Юдина С.С. о том, что у него не имеется вопросов к арестованной Водовозовой Н.Д., последняя уводится с допроса.)
Вопрос: Быть может, теперь наконец вы покажете всю правду?
Ответ: Показания Натальи Водовозовой соответствуют действительности, и я их подтверждаю.
Наталья Водовозова на очной ставке в моём присутствии не назвала фамилию военного, разговор с которым я ей передал. Однако она действительно эту фамилию знала с моих же слов.
Это мой старый знакомый ещё с довоенных лет, командующий артиллерией, главный маршал артиллерии Воронов Николай Николаевич.
До встречи с Водовозовой я неоднократно виделся с Вороновым, и, как уже показывал, весной 1942 года он приезжал навестить меня в санатории «Архангельское» под Москвой, где я отдыхал после болезни.
По выздоровлении я посещал Воронова на его даче по Можайскому шоссе.
Встречаясь с Вороновым, я ему, как другу, высказывал свои обиды и недовольство якобы несправедливым отношением ко мне правительства, в силу чего мне не дают свободно хозяйничать в институте Склифосовского. Я далее утверждал, что учёных в Советском Союзе зажимают, что в стране отсутствуют политические свободы, и высказывал некоторые другие клеветнические измышления о положении в СССР.
Воронов относился сочувственно к моим враждебным высказываниям, но до поры до времени своими политическими убеждениями со мной не делился.
Откровенная беседа у меня с Вороновым состоялась в конце 1942 года на его даче.
Вопрос: В чём она заключалась?
Ответ: За давностью времени я затрудняюсь воспроизвести дословно весь мой разговор с Вороновым в 1942 году, но смысл его, как я хорошо помню, сводился к следующему.
При встрече с Вороновым я, как обычно, начал с высказывания обид на своё якобы незавидное положение как ученого и несправедливое отношение ко мне правительства, после чего стал ругать существующие в стране порядки.
Воронов на этот раз не только согласился
Воронов заявил, что военные недовольны политической обстановкой в стране и, пользуясь тем, что во время войны они обрели определённую силу, имеют намерение оказать давление с целью изменения существующих порядков.
– Сейчас, когда идёт война, этим заниматься не время, – продолжал Воронов, – но вот закончится война, и дела пойдут по-иному.
В заключение разговора Воронов заявил: «Подождите. С окончанием войны наши люди войдут в правительство и изменят политический курс в стране».
В дальнейшем я пытался уточнить, о чём ведёт речь Воронов, но ничего нового добиться от него так и не удалось.
Вместе с тем должен заявить, что я не помню, произнёс ли Воронов в этот раз фразу, которую привела в своих показаниях на очной ставке Водовозова, о том, чтобы у каждого был свой дом, свой стол и своя кружка. Судя, однако, по тому, что на свежую память я передал эти слова Воронова Водовозовой, очевидно, он так и говорил. Это на него похоже и в его стиле.
Вопрос: Кто ещё присутствовал при разговоре с Вороновым?
Ответ: Мы были наедине.
Вопрос: Твёрдо ли вы помните, что всё изложенное выше заявил Воронов? Не оговариваете ли вы его?
Ответ: Воронов − мой друг, и поэтому тем более мне нет никакого смысла его оговаривать. Я показал о Воронове правду.
Вопрос: У вас были ещё аналогичные разговоры с Вороновым?
Ответ: Нет, не было.
Вопрос: А это правда?
Ответ: Абсолютная правда. Сказанное Вороновым отвечало моим сокровенным желаниям, чтобы политический курс в стране был изменён, и я поэтому искал случая продолжить наш разговор, но Воронов стал меня избегать с явным намерением уклониться от ответа на волновавшие меня вопросы.
Хотя Воронов по роду своей болезни настоятельно нуждался в моей медицинской консультации, он заметно уклонялся от личных встреч со мной. Оба мы страстные охотники и любили раньше вдвоём посудачить об охоте, о том о сём, но с момента нашего разговора Воронов, очевидно испугавшись и пожалев об откровенности со мной, под благовидными предлогами начал отлынивать даже от совместных поездок на охоту, как я ни набивался ему в компанию. Он, очевидно, хотел, чтобы наш разговор был навсегда забыт мною.
Вопрос: Состоя на протяжении ряда лет на службе у англичан, вы их проинформировали о ставших вам известными преступных намерениях некоторых военных?
Ответ: С Чолертоном и Керра я был откровенен и допускаю, что передал им о своей беседе с Вороновым как представляющей значительный интерес.
Кроме того, об этом могла поставить в известность англичан и Наталья Водовозова, сожительствовавшая и связанная с Чолертоном много лет. Водовозову я полностью посвятил в содержание своего разговора с Вороновым.