Газета Троицкий Вариант 43 (22_08_2009)
Шрифт:
При советской власти немалая часть наследия Горького оставалась нашему читателю неизвестной — в этой связи упомяну прежде всего «Несвоевременные мысли» (Петроград, 1918) и, конечно же, огромный массив переписки Горького. А ведь он переписывался почти со всеми сколько-нибудь значительными общественными деятелями своего времени — не говоря уже о писателях, читателях и «рабкорах», а также о письмах личного характера.
«Несвоевременные мысли» — сборник статей Горького, впервые опубликованных после февраля 1917 г. в издававшейся им газете «Новая жизнь», был у нас перепечатан только после перестройки. Но даже просвещенному читателю тогда было не до текстов Горького. В «самиздате» же они появились очень рано; см., например,; отсюда и процитирую:
«Рабочий
Рабочий класс должен знать, что чудес в действительности не бывает, что его ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею — не менее кровавая и мрачная реакция. Вот куда ведет пролетариат его сегодняшний вождь, и надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата. Рабочие не должны позволять авантюристам и безумцам взваливать на голову пролетариата позорные, бессмысленные и кровавые преступления, за которые расплачиваться будет не Ленин, а сам же пролетариат».
Неудивительно, что в 1918 г. Ленин газету Горького «Новая жизнь» закрыл.
Прежде в школьном курсе литературы в качестве «основных» произведений Горького изучались роман «Мать» и «Песня о Соколе». Последняя и сейчас входит в государственный образовательный стандарт по русской литературе; кроме нее, в стандарте упомянута только повесть «Детство», изучаемая в виде фрагментов. Последнее меня впечатлило потому, что в моем советском детстве это была одна из типичных книг для детского чтения — в сколько-нибудь культурных семьях ее обычно читали дети, умевшие читать т.е. лет в 9–10, и, конечно, по собственному желанию, а не по «программе».
В 10-м, выпускном классе школы — не помню уже, сколь подробно, -мы в 1949 г. изучали «На дне». И тогда же я видела этот спектакль во МХАТе. В этой связи в очередной раз напомню, что у каждого поколения — свой культурный фон.
Строки «Господа! если к правде святой / Мир дорогу найти не умеет — ...» — столь важные для понимания не только «На дне», но вообще пафоса горьковского творчества, — мои ровесники запомнили с тех пор — но, правду сказать, как цитату из «На дне», а не как строфу поэта Беранже. Вот и ответ на то, почему книга Дм. Быкова названа «Был ли Горький?».
Для кого как.
Спасение утопающих — дело рук самих утопающих?
Рис. В.Шилова
30 октября 2009 г. в ходе расширенного заседания ученого совета Казанского государственного университета министр образования РФ Андрей Фурсенко ответил на ряд вопросов о ситуации в сфере высшего образования (стенограмма опубликована на сайте информационного агентства «Татар-информ», см.: www.tatar-inform.ru/news/2009/11/02/191643 ). Особого внимания заслуживает ответ министра на вопрос о перспективах повышения зарплат преподавателей и создания условий для спокойной работы в вузах. Некоторые тезисы этого ответа создают устойчивое впечатление, что возглавляемое им министерство последовательно дистанцируется от решения социальных проблем работников высших учебных заведений.
Для представителей руководства страны, Минобрнауки и отдельных вузов уже давно стало правилом в публичных выступлениях и отчетах
В тех случаях, когда аудитория подобных выступлений имела возможность участвовать в обсуждениях, неоднократно делались попытки поправить докладчиков (в том числе, насколько известно автору, и лично А.А. Фурсенко); однако реплики о том, что реальные зарплаты существенно отличаются от «средне-официальных», как правило, игнорируются. В Казанском госуниверситете министр образования отнюдь не отошел от этой традиции, заявив, что недовольные своими доходами преподаватели, оказывается, зарабатывают в среднем 15–20 тыс. руб. На самом же деле типичный доцент провинциального госуниверситета европейской части России к началу 2009/2010 г. получал «на руки» чуть более 9 тыс. руб. при нагрузке, порой достигавшей 900 часов в год.
Чем можно объяснить столь явное расхождение «бумажных» среднестатистических зарплат с реальными доходами среднего звена профессорско-преподавательского состава в регионах России? Дело не только и даже не столько в том, что образовательные учреждения и другие инстанции в официальных докладах предпочитают ссылаться на показатели зарплат без учета отнимаемого от них налога. Гораздо более важно то, что показатель «средней зарплаты» в российских условиях не более адекватно отражает действительность, чем «средняя температура по больнице».
В рамках одного и того же вуза взятые в совокупности зарплаты, премии и прочие доходы «средних» квалифицированных преподавателей и представителей высшего менеджмента нередко различаются в десять или даже несколько десятков раз, тогда как в типичном британском университете — лишь примерно в два раза. Гораздо больше «обычного доцента» могут зарабатывать и представители наиболее коммерциализированных факультетов (в частности, экономисты и юристы), а также некоторых университетских служб (юридической, информационно-технической и т.п.). Таким образом, для изучения примера резкого социального расслоения исследователю необязательно ехать в какую-нибудь азиатскую или африканскую страну, достаточно взять в качестве примера типичный региональный российский вуз.
Исходя из этих соображений, можно было бы предложить Министерству образования РФ обязать вузы включить децильный и квинтиль-ный коэффициенты дифференциации доходов в показатели обязательной отчетности и в перечень ключевых критериев, на основании которых определяется место того или иного вуза в официальном рейтинге. Кроме того, данные показатели было бы весьма полезно сделать доступными для открытого ознакомления.
С некоторых пор среди немалой части руководящих работников сферы образования при прямом или опосредованном общении с подчиненными стало модным отнюдь не благодарить их за малооплачиваемый труд при нагрузке, в несколько раз большей, чем в западных университетах (что было более характерным для России 1990-х годов), а обвинять в недостаточно качественной/активной/эффективной работе, косвенно представляя их чуть ли не должниками, не заслуживающими даже своих нынешних зарплат. Поэтому ничуть не удивляют дальнейшие рассуждения министра, из которых фактически следует, что в своих маленьких доходах виноваты, оказывается, сами преподаватели, которые «работать так, чтобы зарплата стала лучше, не хотят».
Вузовским работникам предлагается на досуге более эффективно заниматься научной деятельностью (правда, в очень многих вузах научная активность пока на зарплате преподавателей почему-то никак не отражается. — Авт.) или найти спонсоров в сфере бизнеса. Примечательно, что зачастую невыполнимая миссия поиска «доброго дяди», который должен избавить государство от излишнего бремени оплаты труда преподавателей, возлагается на «самих утопающих», а отнюдь не на высокооплачиваемый вузовский менеджмент, эффективность которого в контексте вопроса о преподавательских зарплатах под сомнение не ставится.