Газета Завтра 13 (1062 2014)
Шрифт:
Протоиерей Всеволод (Чаплин). В Америке это заметили. Последовало несколько очень удивленных статей, в том числе в правых изданиях, которые звучали примерно так: все перевернулось, если раньше мы считали Советский Союз, Россию местом царства безбожия и империей зла, то теперь получается, что нас обвиняют в том же самом.
Александр Проханов. Это был мощный пассаж посильнее любой "холодной войны". "Холодная война" - это список Магницкого, неправедное вторжение в Ирак, взяточничество чиновников в одной стране и тотальная слежка за всем человечеством в другой. Здесь же метафизический приговор. Не политический, не оргоружейный. Путин кинул Западу страшный вызов, страшный упрек. Меня даже мороз по коже продрал. За такие упреки обычно Запад насылает нашествие - Наполеона или Гитлера.
Протоиерей
Александр Проханов. Не удивляюсь, поскольку на вашем телефоне рингтоном звучит "Марсельеза". По всей видимости, это последствия того периода?
Протоиерей Всеволод (Чаплин). Я играю рингтонами, у меня есть много мелодий. Я очень рано, в 70-е и ранние 80-е годы, начал анализировать происходящее вокруг, и прекрасно помню, что в период позднего советского времени вся молодежь была антисоветски настроенной. В спорте болели за американскую команду против советской. Говорили: было бы здорово, чтобы пришли американские войска и уничтожили КПСС.
Но сейчас практически ни один из тех, с кем мы ходили тогда по московским кафе, не остался западником. Все стали патриотами в разной степени. От ультранационалистической, чего я не поддерживаю, до интеллектуально-кабинетной генерации. При всем том, что мы, московская интеллигенция образца 70-90-х годов, люди горячие - как были горячими западниками, так теперь довольно горячие русские патриоты.
Александр Проханов. Отче, бойтесь китаизироваться (улыбается).
Протоиерей Всеволод (Чаплин). Это уже, может быть, следующая стадия. Безусловно, мы позволяем себе в своем кругу нелицеприятные слова в отношении Америки и Европы. Но, положа руку на сердце, я надеюсь, что нас услышат, и не будет тотальной войны между Западом и Россией.
Я, в отличие от многих людей, которые рассуждают в эти дни о том, что будет, не исключаю того, что Господь может и наказать человечество гибелью больших городов. И это наказание не будет несправедливым. То, о чем вы сказали - Содом, вызов Богу, устроение жизни только ради земных интересов, ради кошелька и хлеба, ради пороков, ради комфорта и земного здоровья - на самом деле добром не кончается. Бог не раз в истории прекращал существование некоторых цивилизаций для того, чтобы другие могли сохранить истинную веру. Я надеюсь, что этого сценария в данный момент не будет. Надеюсь, что Запад поймет не только то, что о чем пишет Бьюкенен, но и то, что мы хотим невербализованно, неартикулированно сказать, в том числе, Западу.
Нельзя жить только самореализацией, нельзя жить только ради так называемого экономического роста, который не может быть бесконечным, он имеет предел. У нас свой идеал. Не вечный рост, а разумная достаточность и умеренность в потреблении. Не переделка людей через информационное промывание мозгов, а возможность разным народам жить так, как они хотят, согласно своим традициям.
Православные - люди не агрессивные. Может быть, кто-то это воспримет как слабость - мы, действительно, много потеряли, потому что были слишком добрые. Обратитесь к истории. Были маленькие, но очень сплоченные силы, состоявшие из нескольких тысяч или десятков тысяч человек, которые легко меняли вектор истории большого русского народа. Потому что он по менталитету такой. Он ждет, что все само собой разрешится, что люди сами собой образумятся, что удастся долго сохранять мир и не доходить до крайней степени противостояния. В итоге по-человечески много терял.
Кто-то сегодня скажет: это из-за того, что мы православные. Нужно стать мусульманами, протестантами или католиками, а лучше какими-нибудь атеистами с радикальной повесткой дня, и вот тогда мы бы побеждали. Ан нет! Получается, что благодаря этой доброте мы по-человечески многое теряли, но давали миру какой-то урок. И сейчас нам есть что сказать миру. И я надеюсь, что нас услышат.
Александр Проханов. Я считаю, что если мы все время будем стучаться в закрытую дверь, то обобьем руки, или дверь рухнет. Я думаю, что русское мессианство состоит в том, чтобы предложить миру модель, основанную на Божественной
Я сейчас много езжу, иногда во время моих путешествий мы с вами встречаемся. За последние годы посетил множество восхитительных монастырей. Тех, которые вдруг возникли из праха. Они поразительной красоты, они Божественны по своему внутреннему и внешнему убранству. Чего стоит, например, Нилова Пустынь или Иверский монастырь, где мы с вами встретились. А Макарьевский монастырь на Волге похож на Парфенон. Когда к нему приближаешься по реке, то он своей абсолютной красотой, своим золотым сечением потрясает! А Дивеево, а Боголюбский! А возрожденная Александрово-Невская Лавра! А мой любимый ненаглядный Псковско-Печерский монастырь! Кругом цветут обители. А вот ощущения того, что расцветает вокруг них страна, нет. Люди не расцветают. Они по-прежнему суровы, угнетены, озабочены, злы. Иногда даже кажется, что в народе поселился зверь. И этот зверь лютый. Как сочетать появление все большего количества алтарей и молитвенников, что само по себе чудо, с тем, что молитва то ли не достигает Господа, то ли их еще недостаточно. Почему зверь за пределами монастыря?
Протоиерей Всеволод (Чаплин). Предельно серьезный вопрос, который я задаю себе все больше и больше, последние несколько месяцев особенно. У меня недавно был человек из Киева, который сказал одну очень простую вещь, с которой трудно не согласиться: когда мы строили храмы, украшали их, говорили, что они должны быть самыми крупными в Европе, греки-католики вкладывались в образование и СМИ. И поэтому мы не знаем теперь, кто в наших новопостроенных храмах будет молиться через год или два. Это касается Москвы в полной мере. Это иллюзия - считать, что, если в данный момент есть определенная политическая стабильность, то ты можешь вкладываться в материальные вещи. Вкладываться нужно в людей, в том числе и деньги нужно вкладывать сегодня в людей - в образование, в информационную работу, в проповедническую, в молодежную.
Александр Проханов. То есть не в камень?
Протоиерей Всеволод (Чаплин). Иногда нужно и в камень, ведь храм должен выглядеть достойно, а не быть покосившейся хибарой. Но получается так, что многие люди находят себя в Церкви и начинают жить другой жизнью, исчезает этот зверь. С другой стороны, многие проходят мимо храма или остаются захожанами.
Мы сейчас в своем приходе организовали дежурство молодых миссионеров. Большинство людей заходит в храм, а он расположен в офисном районе, поставить свечку или помолиться о чем-то своем. У священника обычно очень мало времени, чтобы со всеми поговорить. Задача же миссионера заключается в том, чтобы отвечать на возникающие у людей вопросы. Я поинтересовался, что спрашивают. Оказалось - очень широкая амплитуда, от причудливо богословских вопросов, выдающих полную наивность человека в богословии, но глубокий интерес, до политических. Это говорит о том, что интерес к храму и Церкви есть, желание больше знать есть. Зачастую нет контактного лица, как этот молодой миссионер. К священнику ведь не каждый подойдет, особенно с вопросом, который еще недостаточно сформулирован. С другой стороны, к сожалению, во многих приходах и монастырях есть система свой-чужой. Например, видят человека не из интеллигенции в приходе, где преобладает интеллигенция, и сразу встает барьер. Или наоборот. Я с этим серьезно сталкивался.
Общество у нас очень сложное. Мы знаем, сколько молодежи уходит сегодня в язычество, мы знаем, скольким молодым мужикам сегодня нужен активный выход жизненной энергии. К сожалению, не всегда они получают это в Церкви. Но, слава Богу, что во многих местах таких людей принимают. Есть военно-патриотические православные секции, общественные организации, различные школы.
Вторая проблема заключается в том, что любая группа, даже молодежная, пытается очертить для себя какие-то рамки, создать сообщество людей, которым друг с другом комфортно. Но это не всегда помогает тому, чтобы люди могли легко влиться в церковную общину, не будучи социально близкими тем, кто ее составляет. В большом городе это не так страшно, поскольку много приходов, много различных церковных общественных организаций на разные вкусы и социальные запросы. В маленьком же городе слишком хорошо работающая система свой-чужой не способствует церковной миссии.