Газета Завтра 190 (30 1997)
Шрифт:
однажды вонзились в меня.
Мне нравились четкие фразы,
гармония мысли и чувств,
как будто бы льдинок алмазы
украсили выжженный куст.
Бывает такое свиданье,
что слушаешь стих, не дыша
и мало душе любованья,
и вдруг прозревает душа.
Испуганный этим прозреньем,
запомнишь уже навсегда
деревьев скрипучее пенье,
алмазное звяканье льда.
И
причину подобной красы,
а все, что сейчас повторяешь,
лишь отзвук давнишней грозы.
* * *
Мне казалось, что понимаю
этой жизни хотя бы азы,
присягаю апрелю и маю,
языку весенней грозы.
А на деле вышла промашка,
ослепил меня курослеп,
неожиданно стало тяжко
заработать даже на хлеб.
Недоступными стали книги,
оголяется отчий дом.
Только фиги, сплошные фиги
да свиные рыла кругом.
Суетятся они, торгуют,
честь и родину продают.
Не хочу я судьбу такую,
мне не нужен такой уют.
Остается одно и то же:
по течению плыть и плыть,
и своею небритой рожей
горький воздух базара пить.
ОДА НА СОВЕСТЬ
До чего скрипучие полы,
расскрипелись пьяно половицы.
Да уж, не продать из-под полы,
сбрасывая лихо рукавицы,
совесть. Незаметно. Воровски.
Упиваясь собственным всезнайством.
Чтобы после, мучась от тоски,
распроститься
с нажитым хозяйством.
С нажитым богатством. Ничего
человек не унесет с собою.
Одного себя лишь. Одного.
Почему же все берет он с бою?
Почему не думает о том,
что он наг приходит, наг уходит?
Вечно скарбом набивает дом
и скорбит при нищенском доходе?
Но занозы совести остры,
не спасут любые рукавицы.
Ни рубанки и ни топоры
гладко не затешут половицы.
Не утешат, не утишат зуд
совести, мук нравственных коллизий
вечных и от судей не спасут
ни при соц., ни при капитализме.
РАНДЕВУ
Вести с West’a.
На Weste — весталки.
Даже благовест: Благо — west?
Почему-то мне все-таки жалко
отваливших на Запад невест.
Почему-то желаю им счастья.
Даже если подует норд-ост.
Слишком часто,
да-да, слишком часто
выбивали нас в полный рост.
Гунны. Шведы. Татаро-монголы.
Немцы-рыцари. Вся пся крев.
Мы спрягали родные глаголы,
чтоб потом победить королев.
И когда мне твердят, вестимо,
мол, инвесторы сделают best,
то,
нам от бестий жаждать торжеств.
Есть известнейший жест,
между прочим,
и в известном смысле мужской,
всем, до сласти чужой охочим,
обещая конец лихой.
Завсегда в годину лихую,
напрягаясь из всех своих сил,
наш народ доверял, рискуя,
лишь себе. И льгот не просил.
Ни гум.помощи.
Ни подачки.
Ни валюты какой взаймы.
И князья не строили дачки,
и водярой не мыли умы.
Ох и смутное нынче время!
Самозванцы в большей чести.
Где ты, Муромец?!
Ногу — в стремя.
И страну начинай мести.
Не из мести.
И тоже не спьяну.
Поработай, усы закусив.
Чтоб потом молодым боянам
славу петь тебе на Руси.
Что прошло сказанье-известье.
Всю родную страну насквозь…
Ну а гостя и с Ost’a, и с West’a
примем ласково, как повелось.
Подадим ему меду-пива
жбан серебряный, ендову…
И на этом весьма красиво
кончим славное рандеву.
* * *
Жил-был я. Меня учили.
Драли вдоль и поперек.
Тьма потраченных усилий.
Очень маленький итог.
Что я думаю о Боге?
Что я знаю о себе?
Впереди конец дороги.
Точка ясная в судьбе.
Все, что нажил все, что нежил,
что любил и что ласкал,
все уйдет… А я — как не жил.
Словно жить не начинал.
МАРШАЛ — ГЕРОЮ ( Легендарному разведчику, известному писателю, Герою Советского Союза В. В. Карпову — 75 лет )
Д. Т. Язов, Маршал Советского Союза
Дорогой Владимир Васильевич!
С тех пор, как появилось в годы Великой Отечественной войны легендарное имя — разведчик Владимир Карпов, я как-то невольно стал следить за вашим вкладом в развитие военного дела, а затем с неослабевающим вниманием — за вашим писательским трудом.
За плечами у вас семь с половиной десятилетий. Нам всем очень повезло, что вы живете и пишете для нас и для последующих поколений замечательные книги.
Я подчеркиваю — повезло, так как, во-первых, в феврале 1941 года 19-летним курсантом Ташкентского военного училища, незадолго до выпуска, вы были по ложному обвинению арестованы, а во-вторых, работа войскового разведчика — это выполнение задач на территории врага, то есть на лезвии бритвы, между жизнью и смертью.
Своеобразно устроен советский человек! Заключенный Карпов писал М. И. Калинину, председателю Президиума Верховного Совета СССР, не просьбу о помиловании, а требование отправить на фронт, под пули — спасать Отечество.