Газета Завтра 239 (78 1998)
Шрифт:
Узел 4. ЗАВЕРЮХА-АБДУЛБАСИРОВ“На работу ФПК (Федеральная продовольственная корпорация.- Г.С.) под гарантии правительства было выделено кредитов на общую сумму 3 триллиона рублей. После реализации продукции в казну вернулось только 18 миллиардов. Остальные деньги на июнь 1996 г. распылились. Делалось это при непосредственном участии ставленника Заверюхи - Абдулбасирова. Основную часть средств ФПК использовала не по назначению. Она переводила их на счета посреднических коммерческих структур, которые вскоре закрывались или объявляли себя банкротами. Метод известный. Например, именно таким путем налево ушло 125 миллиардов через московскую фирму “М-Фуд”, 8 миллиардов через столичное АОЗТ “Дест”, 12 миллиардов через фирму “Росарт” (Московская область) ” (с.65-66).“Когда в 1996 г. на заседании правительственной комиссии работа ФПК была признана неудовлетворительной и над Абдулбасировым навис дамоклов меч правосудия, вице-премьер (Заверюха - Г.С.) не только сумел отвести от своего протеже “беду”, но и “пробил” решение правительства о погашении задолженности по кредитам в размере 3 триллионов за счет бюджетных средств, выделяемых Минсельхозпроду” (с.67). Остается напомнить, что доллар в это время стоил 4500-5000 рублей, то есть ФПК “съела” не менее 600 млн. долл.
Узел 5. ЧУБАЙС-ВАВИЛОВ-ФЕДОРОВ-ЕВСТАФЬЕВИЗ ДОСЬЕ В.Б.ТИХОМИРОВА:ЧУБАЙС Анатолий Борисович - бывший первый вице-премьер в правительстве Черномырдина, 1955 г.рожд., главный “приватизатор” России. Деловые интересы связаны в первую очередь с американо-еврейскими финансовыми кругами (мать Чубайса, Раиса Хаимовна Сагал, является гражданкой Израиля и проживает в этой стране). Официальные доходы в 1996 году составили 1714 млн. руб. (около 300 тыс. долл.) “Своими” для Чубайса считаются помощник президента РФ Е.Савостьянов (бывший глава московского УКГБ), зав. канцелярией президента В.Семенченко, а также А.Починок, как и Чубайс, сделавший состояние на инсайдерских операциях с ценными бумагами. В настоящее время А.Чубайс является специальным представителем правительства РФ по связям с международными финансовыми институтами (“главный попрошайка” страны).ВАВИЛОВ Андрей Петрович, бывший первый зам. министра финансов РФ, 1961 г.рожд., личное состояние, по данным журнала “Профиль”(N19, 1997),- 120 млн. долл. США. В настоящее время - советник “Газпрома”.“По имеющейся у нас информации, ОВВЗ (облигации внутреннего валютного займа) были специально придуманы “злым гением ХХ века” Вавиловым, первым зам. министра финансов, с тем, чтобы увести из бюджета как можно больше денег… Схема предельно проста: Министерство финансов продает банкам облигации по их рыночной цене (не выше 25% номинала - Г.С.). Затем принимает к оплате, но уже по официальной. Элементарный “паровозик”. Естественно, прибыль делится между сторонами. Такие аферы были провернуты, например, с “Национальным резервным банком”, “Сберегательным банком”, “Онэксимом”, “Менатепом”. Каждому из них дали возможность купить за сотни миллионов долларов облигаций… А после банки рассчитались с государством этими ОВВЗ по долгам своих предприятий… Вавилов - гениальнейший человек. Такого грандиозного, высокопрофессионального и талантливого афериста современный мир просто не знает… Придуманные Вавиловым воровские схемы так же красивы и безупречны… Его стараниями государство лишилось не одного и не двух миллиардов долларов. При этом ухватиться за что-то было крайне трудно: Вавилов умело пользовался прорехами и просчетами в законах… Пример тому - история с векселями “Национального кредита”. Вавилов позволил НК купить векселей Сбербанка на 100 миллионов долларов. В ответ НК расплатился своими векселями. К тому моменту НК практически прогорел. Его векселя стоили не дороже туалетной бумаги. А векселя Сбербанка оплачивало государство. Это не что иное, как грандиозная финансовая афера. Ведь стоит только НК вывести векселя Сбербанка за границу и продать, как тут же появятся кредиторы и потребуют у государства принять их к оплате. 100 миллионов долларов страна выложит ни за что. Плюс 26% годовых” (с.191-192). “НФС фактически владел банком “Национальный кредит” и концерном “Олби”. Юридически же их отношения никак не были закреплены, хотя Федоров и принял на себя финансовые обязательства НК” (с.205).Из диалога А.Коржакова с Б.Федоровым:“- Мы знаем, что 10 миллионов долларов ты передал в предвыборный штаб безо всяких документов и “платежек”. В ответ Федоров закусил удила:- Если у вас есть какие-то вопросы, обратитесь в штаб. Смоленский и Чубайс вам все объяснят” (с.194).“В марте 1996 г. фонд “Гражданское общество”, который возглавлял верный чубайсовский соратник, его бывший пресс-секретарь Аркадий Евстафьев, получил беспроцентный 14-миллиард- ный кредит в “Столичном банке сбережений” (у А.Смоленского.- Г.С.). Кредит был дан на “развитие институтов гражданского общества”. По закону целевые кредиты “разбивать” запрещено. Но для Евстафьева и Чубайса законы не писаны. Буквально через несколько дней они переоформили на себя кредит; в качестве ссуд вложили деньги в ценные бумаги, умело играя на фондовых торгах (благо, правила игры составляли они сами), приумножили свои состояния. Одних налогов Чубайс заплатил 517,2 миллиона рублей. С точки зрения уголовного права их действия можно квалифицировать как хищения. Однако прокуратура доказать ничего не смогла. Или не захотела” (с.231-232).
Узел 6. ЕЛЬЦИНИЗ ДОСЬЕ В.Б.ТИХОМИРОВА:ЕЛЬЦИН Борис Николаевич, президент Российской Федерации 1991-1998(?) гг., 1931 г.рожд., инициатор развала СССР в декабре 1991 года, расстрела Дома Советов в октябре 1993 года, военных действий и бомбардировок населенных пунктов на территории Чечни в 1995-96 гг., “гарант” реформ, уничтожающих экономико-демографический потенциал России, и конституции, созданной по образцу конституций марионеточных государств с диктаторскими режимами.В собственных мемуарах признается в совершении ряда противоправных деяний, адекватного наказания которым со стороны органов власти по невыясненным причинам не последовало. Есть основания считать, что с ранней юности Ельцин Б.Н. поддерживал контакты как со спецслужбами СССР, так и с организованной преступностью (“картежная” мафия), что до сих пор может оказывать влияние на его кадровую политику в качестве президента РФ.“В справке говорилось, что фонд (Национальный фонд спорта под руководством Бориса Федорова-тонкого, не путать с Борисом Федоровым-толстым, бывшим министром финансов, а ныне главой налоговой инспекции РФ.- Г.С.) нанес государству урон в миллиард восемьсот миллионов долларов. В углу стояла резолюция президента. Более короткой резолюции видеть мне не приходилось и уже, наверное, не придется. Рукой Ельцина было начертано только одно слово: “Поже”. Именно так - не “позже”, а “поже”. Видимо, Борис Николаевич опасался, что скандал с НФС может негативно сказаться на его предвыборной кампании” (с.204).“Только в России такое возможно: лицо с иностранным гражданством получает доступ к госсекретам. (Я имею в виду гражданина Израиля, зам. секретаря Совета Безопасности РФ Березовского. Или председателя госкомимущества Максима Бойко, который, по оперативным данным, получил вид на жительство в США)” (с.37-38).“Секретные, политые кровью и потом материалы перевезли в Кремль. Долго еще они валялись в коридорах 14-го корпуса, напоминая картину “утро после Куликовской битвы”. Так “высоко” руководители государства оценили нашу работу…” (с.259).“Чуть ли не в каждой главе звучит один и тот же рефрен: мы подготовили справку, направили куда следует, а в ответ - тишина. Никаких мер никто не принял.
Вс. Сурганов РАЗВЕДКА БОЕМ
Одними из первых на помощь Испанской республике в борьбе против фашистов пришли советские, русские люди по призыву Сталина. Пусть помнят об этом сегодняшние “антифашисты”, выискивающие “русский фашизм” в народе, спасшем мир от Франко, Муссолини и Гитлера…На снимке: бойцы интербригад на баррикадах ТоледоДай оглянуться - там мои могилы,Разведка боем, молодость моя.И. Эренбург, 1938“КАМНИ, РЫЖАЯ пустыня, нищие деревушки, отделенные одна от другой жестокими перевалами, редкие дороги, сбивающиеся на тропинки, ни леса, ни воды. Как могла эта страна в течение веков править четвертью мира, заполняя Европу и Америку то яростью своих конквистадоров, то унылым бредом своих изуверов? Большое безлюдное плоскогорье, ветер, одиночество…Да, конечно, в Валенсии золотятся знаменитые апельсины, в Аликанте вызревают финики, прекрасны ставшие поговоркой сады Арахуэнса и академичны достоуважаемые виноградники Хереса. Но все это только богатые предместья большого и нищего города…”Такой увидел, такой воспринял Испанию Илья Эренбург при первой с нею встрече. Ее итогом стала книга очерков - “Испания”, написанная в 1931-1932 годах. Это не было случайностью - в 1931 году 12 апреля в Испании, бывшей в ту пору Королевством, состоялись муниципальные выборы, которые вылились в антимонархический плебисцит. 14 апреля тогдашний испанский король Альфонс XIII отрекся от престола. 27 июня прошли выборы в Учредительные кортесы - так, еще по средневековой, идущей из XI века традиции, назывался в те годы испанский парламент. 9 декабря была принята конституция - Испания была торжественно провозглашена республикой.“Республика - это было здесь священным словом. Монархия - единственным злом, - писал в 1933 году Михаил Кольцов, как бы подхвативший эстафету у своего предшественника.
– Миллионы крестьян, батраков, закабаленных, прикрученных к горячей земле путаными узлами стародавних, чуть ли не мавританских законов, дождались священного дня провозглашения республики, не получили и глотка свежего воздуха, ничего, кроме издевательского декрета, по которому им любезно разрешалось занять пустующие землю для себя - только при условии, что помещики согласятся их отдать… Каждая деревня, каждая помещичья экономия кишит революционными кружками, начинена классовой ненавистью, готовностью к борьбе, борьбой. Каждый день, как первые пузыри на поверхности закипающей воды, поднимаются снизу батрацкие бунты, вспышки, захваты имений, возникают странные союзы, организации, братства с доморощенными самодельными программами действий. И всем им не хватает единой твердой организующей силы”.В те дни, когда писались эти строки, коммунисты еще не успели стать авангардом. Больше того - они не смогли завоевать ни одного мандата в Учредительный парламент, хотя и принимали активное участие в предвыборной борьбе - созывали массовые собрания, выпускали предвыборную литературу, выставляли своих кандидатов. Им недостало опыта, тактической грамотности, умения работать с массами. Это умение пришло, было выстрадано и выковано на протяжении двух последующих лет. В январе 1936 года по инициативе компартии был создан Народный фронт.Но к этому времени сумели найти меж собой общий язык и взаимопонимание противостоящие реакционные силы…“Над Испанией очень легко царствовать. Любой выродок с плохонькой армией может захватить хоть завтра власть”, - писал Эренбург в 1933 году в той же книге очерков.Слова эти, к сожалению, оказались пророческими. В Испании начал стремительно вызревать фашистский мятеж. Его главные организаторы - Примо де Ривера младший и генерал Санхурхо - в марте 1936 года совершили поездку в Рим и Берлин, где был согласован вопрос о вооруженной поддержке мятежников. Центральной фигурой для мятежников стал генерал Франсиско Франко Баамонде - тогдашний командующий испанской армией в Африке. Его уличили в заговоре буквально на второй день после февральской победы Народного фронта и, в порядке наказания, назначили… генерал-губернатором на Канарских островах. Его сообщникам - адмиралам и офицерам, которых уволили из армии и флота, удалось тогда же сохранить полные оклады и, разумеется, свободу, так что они могли за казенный счет продолжать подготовку заговора.Генерал Франко был вызван в штаб мятежников с Канарских островов за неделю до начала мятежа. Ему любезно предоставили личный самолет герцога Виндзорского (бывшего короля Великобритании Эдуарда VIII), пилотируемый английским военным летчиком Сесилем Бибом. Всюду на пути своего следования Франко встречал поддержку британских консулов.Заговор почти до последней минуты сохранялся втайне, и лишь случайное обстоятельство помогло его раскрыть. В результате республиканские власти были захвачены практически врасплох.18 июля 1936 года радиостанция города Сеута (Испанское Марокко) передала в эфир: “Над всей Испанией безоблачное небо”. Это был условный сигнал.Фашисты были уверены в успехе - у них были к тому, как мы убедились, немалые основания. Однако их расчеты не оправдались. Часть армии и большая часть флота - прежде всего матросы - остались верны республике. Стихийно возникшие отряды рабочей милиции подавили мятеж в столице и в большинстве промышленных районов Испании.Положение франкистов стало критическим…В июле 1936 года, на вагнеровском фестивале в Батрейте, Рудольф Гесс устроил Гитлеру встречу с двумя немцами из Марокко. Один из них, Йоханнес Бернгардт, был личным другом Франко. Он привез с собой его письмо с настоятельной просьбой о помощи. Гитлер решил такую помощь оказать. Через два дня немецкие трехмоторные бомбардировщики - транспортные самолеты “Юнкерс-52” - начали переброску из Испанского Марокко тысяч марокканских солдат. К концу первой недели августа в Испании уже действовал передовой отряд германских экспедиционных сил.Численность немецкого военного персонала к осени 1936 года достигла примерно 10 тысяч человек. Он состоял в основном из “Легиона “Кондор”: три эскадрильи истребителей “Хейнкель-51”, четыре транспортно-бомбардировочные эскадрильи, оснащенные “Юнкерсами-53/3 М”, разведывательная эскадрилья самолетов “Хейнкель-70”, эскадрилья гидросамолетов, шесть батарей зенитных орудий, четыре роты связи и ремонтно-восстановительные части. Из Италии посылались целые соединения. К началу 1937 года на стороне мятежных сил действовало 100 тысяч итальянцев.Таким образом, монархо-фашистский мятеж против Испанской республики вскоре перерос в открытую итало-германскую интервенцию.НЕ РЕШАЯСЬ ПРИБЕГНУТЬ к открытым аналогичным действия, правящие круги США, Англии и Франции избрали другой путь удушения Испанской республики - путь блокады. Из тактических соображений правительство Англии хотело, чтобы инициатива в сложившейся ситуации исходила от Франции, премьер-министром которой в ту пору был правый социалист Леон Блюм. 1 августа 1936 года Блюм выступил с предложением проводить по отношению к гражданской войне в Испании политику “невмешательства”. Однако то была всего лишь ширма, под прикрытием которой было организовано самое широкое вмешательство в испанские события на стороне мятежных сил. Американцы пошли еще дальше. 7 августа американское правительство распространило на войну в Испании закон о “нейтралитете”. Этим шагом создавалась юридическая основа для признания мятежников равноправной суверенной воюющей стороной, что и было подтверждено последующими событиями. В феврале 1937 года Соединенные Штаты первыми открыли свое консульство в захваченной фашистами Малаге.Политика “невмешательства” не замедлила принести свои плоды. Если в первые дни мятежа перевес в военной технике, и особенно в авиации, был на стороне республиканцев, то к середине сентября соотношение это изменилось весьма ощутимо…“Они пришли сюда с разных концов света: из Италии, из Норвегии, из Канады, из Болгарии. Они не могут разговаривать друг с другом: поют вместе и смеются. Старики и подростки, каменщики и музыканты. В деревнях женщины со слезами на глазах обнимают чужестранцев.Когда-нибудь уцелевший герой напишет книгу о мужестве и братстве: это будет история интернациональных бригад. Я, Илья Эренбург, пишу эти строки наспех в грузовике. Рядом наборщик-парижанин набирает мою статью по-немецки. Ночь, звезды. Французы поужинали и на мисках вызванивают “Карманьолу”.В морозные ночи бойцы спят без одеял под звездами. Раненые на перевязочных пунктах сжимают зубы, чтобы не кричать. Умирая, люди подымают кулаки.Свои части они назвали именами героев и мучеников: “Домбровский, Гарибальди, Тельман, Либкнехт…”Идея создания в Испании интернациональных бригад из иностранных добровольцев принадлежала французскому коммунисту, одному из лидеров Коминтерна Морису Терезу. 22 сентября он приехал в Москву и предложил способ оказания военной помощи через посредство Коминтерна, который бы не затрагивал открыто советское правительство или советские войска.Миллионы трудящихся Советского Союза выразили свою солидарность с испанским народом на митингах и демонстрациях. По инициативе рабочих и служащих фабрики “Трехгорная мануфактура” по всей Советской стране развернулась массовая кампания по сбору средств в помощь Испанской республике. К концу октября 1936 года было собрано свыше 47 миллионов рублей, не считая 12 миллионов, переданных республиканскому правительству в августе. На эти средства в Испанию были отправлены десятки пароходов с продовольствием, медикаментами и различными предметами широкого потребления.Мощная поддержка, оказанная советским народом испанским республиканцам, явилась вдохновляющим примером. В 17 странах в течение двух лет было собрано для республиканцев 800 миллионов франков. В поддержку Испанской республики выступили Ромен Роллан, Генрих Манн, Джавахарлал Неру, Мартин Андерсен Нексе, Д. Притт, Поль Робсон, Роберт Оппенгеймер…“Я хату покинул,Пошел воевать,Чтоб землю в ГренадеКрестьянам отдать…”Вспоминая эти строки Светлова, пророчески написанные еще в двадцатых, мы как бы видим интербригадовцев и советских добровольцев, сражавшихся в Испании во второй половине тридцатых. Думается, что эта самая первая страница надвинувшегося всемирного побоища - пролог ко Второй мировой - была наивысшей в нравственном отношении. То был последний подобный взлет интернационального бескорыстия, жертвенности и воодушевления такого масштаба. Последующие годы привнесли в гигантский подвиг, совершенный поколением Победы, мощную струю патриотизма - качества столь же превосходного, но ощутимого уже несколько иначе.ПОСЫЛКА СОВЕТСКОГО оружия или войск для прямого участия в гражданской войне на другом конце Европы требовала особых раздумий. Сталину пришлось взвешивать три обстоятельства. С одной стороны, не допускать прямого участия России в войне и возрождения пугающего образа Советского Союза как экспортера революции. С другой же, очевидную невозможность удержаться от поддержки дела, которое сплотило прогрессивную общественность во всем мире. И конечно же, нельзя было допустить поражения республиканского правительства.В августе Сталин присоединился к остальным европейским державам, включая Германию и Италию, когда он поддержал “Соглашение о невмешательстве”. Но одновременно он официально установил дипломатические отношения с испанским республиканским правительством и направил большую советскую миссию в Мадрид. Антонов-Овсеенко, который командовал красногвардейцами во время штурма Зимнего дворца в 1917 году, занял пост генерального консула в Барселоне.В сентябре Сталин дал согласие на вхождение двух испанских коммунистов в новое правительство Ларго Кабальеро. Это были Хосе Диас и Долорес Ибаррури. В том же месяце в Испании появились различные советские и коминтерновские деятели. Сталин настаивал на том, чтобы коминтерновская поддержка республиканского правительства всегда оправдывалась непартийными и антифашистскими лозунгами. В декабре 1936 года он направил письмо испанскому премьеру Кабальеро, подписанное им самим, Молотовым и Ворошиловым, в котором он призывал республиканское правительство избегать социального радикализма, добиваться поддержки среднего класса и расширять социальную базу правительства “с тем, чтобы помешать врагам Испании представлять ее в качестве коммунистической республики”.Те же соображения принимались в расчет и в самом деликатном вопросе. Советское оружие не использовалось в Испании до тех пор, пока большая часть золотого запаса Испанской республики (около 500 миллионов долларов) не была вывезена в октябре 1936 года из порта Картахена в Одессу и не депонирована в Государственном банке СССР в качестве платы вперед. С осени 1938 года правительство СССР предоставило Испании кредит на сумму 85 миллионов долларов. “Продавая нам оружие, русское правительство придерживалось обычных норм международного права”, - подчеркивал министр иностранных дел республики Хуан Альварес дель Васто.16 октября 1936 года в Мадриде была получена телеграмма из Москвы:
“Центральному комитету Коммунистической партии Испании.Товарищу Хосе Диасу.
Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а - общее дело всего передового и прогрессивного человечества.Братский привет!И. Сталин”.Это были не только слова. В те же октябрьские дни в Испанию прибыл теплоход “Комсомол”, на котором находились тридцать советских инструкторов-танкистов с полусотней танков. В конце октября в Картахену прибыл “Курск”, доставивший истребители, бомбы и бензин…4 ноября состоялся боевой дебют истребителей, сразу же прозванных испанцами “чатос” - “курносые”. Это были “И-15”. Они атаковали в небе над Мадридом итальянский самолет-разведчик. Правда, он успел ускользнуть, воспользовавшись появлением двух итальянских истребителей “Фиат-32”. Но зато оба “Фиата”, охваченные огнем, полетели вниз.Фашисты начали наступать на слабо укрепленные позиции республиканцев, прорвали их в ряде пунктов и подошли к первой полосе обороны Мадрида. В первые дни ноября, обладая огромным превосходством в боевой технике, они вынудили республиканцев отступить к окраинам столицы. Правительство Кабальеро, окончательно потеряв веру в возможность успешной защиты города, покинуло его. За ним поспешили министерство обороны и штаб фронта, возложив обязанности по руководству обороной Мадрида на комитет обороны. Комитету были даны полномочия в случае необходимости сдать Мадрид врагу.Именно в эти дни в Мадриде родился лозунг: “Они не пройдут!” Именно тогда впервые вступили в бой с фашистами солдаты интернациональных бригад, вынеслись в небо верткие “чатос”, атаковали фашистов советские танки. Правда, их было в эти дни еще очень мало: Кольцов пишет о танковом взводе, о шестерке танков, которые перебрасывали с места на место, посылая каждый раз туда, где трещали и рвались республиканские линии.“Встреча всюду была трогательно-радостная, пехотинцы бросали вверх шапки, аплодировали, обнимались, даже садились на танки, когда они шли вперед, в атаку. Танкисты с утра были оживлены, потом устали, стали молчаливы. Который день без отдыха, по четыре часа сна! Они все-таки выходили еще и еще, десятки раз на холмы, стреляли безостановочно, разгоняли скопления пехоты противника. Накалялись стволы пушек, механизмы пулеметов. Не было воды для питья. Огонь противника их огорчал мало. Пули барабанили, как крупный дождь по железной крыше. Опасно было только прямое попадание крупнокалиберных снарядов. И все-таки танки шли, прорываясь вперед сквозь артиллерийскую завесу, они шли на орудия и заставляли их умолкать”.СЕГОДНЯШНИЕ ИСТОРИКИ - и наши, и зарубежные - единогласно утверждают, что помощь Испанкой республике, оказанная Советским Союзом, хотя и оказалась значительно меньше той, которую получал генерал Франко от западных стран, однако же сыграла осенью 1936 года решающую роль. Русские советники и интербригады привнесли порядок и дисциплину в ряды республиканской армии. Столь же решающей была и материальная поддержка: 648 самолетов, 347 танков, 60 броневиков, 1186 орудий, 20486 пулеметов, около пятисот тысяч винтовок. Три тысячи советских добровольцев прибыли в Испанию в те годы: военные советники, летчики, танкисты, моряки. Двести из них погибли. Пятьдесят были удостоены звания Героя Советского Союза.
Николай Кузин “СПЛОШНОЕ СЕРДЦЕ”
1 Посмертная характеристика как “лучшего и талантливейшего”, которую дал Маяковскому Сталин, с одной стороны, вознесла поэта над всеми другими, исключая даже минимальные оттенки критического характера в его адрес, но, с другой стороны, - уже в наше время - дала возможность безапелляционно зачислять его… в число придворных виршеплетов-агитпроповцев. Однако, если снять с него вериги “державной” характеристики эпохи минувшей и наветы современных “реформаторов” от литературы, то можно непредвзято узреть в нем поистине “сплошное сердце”, то есть необыкновенно отзывчивого, может быть, самого ранимого и нежного (после Есенина) словотворца, каких знавала русская поэзия в ХХ веке. И самого, пожалуй, цельного, хотя про его “раздвоенность” толковали все, кому только было не лень. (А как же - ведь сам поэт признавался, что “смирял себя, становясь на горло собственной песни”.)Однако не будем забывать и такую его “исповедь” из стихотворения “Верлен и Сезан”:Поймите ж -лицо у меня одно -одно лицо,а не флюгер.2 Гениальность Владимир Маяковского признана всем миром.Но странное дело: признают за Маяковским гениальную мощь человеческой энергии, его гений “низвергателя”, “разрушителя” традиционности, и совсем редко поминают его созидательное деяние на литературном поприще. Справедливы ли столь странные утверждения?И да, и нет.Из огромного вороха работ, посвященных Маяковскому за последние десятки лет, пожалуй, 90 процентов попросту извращают творчество великого поэта.Лучше всех о Маяковском сказали, на мой взгляд, его современники, тоже великие поэты.“…Своими быстрыми ногами Маяковский ушагал далеко за нашу современность и где-то за каким-то поворотом долго еще будет нас ждать”, - заявила Марина Цветаева вскоре после смерти Маяковского. Она же определила его как “первого в мире поэта масс”.“Я его боготворил. Я олицетворял в нем свой духовный горизонт”, - говорил о раннем Маяковском Борис Пастернак в “Охранной грамоте”, где, между прочим, абсолютно несправедливо назвал все творчество поэта после Октября 1917 года бездарным.Скупо, но очень весомо и емко отозвался в 20-е годы о Маяковском его всегдашний супротивник на поэтической ниве Сергей Есенин: “Что ни говори, а Маяковского не выкинешь. Ляжет в литературе бревном - и многие о него споткнутся”. В есенинском замечании, кажется, и следует определять точку отсчета в суждениях о Маяковском.3 В автобиографии “Я сам”, написанной в 1922 году, Маяковский вспоминал свое детство в Грузии, писал: “Над лесами горы. Подрос. Бегал на самую высокую. Снижаются горы к Северу. На севере разрыв. Мечталось - это Россия. Тянуло туда невероятнейше.” Примечательнейшее признание русского человека, у которого “стихи и революция как-то объединились в голове”, признание, проливающее свет на кровную связь поэта с землею его предков, позывные которых он впитал с материнским молоком. С той самой землею, про которую он скажет проникновенные слова в поэме “Хорошо!”:Можно забыть, где и когда пузы растил и зобы,но землю,с которойвдвоем голодал, -нельзяникогдазабыть!Нам со школьной скамьи внушали, что Маяковский - бунтарь и… оптимист. Но элементарный здравый смысл вопиет против такой примитивной характеристики поэта хотя бы потому, что бунтарство, мятежность являют собой следствие постоянной неудовлетворенности, мало что имеющей общего с неунывной жизнерадостностью. “Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека” - разве может так сказать записной оптимист?4 Да, Маяковский, конечно же, был жизнелюб, зачастую даже несколько бравировал своим показным оптимизмом “(Лет до ста расти нам без старости”), но ранимая душа его всегда пребывала в состоянии тревожных предчувствий и прозрений, далеких от прагматического бодрячества:Я в плену.Нет мне выкупа!Оковала земля окаянная.Я бы всех в любви своей выкупал,да в дома обнесен океан ее!В поэме “Люблю” Маяковский определил свое мирочувствование как “сплошное сердце”. И это не было гиперболой, хотя таким тропом поэт очень часто пользовался в своей стихотворной практике. “Сплошным сердцем” был, по сути, сам Маяковский как человек и художник на всех отрезках своего творческого поведения, исключая разве что моменты писаний “о пробках Моссельпрома” и в прочих агитках.Страстное желание поделиться с другими всем, “чем владеет моя душа”, присуще Маяковскому раннему - задорному, задиристому бунтарю-индивидуалисту (“Послушайте!”, “Облако в штанах”, “Человек”), и Маяковскому зрелому, умудренному, прошедшему путь от восторженного прославления революции (“150 000 000”, “Владимир Ильич Ленин”, “Хорошо!”) к определенному разочарованию в ее идеалах (пьесы “Баня”, ”Клоп”), но все равно ощущающему себя “советским… заводом, вырабатывающим счастье”.Нынче много пускают стрел в Маяковского, ставя ему в вину, прежде всего, “спевку” с большевистским режимом. Но не будем забывать опять же, что оды большевикам слагали и те, кто возведен теперь на поэтический Олимп как мученики коммунистической тирании (Пастернак, Мандельштам и даже Ахматова).5 Может быть драма Маяковского заключалась в том, что он всей душой поверил в идеалы утопии и нередко действительно “смирял себя, становясь на горло собственной песне”. Но это не было продиктовано конъюнктурными соображениями, это было чистым порывом “сплошного сердца”, еще в юности вопрошавшего:Послушайте!Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно?..Значит - это необходимо,чтобы каждый вечернад крышамизагоралась хоть одна звезда?!Он искренне верил, что Октябрьская революция и есть “зажигательница” звезд, столь необходимых людям, и за это славил ее, “рёволицую”.Зажженные звезды нужны, чтобы выбраться из мрака ночной тьмы, и тут у поэта не было никаких сомнений, что революция - правое дело. Ну а во всех других случаях, когда ясно, когда дорога освещена, скажем, солнцем, - нужны ли еще подобные светоносцы?
– Нужны!
– утверждает поэт, но - уже вовсе не из племени революционных “зажигальщиков”, а из когорты иных путеводителей, имя которым - поэты, могущие “светить всегда, светить везде, до дней последних донца (“Необычайное приключение…”).“Необычайное приключение…” - это программное для Маяковского стихотворение, одно из самых светоносных в русской поэзии - напрочь опровергает бытующее мнение о якобы упрощенном отношении Маяковского к предназначению поэта: откликаться на злобу дня, исполнять некий социальный заказ. Нет, в декларируемом призыве “светить всегда” слышится открытая перекличка и с пушкинским пророком, получившим божественный наказ “глаголом жечь сердца людей”, и с лермонтовским поэтом, чей голос “звучал, как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных”.6 Сознавая себя в мире бойцом, Маяковский и здесь стремился слиться с теми, в ком видел провозвестников человеческого счастья (“Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс”). Опять заблуждение? Возможно. Хотя, как говаривал мудрейший Федор Тютчев: “Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется…”Маяковского упрекают (возможно, и не без оснований) в космополитизме. Да, увлеченный опять же коммунистической идеей интернационального братства, он искренне полагал, что в будущем люди предпочтут “без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем”. Однако в стихотворении “Прощанье” (из заграничного цикла) читаем:Подступайк глазам,разлуки жижа,сердце мнесентиментальностью расквась!Я хотел быжитьи умереть в Париже,если б не былотакой земли -Москва.Или:Землю, где воздух,как сладкий морс,бросишьи мчишь колеся, -но землю,с которою вместе мерз,вовек разлюбить нельзя.7 Вместе со своей землей и своим народом поэт попал в водоворот событий, расколовших общество на два непримиримых лагеря, и оказался в стане с теми, кто вышел “строить и месть в сплошной лихорадке буден”. Подчеркну это еще раз - вместе со своим народом. Так будем же поосторожнее с порицаниями в адрес могучего человека, отдавшего все порывы “сплошного сердца” своему времени и своей эпохе:Мы будем работать,все стерпя,чтоб жизнь,колеса дней торопя,бежала в железном маршев наших вагонах,по нашим степям,в города промерзшие наши.Позывные этих сердечных порывов слышны и нам, увы, утратившим, к сожалению, ощущение слитности “моего” и “нашего”, но тут уж никакой вины поэта нет. Он был и остается и ныне огромным одиноким утесом, возвышающимся “над бандой поэтических рвачей и выжиг”. Потому что знал силу настоящих слов.Я знаю силу слов, я знаю слов набат.Они не те, которым рукоплещат ложи.От слов таких срываются гробаШагать четверкою своих дубовых ножек.Бывает, выбросят, не напечатав, не издав,но слово мчится, подтянув подпруги,звенит века, и подползают поездализать поэзии мозолистые руки…
Александр Белай СИРОТА ( рассказ )
ОКАЗЫВАЕТСЯ, до сих пор существовали “санатории-профилактории”, “дома отдыха”, “здравницы” всяческих “химиков”, “тракторостроителей”, “работников связи” и т. п. Я входил в одно из подобных заведений с “путевкой” в кармане, намереваясь, видимо, в последний раз “поправить здоровье” по-старинному, среди “трудящихся” (здесь все уже было взято в кавычки, видело свой конец - лишь бесчувственный железобетон да ветхие скворешни деловито изготовились пережить меня).Была ранняя осень, преувеличенно погожая, с пластами тайного холодка в воздухе. Остывший ярко-синий пруд празднично рябил, волнуя сердце, как целый океан. Тяжко стлался по дорожкам косой солнечный свет. Взапуски с соснами высились корпуса. Обыскавшись себя в страшенном просторе, прикладывался то и дело к своей экстатической дроби неосязаемый дятел. Белки выскакивали под самый нос и застывали, глядя-бредя. Чистота, покой, следы метлы повсюду, вся еще в целости “наглядная агитация”, беседки для “тихих игр”, указатели на каждом углу - без них я искал бы свой “корпус” неизвестно сколько.Внутри, в “холлах”, я видел сакраментальные мраморы и брекчии, мозаичные панно, сюжеты и персонажи которых уже диковато было узнавать, вникая в изображенные на полном серьезе ветхозаветные страсти. Меня, вошедшего гоголем, встретила дежурная - молодая, рослая, в короткой форменной юбочке и жакетке. Форма шла ей наверняка больше, чем что-либо другое; я всегда любил этот тип девушек. Навстречу попадались ее товарки, точно такие же, даже ноги гнулись у всех одинаково. Номер выглядел до боли знакомо: типовые встроенные шкафы, кое-как наляпанный кафель в ванной, огромный “отечественный” телевизор, стопка проштампованного белья на кровати. Устраивая меня, хозяйка наклонялась так низко, что вылезала необъятная мощь обтянутых колготками бедер, и улыбалась то через левое, то через правое плечо. Томно, благостно я думал, что успею напоследок погостить в прошлом и выскочить прежде, чем оно сомкнется окончательно и бесповоротно. И уже хотел есть - не просто есть, а именно “питаться” в санаторской столовой, запахи которой, тоже до боли знакомые, вдыхал, идя сюда: какой-нибудь борщ или рассольник с клочком сметаны, биточки или бифштекс с “гарниром” и с лаковой шапкой подливы набекрень, “компот из сухофруктов” - мне живо представлялись суета и гомон гигантской кормежки. Хозяйка все улыбалась, да и я был не прочь, но сейчас прежде всего выспросил, где столовая, и бросился доставать из чемодана “домашнее”. Она вышла, запечатлевшись между дверным косяком в позе модели на подиуме. Приветливо полыхнули округлившиеся румянцы, сверкнуло атласно бедро.Я шел по аллее дивно высоких гривастых берез. Листва, поджатая к самым вершинам, отрясалась и горела в небе золотом, сыпала червонцы. На “досках объявлений” (словцо “информация” еще не вползло сюда) висели намалеванные местным “художником” афиши: “худ. фильм” в “клубе-столовой”. Да, разумеется, не просто столовая, а столовая-клуб… Я прибавил шагу и обогнал какого-то “отдыхающего” с собакой на поводке. Парочка тонула и плавилась в солнечном разливанном море, почти без остатка тратилась на собственные тени, карикатурно длинные, самодвижущиеся. Оставив за спиной, я не спешил выбросить их из сердца вон. Здесь все могло быть: мужик этот мог вскоре объявиться соседом, собутыльником, задушевнейшим собеседником и даже другом на целых две недели…ПОДХОДЯ К СТОЛОВОЙ, я еще издали различал внутри ряды колонн, угадывал гулкие шашечные пространства; от стоящего там гама здание, казалось, ходило ходуном. Я взбежал на крыльцо, толкнул стеклянную дверь и с ходу увяз с этом гаме, действительно ураганном: по всему залу, по всем проходам, сколько хватало глаз, дрались старухи.Тьма-тьмущая старух. Шторы были раздвинуты, свет в изобилии лился на побоище, которое мне, голодному, разохотившемуся, представлялось как бы прозрачным, потому что продолжали настойчиво лезть в глаза и накрытые “порционно” столы: да, борщ, да, биточки, да, милый компот наполовину с гущей, заткнутые бумагой перечницы и нечистая крупная соль в открытых плошках… Старухи душили друг друга, возили мордасами по стенам и подоконникам, колотили головами о колонны, таскали за седые патлы, грызлись, сцепившись на полу, лезли дрожащими от натуги лапами, чтобы выцарапать глаз, разодрать пасть; в ход шли ножи и вилки со столов; яростный вой и чудовищные озверелые проклятья полнили зал и кипящими водами смыкались поверху. То был не сон, но глядел я, как во сне. Старухи бились всерьез - не на жизнь, а на смерть, одержимые стремлением затерзать, стереть с лица земли, проклясть так, чтобы отправить вражью душу прямиком в ад, однако каждый удар или захват, каждое проклятье, поражаемое старческой немощью, сходило, считай, на нет, вызывая вопленные пароксизмы досады: именно как во сне, когда бьешь наверняка - а нет удара, когда бежишь со всех ног - а нет бега. Из окошка “раздаточной”, из жарких глубин цеха, от тележек глядели тот же сон повара и официантки. Они не предпринимали ничего. Да и что предпримешь против стаи взбесившихся птиц, как вмешаешься, не зная птичьего языка? Увы, мне этот язык давно уже был внятен. Страшно, тошно делалось, когда приходилось то тут, то там, в самых неожиданных местах и при самых неожиданных обстоятельствах, так вот оказываться в стае и, хочешь не хочешь, толмачить самому себе, будто перегрызая угодившую в капкан лапу. Писк, грай, клекот, заполошное фехтование крыльев, пух, перья, брызги помета во все стороны: “Ну что, падаль, хорошо вам?” - “А вам, суки драные?” - “Погодите, вонючки, Бог найдет на вас управу!” - “Ага, если кто потеряет!” - “Вон как уже изуродовал вас, твари!” - “Сами вы… деревянные!” - и т. д. и т. п.
– это ведь была, как говорится, эмпирика, голая данность. Старухи сражались за правду и звали победу, безмерно одинокие среди слепого и глухого потомства, не просто не знающего, но даже и не любопытствующего, что открывается в конце пути: мужики, бабы, детишки сидели и жрали, всецело отсутствовали, только качали головами и стучали пальцем по лбу. Впрочем, старухи в исступлении взаимогубительства и не хотели никого, избегали малейшей причастности; они даже, как могли, огораживались от “молодежи”, выставляя заградительные дымы и морочащие маскировочные огни, неся сбивающую с толку околесицу, прикидываясь стаей птиц, - только бы не глянуть и не проклясть ненароком бедное пасущееся стадо… да, за всю историю человечество лишь считанные разы отважилось вступиться в подобные разборки, чтобы торжественно бракосочетать “мочь” сопливой юности со “знать” суровых Матерей!Я БЫЛ В ОТЧАЯНИИ, не видя здесь матушки: она умерла молодой, и поди-ка угадай, какой участок фронта она сейчас держала бы, какие призывы выкликала - о, я услышал бы и понял, мне достало бы сердечной верности ринуться на зов. Я стоял неприкаянный, голодный, плачущий душой… Человечество, между тем, в очередной раз поостереглось, затаилось, пережидая бурю, продолжая упоенно уродоваться своей цветущей сложностью, услаждаться нулевой степенью письма своих прохиндеев-пророков. Доблестные, с дрожью старческой скрупулезности, уже раскладывали ножи и вилки по местам, кто где взял, и уходили невидимой в солнечных лучах лестницей на второй этаж - глядеть “худ. фильм”. Я отыскал свой стол, пригорюнился за ним. Официантка, прелестная рабыня столовского конвейера, налила в тарелку борща и немного погодя, словно сжалившись надо мною, сиротой, капнула туда сметанки.
ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО ОТ ТИМАШЕВА ДО НОВЫХ И НОВЕЙШИХ ЛЕГЕНДАРНЫХ ЛИЦ
“Земля была обильна…”(А. К. Толстой)- Надо обойти США.Полетите, ребята, на Солнце.- Но ведь мы сгоримк едрене-фене!- Вы думаете, здесь дураки сидят?! Полетите ночью.(Из беседы Генсека,наслушавшегося популярной песни “Долетайтедо самого солнца!”, c группой космонавтов,фольклор 1970-х
– без связокПроизносить слова!Перед тобой бледнеетВеликий Бул-Дыр-Щил… 4(Казна же не беднеет,Кто б сколько ни тащил.)Б. Е. Все эти шуры-мурыЗапутают вконец:Зачем взорвал я сдуру Ипатьевский дворец?!Орел двуглавый в тучах,На дно пошла звезда…В. Ч.Господи!Хотели мы, как лучше, - А вышло - как всегда,Б. Н. Исследуют останки,Размеры черепов,Хотят моей отставки…Шалишь! Я не таков!АвторВсе Гитлера искали,Теряя след молвы.Уже закопан Сталин,Весь - с ног до головы.Нет молота на серпе…Вдруг узнаем - увы!
– Адольфа челюсть в сейфеУ матушки-Москвы.Один не погнушалсяПрорваться в мавзолейИ в раже покушалсяНа мумию, злодей!Комм-Призрак,знать, ярится,Храня вчерашний стих.Но просятся в землицу - “Живее всех живых”.Б. Е.Бумажны наши тигры,Все точат зубы зря.Затеем-ка мы игрыВ престольного Царя.Мы сами править могем.Сменить наш ЕралашКакой-то Гогель-Могель 5Желает, понимашь!Иль, как он?Гоголь-с-Солью…Зачем он нам нужон?В музее трачен мольюЦаревый балдахон…АвторРаскрутим проволочку - У нас ведь свой резон.Плывет по морю в бочкеГвидон или Кобзон?Куда уж, братцы, круче!Откроют-крякнут: “Да-а-а!”ХорХотели мы, как лучше,А вышло - как всегда.Б. Е. Да ты не смейся, жмурка;Все попадем в Аид. 6Для нас Карягин ЮркаВсесвязь осуществит.Ура! Двуглавый дышит.Злокозни все - зола!Смотри,взорлит превышеОн “лысого” орла! 7АвторМы сами кашу солим,Еще чуток постонем,Народу рай даря.Из Кухаря построимМы нового Царя.Все сделаем толково.Сплетем мы новый спрут.Резинскийс Хохалковым - 8Те за бояр сойдут.Б. Е. Кричат, что я - придурок,Балбес и пустозвон.Я Герб-Дублер придумал:“Мамона и ОМОН”.Какая там отделка?!На кой нам лоск и блеск?!ХорВ России нет оттенков,Зато - страна Чудес.Б. Е. Пусть в нас живут пороки,Пусть воют думаки - Подумаешь, пророки!
– А мы - как туляки:Лишь с виду дураки.АвторТо все мы - под наркозом:Явить начальству прыть - И до усёру пить,То - окрик:“Быть тверёзым!”И мы давай рубитьВсе виноградны лозы - Под корень все!Вот слезы!Б. Е.Указ по мафиозам:Чтоб им не жить во зле - Расселим по колхозамИ прикрепим к земле.АвторУказ - главней закона,Сильней, знатней, верней.И в цепи текст закован,В страх - до скончанья дней.Царит цензура-дура,Разит страшней свинца.Вдруг - “Вырубить цензуру,Вмиг, разом, до конца!”И тут в одно мгновенье(Приказ им словно дан!)Все псы совокупленьяЗаполнили экран.Б. Е.Коль на Руси свобода,Свободный выбор дан:За баксы к нам отходыСвезут из разных стран.И ты, Витек, запомни:Не одурачить нас!Так на Руси накопимМы золотой запас.Отходы закопаем.Прогнозам вопреки,Мы туго дело знаем:Мы, брат, не дураки! 9В. Ч. А вдруг интеллигентыЗатеют эпатаж?!А вдруг к интеллигентамПримкнет парламент наш?!Б. Н.Да что нам - думаки?!На них ведь есть полки.Куда им, бедным, деться…Я, знаешь, парень дерзкий - В решительный моментПридет Интеллигент.Придет и скажет:“Действуй,Шуруй, мой Президент!”В. Ч.Башка, Бориска, вспухла.Все - толки, “на троих” 10– Про то: глупее куклыИль прототипы их?Алкаш какой-то вещийВопил среди бомжей:“Тут вечно: сумасшедший,Дурак или злодейНад нами верховодит!”Речист! Бомжей заводит.Б. Е.Ну, я скажу, народец!Попутал прессы бес.Великий полководецБыл Пашка-Мерседес, 11Зря отдали в угодуРаспутному народу.Я - крепость, Кремль,Стена - Я.Я - Человек-Указ.Никто, Витек, не знает:Во мне есть Третий Глаз - Все зрю моря и суши,Всем витязям в пример.А кто б сумел разрушить,Как я - СССР,Архипелаг могучий!Распалась глыба льда…Тут беженцы - как тучи,Как талая вода!!!В. Ч.Хотели мы, как лучше,А вышло - как всегда!Б. Е. “Пора - мне шепчут - смыться”,Но я, Витек, скажу:Я сам от Гостомысла(Секрет!) происхожу.Не зря ведь: только кликну,Ко мне и Коль, и КлинтонГостить летят тотчас.Мы с ними сходим в баньку:Рассказываем байки - Мы с глазу там на глаз.А с помощью гвардейцевЗавалим кабана.Ты на меня надейся, - И думакам - хана!Была беседа славной,Весь день почти утек.Забыли мы о главном:Рыбалить, брат Витек!АвторВот плещет под присмотром Река в красе своей.Но вытащили монстров:Двуглавых карасей. 12Ну надо же! Беда!!!Под ивушкой плакучей - Все мутная вода…Хор управляющих деламиХотели мы, как лучше,А вышло - как всегда!20-23 марта 1997 г.НОЧЬЮСЛЕДУЮЩЕГО ДНЯилиДОВЕСОКК НОВЕЙШЕЙИСТОРИИВ. Ч.Мiр13 обнадежим в прессе:Возможно, к февралюВ промышленном прогрессе Поднимемся к Нулю!Б. Е. Указ подписан мною, Чтоб жизнь поворотить,Найти идею МорюИ в глубину внедрить.Чуть-чутьраздвинуть звезды.Прибавить лунный свет.АвторИ по Идее создан Был тотчас Комитет:Гос-Росс - знак изобилья.С рассвета и до тьмыТам над Идеей билисьВсе лучшие умы.И что же? ОбратилисьК Балде - он малый в силе,Идею взял на плечи, - Взошла его звезда!
– Всем малость стало легче:“Балда - он есть Балда!”Блеснул смешком во взоре.Канат он взял, как нить.Балда приперся к морюИ ну его мутить! 14И вот оно седеет.Становится темно.Балда (к морю)Скажи свою ИдеюПо-дружески само!АвторВ кремле - икра с искроюСтолы. Дымит еда.Кремлевский хорРаскалывает мореНаш умница Балда!Балда (по пейджеру)Все дали застят тучи,И вздыбилась вода!Кремлевский хор (глухо)Хотели мы, как лучше,А вышло - как всегда!..24 марта 1997 г.ПРИМЕЧАНИЯ 1. Е 2 на Е 4. Популярное начало в шахматной игре. Автор намекает на быстрое фиаско наивных рыцарей нового российского предпринимательства.2. Серсо (франц.) - популярная игра спортивного характера.3. “Как в поле Голова” - богатырская голова в шлеме, охраняющая меч-кладенец (образ русских сказок).4. “Бул, Дыр, Щил” - образец так называемой “Зауми” - искусственного языка поэтов-футуристов, не доверявших понятийному языку и логическим связям между словами и мечтавшим на “Зауми” взрастить новый “вселенский” язык. В конце ХХ века “Заумь” повлияла на политический язык, помогая размывать или скрывать подлинный смысл происходящего.5. Судя по всему, ораторствующий не в силах произнести фамилию Гогенцоллерн (династия прусских королей, 1701-1918 и германских императоров: 1871-1918, находящихся в родстве с Домом Романовых).6. Аид (гречес.) - подземный мир мертвых.7. “Лысый” орел - имеется в виду Орел на американском гербе - без короны.8. Резинский - современный драматург, автор расхожих книг о царях и вождях. Ведет свою авторскую программу по телевидению.Хохалков (младший) - кинорежиссер. У поэта-футуриста А.Крученых есть двустишие о Хохалкове-старшем:“Сергей Владимыч …халковЛюбитель детских хохолков”.9. Есть мнение, что “отходы” все-таки не закопают. Начнут закапывать, а потом надоест - и бросят, создавая новые гигантские свалки, что вознесутся в небеса, превыше всяких терриконов.10. Распивающие алкогольные напитки в российских подворотнях объединяются по трое - “на троих” (примечание для иностранцев).11. “Пашка-Мерседес” - прозвище одного из российских генералов.12. Двуглавые караси - рыбы-мутанты, появившиеся в московских и подмосковных водоемах в результате безумного загрязнения окружающей среды (не усматривать намека на Двуглавого Орла).13. МIР - (дореволюционное правописание) - народ.14. Народу нравится, когда Балда воду мутит (хитрый расчет политиков?).
“У МУЗЫКИ В РОССИИ - ОСОБАЯ СУДЬБА” ( Монолог Георгия СВИРИДОВА )
У нас в руках номер “Московского журнала” с изумительным монологом гениального русского композитора Георгия Свиридова. Главный редактор журнала сказала нам, что этот номер она успела послать и вдове композитора Эльзе Густавовне незадолго до ее кончины… Отклик был добрым. Идут хорошие отзывы и от читателей журнала.Следует сказать, что этот монолог был записан Ларисой Барановой-Гонченко и первоначально передан для публикации газете “Завтра”. По соседству с ним на верстающейся полосе стояли стихи Татьяны Глушковой. Уважаемая поэтесса была не удовлетворена тем, как набрана ее подборка. Требуя укрупнить шрифт, она сказала буквально следующее: лучше сократите текст Свиридова - мои стихи важнее… Мы сокращать монолог не стали, и тогда поэтесса, втихую вынеся из редакции черновую полосу, передергивая цитаты, “напугала” этим монологом вдову композитора… Мы тогда встречались с Эльзой Густавовной и спокойно договорились, что из-за поднятого шума пока что печатать запись не будем. Позже в “Независимой газете” Татьяна Глушкова вообще заявила о “сомнительной достоверности текста”, назвав его ”газетной уткой” и “грязной акцией”… Что же, по отношению к обвиняющей нас Глушковой здесь уместно вспомнить пословицу: “Не делай добра - не получишь зла”. Увы, эту истину в разные времена ощутили на себе и Куняев, и Шиманов, и Баранова-Гонченко, и Наталья Егорова, и Михаил Назаров, и Вадим Кожинов… Мы, нередко поддерживавшие поэтессу в последние годы, тоже получили “благодарность”… Но вот вышел “Московский журнал” - и ни от кого не последовало никаких протестов! Еще увидевшая публикацию Эльза Густавовна приняла ее благосклонно. И мы восстанавливаем монолог у себя в газете, теперь уже на основе публикации “Московского журнала”. Пусть читатель сам определит глубину и силу высказываний Георгия Васильевича Свиридова. Магнитофонная пленка с полной записью находится в редакции.НАДО СКАЗАТЬ прежде всего, что великая философская мысль - и европейская и, в особенности, русская - всегда были связаны с религией. Поэтому она и истреблялась. Но русская философская мысль есть подлинно д у м а, то есть мучительная мысль, неотвязная дума, национальная мысль. Она носит глубоко нравственный, поучительный характер - вот почему, повторяю, она и истреблялась, и была гонима как истинно мученическая душа. Это в равной степени относится и к русской музыке.Вот сказано: "Пушкин - это наше все". Это неверная мысль. Верно другое: Пушкин погиб в середине, так сказать, своего поприща. В нем зрел новый человек. Но Пушкин - это еще не все. Прежде Пушкина у нас есть преданья. Кстати, сам Пушкин глубоко чтил и оглядывался, и ориентировался на "преданья старины глубокой".Поучительно и интересно соотнести русскую философскую мысль в одном ряду: литература, музыка, живопись. Мусоргский - титан, настоящий философ не только в русской, но и мировой музыке. Он равный среди таких титанов в литературе, как Толстой и Достоевский. Верно заметил академик Лихачев по поводу Мусоргского: среди великих мыслителей он еще не вскрыт как личность. Он - философ, и Лихачев верно поставил его в один ряд с Митрополитом Илларионом.А вот в русской живописи такого явления нет. В чем здесь дело? Очевидно, в том, что наиболее органично русская дума могла реализовать себя в иконе. Интерес же к иконе с XYIII века приобретает чисто эстетический характер. Слабеет само религиозное чувство. Пожалуй, только Нестеров был столь же религиозен, как Рублев. Рублев гениально выразил русскую думу, русское чувство в канонической форме. Его вел не только талант, но и сила религиозного чувства. Нестеров - Рублев своего времени. "Видение отроку Варфоломею" - духовная картина.Мусоргский в "Хованщине" - религиозный композитор. Это нужно осознать. "Хованщина" - это прямое общение с Богом, прямая молитва, но через театр…Я часто задумываюсь над тем, почему Толстой боролся, противился церкви? Вероятно, потому, что в церкви в определенный период образ восторжествовал над сущностью. Вот эту сущность хорошо чувствовал и понимал Мусоргский. К счастью, у него были ученики. Корсаков в "Китеже" - настоящий ученик Мусоргского. После Мусоргского и Корсакова - Рахманинов с его "Всенощной" и "Литургией". На этом закончилось русское религиозное искусство. Его совершенно необходимо знать и понимать современному человеку как свою основу, как свою историю. К сожалению, курс истории русской музыки в нашей Консерватории скуп, непозволительно краток.Наша православная музыка была, несомненно, ближе к Богу. В ней меньше искуса, меньше искусства. Нету этих виртуозных рук, бегающих пальцев, органа. Но зато есть простота, запечатленные древние мелодии.Сочинения Мусоргского - по существу, насквозь религиозное искусство в театральной форме. А вот, скажем, Стравинский - это вполне светское содержание в форме духовного искусства. Он изображает обряд - не более.Современный человек должен разобраться в том, что же такое великое искусство? Сейчас много говорят о Штеренберге, Шагале, а в это время в запасниках лежит невидимая человеческому глазу, неведомая человеческому сердцу величайшая картина Иванова "Явление Христа народу".В мире стало преобладать безобразное мышление - музыка безобразного мышления, живопись безобразного мышления, литература… Это серьезная угроза нашему духовному существованию. Русская музыкальная культура и ее судьба - вот актуальная современная тема. Недавно я видел картину. Она называется "Линия". Стоимость ее - миллион долларов. Продали ее на аукционе. Это грандиозный удар по сердцам, по душам художников.Русская философская мысль никогда не впадала в схоластику. Это чуждо русскому сознанию, самому религиозному строю, самому православию. Ведь что такое православие само по себе: православие, то есть чуждое какому-либо заблуждению. А что такое заблуждение? Это неправильное толкование или развитие самой сущности веры. В России схоластики не было. Литература русская и музыка развивались в основном по двум каналам: первое - по линии искусства церкви, и второе - одновременно - книги церковные: "Слово о законе и Благодати" митрополита Иллариона. Литература и возникла-то из слова, как Платон возник из словесного Сократа, который остался незаписанным, как и проповеди Христа, которые были не записаны. Литература родилась из проповеди, из слова-обращения к человеку. Русская литература также родилась из церковной проповеди, из проповеди священника, из поучения, потому что великая литература и великое искусство всегда поучают. Мы много говорим сейчас о свободе, да и в конце прошлого века говорили о свободе искусства - вот и упомянутая мною "Линия" тоже символизирует собою полную свободу искусства. Но в ней нет главного, того, что было в проповеди Иллариона - поучения. Дидактика, поучение стали считаться недостатком искусства, недостатком литературы. Но в искусстве гармоничном, в искусстве глубоко религиозном момент поучения - это один из главнейших моментов искусства, искусства на службе религии. Поучение - необходимый момент. Смысл искусства в значительной мере - в совершенствовании человека. Думаю, что это так. Блок говорил о пользе искусства - и это правильные слова - польза должна быть. Искусство может быть полезным, питательным, душу питать должно оно человеческую. А вот "Линия" не питает. Это бездуховное искусство, которое очень распространено в эпоху буржуазную, к чему мы сейчас, как ясно видно, возвращаемся. ИСКУССТВО БЫЛО еще и светское, то, что мы называем народной песней, но оно опять-таки не было бесполезным, потому что оно было связано с природой, с земным, с движением жизни. Потому что природа, годовой цикл есть символ вечного движения. С другой стороны - бессмертия человеческого, бессмертия племени, рода, мира. Народные песни, танцы, обряды, костюм - все это входило в старинные празднества. Не знаю, были ли они заимствованы еще из языческого времени - очевидно, были. Масленница, например, Пасха, Троица. В основном остались народные песни христианского времени. Но туда вошло народное сознание. Так и в литературе, и в музыке - духовное и светское искусство. Они потом соединялись, варьировались. Наша музыкальная классика, например, русская опера, по своему составу необыкновенно богата. Туда пошла обильно церковная музыка. Например, у Мусоргского, Бородина, Корсакова много церковной, богослужебной музыки: молитвы, хоровое пение, церковный речитатив. Особенно много церковного речитатива у Мусоргского. Его речитатив не сравнить с речитативом европейца Верди. У Верди - это чисто служебный речитатив. Secco - такой непевучий. У Мусоргского же - не оперный, не светский. Это речитатив, взятый из церковного богослужения. Это голос священника, псаломщика. Русский речитатив Мусоргского более медленный, более весомый. Почему?Потому что священник и дьякон произносят слова совершенно необыденные. Это слова церковного богослужения, необыкновенно важные слова по своему смыслу и содержанию. Это вообще характерно для русской музыки. Музыка наша развивалась двумя путями - духовная и светская. Музыка посвященных и музыка профанов. "Кантикум профанум", "Кармина Бурана" Карла Орфа. Песни профанов, студенческие разгулы, песни молодежи эпохи Возрождения. У нас нет похожего.Наши народные песни - это грандиозное сокровище. Их погубили совсем за последние годы. Их не собирают. Я был последним человеком, который поссорился со всем Союзом композиторов на этой почве. Я пытался открыть серию, создать антологию русской песни. Сопротивление музыкальной среды - вот что я ощутил. Эту идею отвергли люди, которые руководят этим делом в государственном масштабе. Гробится не только русский фольклор, но и фольклор других народов. Например, на Дальнем Востоке есть совсем малые народы - коряки, ительмены. За последние двадцать лет эти народы исчезли вообще. Не то чтобы они вымерли, нет, но они растворились, разъехались, скрестились с другими народами… И вместе с ними исчез этот замечательный фольклор. Это примитив совершенно удивительный. Например, есть такая песня шамана (она записана на пластинке). Он изображает океан, чайки, бурю - это целое произведение. Это феноменально: он поет, играет на деревянной гребенке, изображая океан. Это детское воображение, но замечательное своей близостью к природе.Это детское, эта близость к природе всегда есть у хороших композиторов. У замечательных людей, у гениальных и больших людей всегда есть что-то детское. Гениальное - это то, в чем сохранилось детское, целомудренное. Это душа человека, который видит мир в первый раз, снимая наслоения, штамп культуры, воспитания, рутину образования. Вот чего не хватает многим поэтам современным, молодым. Вторичность не только в словаре, но у них вторичное восприятие через культуру и природу. Именно природу воспринимают они не целомудренно.В свое время была такая полемика у Блока с Флексером - Акимом Волынским. Это был известный критик, искусствовед, большой специалист в области балета. Один из первых, гордых деятелей сионизма в нашей культуре. Он заявил: в мире народилась новая мозговая линия. Блок спорил с Флексером в своих статьях об иудаизме у Гейне. Споры между Блоком и Волынским были страстные и длились долго.У Блока как раз есть эти мысли: о восприятии природы, о сущности - не то чтобы инфантильного восприятия мира, но как бы восприятия ребенка.Мусоргский был в этом смысле одним из самых показательных гениев. Он же написал "Детскую"! Это великое произведение о детях. Он сумел выразить психологию ребенка. Это музыка не для детей, но выражающая психологию детского восприятия мира.В советской литературе второй, народный тип культуры, который вышел из народной жизни, из обихода, который тесно связан с миром бытового, ничтожного - получил громадное развитие. Религиозное сознание, духовное сознание были изъяты из жизни. Церковь отделена от государства, а литература была все-таки государственной.Я сейчас читаю Артема Веселого. Вот это собственно народная стихия. Бездуховная совершенно, открыто поправшая религию, нравственность, мораль. Убийство, жестокость, насилие… Сейчас этого много в литературе, к нам возвращающейся. Шаламов, например… Прекрасный, добрый, мягкий человек рассказывает о расстреле в затылок, как о еде. Потом он начинает сознавать, что и ему будет плохо, и только тогда он ощущает ужас происходящего. Тут пробудилось сознание ценности жизни - в страхе, что с ним поступят так же, а до той поры он жил в абсолютной слепоте…Громадный вопрос - воскрешения, воссоединения… Воскрешения народа в нем самом же… Я читал одного модного в двадцатых годах философа - "Закат Европы" - Шпенглер. Знаменитая была книга. Эту книгу я прочел во время войны в Новосибирске - я там самообразовывался. Это было после окончания консерватории. Мы ведь не учили, по сути дела, в школе истории.Русской истории вообще не знали. Я читал только в старых хрестоматиях главы из Карамзина. Но не читал тогда ни Ключевского, ни Соловьева, ни Костомарова. В учебнике истории должна присутствовать поэзия, это нельзя просто написать как арифметический учебник.СПАСЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО ДУХА, национальной культуры должно быть, по-моему, тесно связано в культуре, искусстве с состоянием романтизма. Романтизм - это величайшая идея, придуманная великими немцами -Шеллинг… Это был величайший человек и мыслитель, с моем точки зрения, в области литературы и искусства. Чтобы существовали национальное искусство и нация необходимо, чтобы была романтизация предания. Помните, в кинофильме "Чапаев" пели песню про Ермака? Это была первая картина о революции - русская картина. Хотя Чапаев был чуваш. Но православный. Это была романтизация революции. Это то, что в тридцатые годы начиналось, но быстро сникло, потому что жизнь повернулась очень жестоко. Это были замечательные годы перелома, когда вернулся из-за границы Горький. Идея организации Союза писателей. Съезд писателей - пестрый. Но там были идеи. Идея социалистического реализма - глубокая идея. Романтизация искусства. Романтика. Уже у Пушкина - типичные романтические произведения. "Капитанская дочка" - это настоящий романтизм. И вообще, русское искусство теснейшим образом был связано с романтизмом. Например, "Могучая кучка" наша - романтическое движение. Больше романтическое, чем Чайковский. Чайковский проявляется более через сентиментальное ощущение личности, немножко плаксивое, немножко чувствительное. А вот у таких гениев, как Бородин, Мусоргский и Корсаков, - многое идет от романтизации.Романтизация своего прошлого, романтизация предания - без этого нация не может существовать. Возьмите народные песни, былины - это и есть романтизация прошлого - гигантские богатыри: Илья Муромец, Добрыня Никитич. Это есть у многих народов. Романтизация как направление обозначилось после французской революции. Когда возникла идея царства разума (Бога долой! храм разума!). Девятая симфония Бетховена - это царство разума. Шиллер. А Бог только сверху сидит и благословляет человечество, которое разумно устроилось на земле. Немцы философски обосновали романтизм - как поэтизацию национального предания, национальной истории.Это же есть высшая точка развития и нашей музыки. Самое великое, что создала наша музыка, - русская опера. Она зародилась у нас от итальянской оперы. Опера придумана итальянцами, это их патент. Потом она перешла во Францию, где быстро деградировала. Потому что не французы занимались искусством Франции - оно было в руках евреев. Благодаря их деньгам и благодаря талантливости такого человека, как Мейербер. Это был сын крупного богача, банкира. Мейербер, Обер, Галеви, Оффенбах - это было буржуазное согласие. Но они не сделали долговременных (как Рубинштейн наш) "вкладов". Их деятельность была ближе к творчеству Дюма, то есть легковесное толкование национального предания, но не более того. Совсем не так глубоко, как "Могучая кучка", "Слово о полку Игореве" Бородина, "Хованщина", "Борис Годунов" Мусоргского, "Псковитянка" у Корсакова. Выявление национального типа. Показ национального характера, национальной природы человека данной нации: мужчины, женщины. Ведь это идеальные фигуры нарисованы! У нас есть выражение - положительный герой - так вот, это и есть самый положительный герой.А мы сейчас переживаем плохое время - дегероизацию искусства. Это вреднейшее дело. И музыка антиромантическая сейчас. В Ленинграде был фестиваль музыки. Прилетел на него композитор - мультимиллионер на своем разукрашенном самолете. Он написал оперетку про Иисуса Христа. А недавно получаю я письмо из Австрии. На открытке изображен оперный театр - старый. Пишут - в этом театре играли Шуберта, комическую оперу Моцарта, а сейчас там третий год идет спектакль под названием "Кошки" вот этого самого композитора-миллионера, прилетевшего на своем самолете. Распространилось антиромантическое искусство. Сейчас идет вынужденная дегероизация, но в ней появится дьявольский привкус, если мы сосредоточимся на одном человеке (как у нас сейчас сосредоточились на Сталине) и скажем - вот явилось исчадье ада и все погубило - это будет ложь. Как писал про Наполеона Тютчев: "Сын революции, ты с матерью ужасной сам в бой вступил". То же можно сказать и о Сталине. Он тоже сын революции. Шесть раз в тюрьме сидел, ссылка. Такая была эпоха. Мы должны просветиться и знать правду. Почему на этом фоне не может быть положительного героя? Вот тот же Шаламов - он написал замечательные рассказы. А поэт он малоспособный. Все списывал у Пастернака.РУССКОЕ ИСКУССТВО должно быть простым, потому что оно христианское искусство. Христос страшно ведь прост. Это самая предельная простота. Никакой двойственности. А вот Иуда - сложная натура. Сложная, потому что он предатель. Христос не сложный, но недостижима эта простота для нас.Я за предание, я за романтизм. Искусство Мусоргского, Корсакова, Глинки в "Руслане" - это искусство романтическое, но их романтизм гораздо более объемный, чем романтизм немецкий. Я говорю это, безусловно, уважая Бетховена и ценя, и преклоняясь перед ним (ведь первые бунтари отвергли его совсем - например, Шуман). Бетховен громадный, циклопический композитор - симфонии, оркестр большой, громадные разбухшие формы, хор дополнительный, громадная во времени протяженность произведения. Шуман - каждая часть - 8 тактов на рояле, и нигде никакого симфонизма, никакого развития, эта музыка нигде не повторяется. Нет того, о чем Чехов говорил, что если ружье висит, то оно должно выстрелить. Это громадный мир неразумный. Для нас природа - разумна только для Бога. Он создатель всего. Он механику и механизм нашей жизни постигает без всякого усилия - он создал все это. А для нас мир природы непостижим. Мы проникаем на четверть миллиметра и кричим - все замечательно, мы взлетели, запустили шар какой- нибудь… Это все чепуха, потому что к постижению мира мы совершенно не приближаемся. Так же непостижима и природа человека, хотя мы ее анализируем. Только великие люди проникают в психологию.Так, например, Достоевский. Мы восторгаемся его грандиозной возможностью проникать в психологию человека. Мусоргский тоже был близок к Достоевскому. Глубже его никто не заглянул из музыкантов в душу человеческую. Никто, ни один из композиторов всех времен и народов. Это явление совершенно уникальное. Он вообще чуждый музыкантам человек. И они его поэтому дружно извергли, совершенно превратив его в ничто. Он не только заглянул - он извлек то, что увидел. И люди - посмотрите - какие у него живые люди!..Мусоргский не говорил о романтизме совсем. Он наоборот говорил - поэзию жизни живую подайте и так далее. Романтизацию Мусоргский понимал не как приукрашивание мира. Вот посмотрите на его юродивого из "Бориса Годунова" в драматическом театре - это ведь не произведет никакого впечатления без музыки. "Обидели юродивого… отняли копеечку… повели их зарезать так, как зарезал ты маленького царевича". А Мусоргский нашел речь музыкальную для юродивого.Я, наверное, в этом смысле одинокий человек. Наверное, я слишком глубоко воспринял слова Мусоргского. И природа сама влекла меня к слову. Музыка сейчас эмансипированная. В мире вообще сейчас не слышно музыки полновесной, собственно музыкальной музыки. Мне кажется, что только в союзе со словом она сейчас действенна. Только так. Она воздействует в том виде, как она была изначально у нас. Ведь в России музыка изначально со словом и была связана. У нас почти не было плясовых песен. Были, но песни плясовые пелись. Музыкальных инструментов почти не было. Балалайка - три струны. И то это инструмент поздний.Наша музыка - это пение. Это - наша национальная природа - русских, украинцев, белорусов (тоже несчастных). Они находятся в ужасном положении в смысле искусства. Я не знаю, как им помочь. Это ведь наше родное племя: родной наш народ. Язык их и мелос - это ведь тоже русское. Война по ним прошлась жестоко. У них как-то не растет культура коренной нации. Хотя там были замечательные музыканты - Черняков, например. Но за национализм их всех преследовали. В 20-е-30-е годы их всех уничтожили. Революция - это ведь гигантское потрясение. И не только для нашего народа. Это мировое потрясение, огромное.ЗДОРОВОЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ ЧУВСТВО - это общеправильное понимание мира. Когда говорят: русский национализм, шовинизм - возможно, он и есть - но я не вижу этого у лучших людей нашей литературы, нашего искусства. Я не вижу никакого национализма ущербного, оскорбительного для кого-нибудь.Мусоргский - это музыкальный реализм. И сам он говорил так, и Стасов. В противовес романтизму ложному. "Могучая кучка" у нас созрела как непрофессиональная среда. Это всего лишь кружок. Она созрела, когда братья Рубинштейны приехали к нам и организовали у нас консерватории. Сначала в Петербурге, потом в Москве. Вообще консерваторий никаких нигде не было. И в Европе не было консерваторий. Это явление второй четверти XIX века. Первая консерватория была организована в Лейпциге Мендельсоном-Бартольди. Это был замечательный гениальный композитор, молодой, больной чахоткой. Он был сын крупного банкира. Был берлинский дом Бартольди.Были организованы учебные заведения для обучения музыке. Была академия в Болонии раньше, итальянская, старинная на базе хоровой музыки, где преподавал знаменитый когда-то падре Мартини. У него учился Моцарт, учились русские наши композиторы церковные: Березовский, Бортнянский. Россия ведь не чуралась образования. Неправду говорят, что русская культура была замкнута - нет. Учились! В значительной степени наше искусство православное было итальянизировано и потеряло многие черты самобытности, но они остались в расколе, в музыке раскола.За музыку шла и идет гигантская борьба. Она совсем ожесточилась, и сейчас дошла до крайней степени. Она стала сейчас всемирной борьбой. Наша русская музыка была фактически извергнута, отвергнута после революции. Церковная музыка перестала играться. Она перестала изучаться. Умирают последние специалисты. Появляются, правда, молодые кадры.Европеизация нашей музыки возникла в связи с основанием консерваторий, в соответствии со вкусами царей и их симпатиями к Германии. Искусствами занималась у нас такая великая княгиня - Елена Павловна. Покровительница искусств. Братья Рубинштейны были выходцы из Бессарабии, взятые Мендельсоном, а точнее, его эмиссарами, которые ездили по Европе и в лейпцигскую консерваторию отбирали молодых мальчиков талантливых из разных племен. Для великих музыкантов германских слово консерватория было ругательным. Лист, например, если видел бездарного человека, он говорил (Лист ведь был аббат, уроки давал бесплатно): "Голубчик, вам обязательно надо идти в консерваторию". Это был знак того, что он не верит в способности ученика. У него было два ругательных слова: консерватория и критика. А критики были тоже из консерваторцев. Ни Шуман, ни один великий музыкант не учились в консерватории: Вебер, Лист, Вагнер, Шуберт, Брамс… Ведь это парадокс! Рубинштейн представлял Россию во всем мире. Потом он помаленьку начинал давать место своему талантливому ученику Петру Ильичу Чайковскому, который к концу своей жизни перерос Рубинштейна. Вот они вдвоем и представляли русскую музыку в Европе.Когда впервые вывезли композиторов "Могучей кучки" в Париж - это было большим событием. А потом уже появился Дягилев, и уже в ХХ веке стали вывозить туда "Снегурочку", "Князя Игоря", "Бориса Годунова".А почему "кучка" называется? Потому что подразумевалась навозная кучка. Это было оскорбительно! Это вроде как писатели-деревенщики сейчас! Но Стасов ответил: "Кучка? Да, но могучая". Все это родилось из полемики. И только у нас так называется. В Европе они известны как группа пяти… Тут и реализм у Мусоргского, тут и религиозное, тут и романтика.Тут - романтизация предания, как у Шекспира. Шекспир ведь романтический, хотя писал до появления романтизма как течения. Неромантическое искусство не может быть великим. Мусоргский - это явление гигантское, громаднейшее и не изученное до конца. Но не только он. А Бородин! А Корсаков! Влияние их огромно на мировую музыку. Под их влиянием возрос, во-первых, Дебюсси. Он жил в России, был преподавателем музыки у детей фон-Мек, поклонницы Чайковского. Она называла его “мой маленький Бюсси”. Здесь он узнал “Бориса Годунова”. И вывез клавир отсюда. Он был потрясен. Это послужило толчком, и он начал писать, постигать благодаря Мусоргскому гармонический стиль. Мусоргский раскрепостил форму музыки. Его формы стали строиться не по имманентным музыкальным законам, которые сложились, а - в зависимости от строя человеческой речи, от смысла фразы, от смысла диалога, живой речи. Это очень плодотворный путь и до сего дня. Это замечательный, открытый им принцип. К нему подходили и Монте Верди, и Глюк, но Мусоргский, конечно, сделал это в новое время. Мусоргский повлиял на Дебюсси, на Равеля.Торжество национального искусства было в Европе после войны 1914 года. Там возникли яркие национальные школы - итальянская, например. Потому такой интерес на Западе и возник к Стравинскому и Прокофьеву, что они были представителями русской национальной культуры, хотя и лишенные большого духовного начала. Но как музыканты - великие, гениальные люди.Во Франции - шестерка… Потом была “Молодая Франция”. В Германии - П. Хендемит - это настоящий немец. А вот в Вене выросла космополитическая школа. В Венгрии родились два гениальных композитора за всю историю Венгрии (после Листа, но Лист был космополит в немецком русле), собственно венгры, мадьяры - это Барток, и Кодеи в особенности. Останки Бартока сейчас с торжеством перевезли в Венгрию - это национальный герой. Но Кодеи был феноменальный человек. Я имел честь знать его в молодости. Он приезжал к нам в возрасте почти 90 лет. Он был кандидат мятежников на пост президента как личность чтимая, объединяющая нацию. Хотя он был именно композитор, не имел никогда политической деятельности, не был членом никакой партии. Это был хоровой композитор, у него есть венгерский псалом грандиозный. Хоры. Опера “Хари Янош”. В Германии последний великий национальный художник - его мало знают у нас - это Карл Орс.Влияние Мусоргского пока в главном невелико. Он оказал влияние на Прокофьева, на Шостаковича.Европа сейчас вернулась к венской школе. Но там нельзя говорить о национальной природе музыки.У нас же сначала была европеизация русской музыки, а теперь - американизация. Русский мелос стирается.И все-таки жаль, что литераторы сейчас мало слушают музыку. Даже плохая музыка сейчас отражает время. Жадность и крики современной музыки все-таки отражают время.ВООБЩЕ У МУЗЫКИ В РОССИИ - особая судьба. Музыка никогда не была русским делом. Она возникла на обочине русской государственной жизни. Мусоргский, Римский-Корсаков, Бородин - их творческие судьбы были отмечены печатью этого явления. Бородин не дописал “Князя Игоря” - ему незачем было его дописывать и некуда было нести, разве что в частные театры.Мусоргский сосредоточивал свою мысль вокруг трагических событий истории. Здесь он близок творцам и искусству античности. Это единственный композитор-трагик. Россия осталась без трагиков, и Мусоргский своим явлением возместил утраченную энергию трагедии. Подобно Софоклу (кстати, и Софоклу-композитору), Мусоргский писал “Бориса Годунова”. Его генеалогия идет от древнегреческой трагедии. Его музыка оригинальна и не похожа на европейскую.Мусоргский сосредоточил свою мысль вокруг падения царств - это “Борис Годунов”, “Хованщина”, связанные с потрясениями истории. В этом - его громадная сила как музыканта. Это самобытное русское явление. Он рассматривал Россию не только с точки зрения народности, но и духовной, с точки зрения духа народа, воплощенного в православии. Мусоргский спел гимн русскому православию. Музыка его идет от гигантского колокольного звона. Народ, утерявший веру, - как бы утверждает Мусоргский, - погибает. Об этом “Хованщина”.В судьбе Мусоргского есть параллели с Достоевским. Мусоргский порывает со своей семьей. Он был потомок царского рода Рюриковичей, а уходит в коммуну. Помните, как у Пушкина: “Сижу меж юношей безумных…”К концу жизни и Мусоргский, и Достоевский пришли к общей идее - торжества христианства: “Да сгинут плотские козни ада от лица светлых правды и любви”. Вера Мусоргского близка к идеям русского раскола. Он оставил нам свои феноменальные письма, где это глубоко изложено.Мусоргский оставил громадный след в нашей музыке, но не оставил наследника. То, что от него брали позже, касалось чисто музыкальных открытий, но что касается глубины воззрений, то он только сейчас начинает подходить к нам.Вот почему мне особенно нравится в портрете Юрия Ивановича Селиверстова… в портрете Мусоргского, что впереди изображения горит свеча. Это не признак нищеты, это предмет символический. Это свеча, горящая впереди Божества.Записала Л. БАРАНОВА-ГОНЧЕНКО